Кто он, этот другой, Андрей не знал, он не представлял себе его иначе, как человеком необыкновенной доброты, ума и внутреннего благородства. И он берег Лену, отвечая каждому ее душевному порыву, угадывая каждое ее желание. Был с ней нежен, чуток, как бы всегда помня, что она принесла ради него жертву.
Все шло бы хорошо, если б не приехала в гости сестра Андрея. Как это часто бывает, неожиданность настигла их чуть ли не в самую последнюю минуту. За три дня о чем только не было переговорено: о том, что Андрею следовало бы съездить на курорт, потому что еще дает себя знать контузия, и о Лениной работе, и о новой квартире, которую они должны получить. Лена поплакала, вспоминая свое горе: в прошлом году умерла их трехлетняя дочка. И вот Ольга уезжала. Перед самой дорогой присели, и Андрей сказал:
— Ну, вот и опять уезжаешь, Олечка, на Урал. Ах, как я по нем соскучился, так перед глазами и стоит.
— А ты приезжай к нам. Нет, погодите, а почему вам не приехать вместе? Правда, Леночка, отдохнули бы у нас, развлеклись. У нас так хорошо. А природа какая! Возьмите отпуск и приезжайте. Лучше, чем на курорте.
— А что, я бы не прочь, давай, Андрей.
— Гм... Соблазнительно.
— Нет, в самом деле. Лена посмотрит на наш Урал, я познакомлю ее с нашей химией. А тебя — с заводом с директором. У нас теперь новый, некто Останин. Деловой такой, Николай Гаврилович.
— Как?— переспросила Лена.
Только Андрей уловил в Ленином голосе тревогу.
— Завод у вас хороший, я знаю. Побывать на нем прямо-
таки нужно,— постарался он спокойно продолжить разговор.
— А Останин этот давно уже у вас? — между тем вернулась к Ольгиным словам Лена.
— Да что-то около года.
Андрей понял, что об этом человеке Лене хочется узнать гораздо больше. И видел, что ей трудно спрашивать. И, как всегда, захотел ей помочь.
— Что он, молодой?— спросил он.— Как выглядит?
— Примерно твоих лет, может быть немного старше.
— И семья у него есть? Большая?
— Нет, один. Только мать с ним. Была, говорят, жена, да разошлись. Что у них такое, не знаю,— бросила его.
Они помолчали.
— Так как, ждать вас? Непременно приезжайте. Это будет просто чудо как хорошо!
— Нет, Олечка, я пошутила,— сказала Лена.— Не выбрать нам времени на такую поездку.
Как бы то ни было, а Лену этот разговор встревожил. Хотя она никогда себе в этом не признавалась, но Николай жил в ее душе. Должно быть, у каждого человека есть в жизни такие минуты, которые чем-то очень дороги. Может быть, это юность, может быть, первые впечатления и чувства, чистоты которых ничто не может ни заслонить, ни запятнать. Образ Николая ничем не угрожал Андрею, этого она не боялась. Андрей был чем-то очень своим, кровным и дорогим, без чего она даже не могла себя мыслить. А Николай — совсем другое, необходимое, как добрая сказка или мечта. Все, что было хорошего в Лене, шло как бы от тех воспоминаний, от той встречи. И теперь, когда Лена узнала, что он жив, это воскресло с новой силой. Хотелось в чем-то как бы оправдаться перед ним.
Как-то под вечер она ждала Андрея с работы и подошла к окну. И вдруг перед глазами пронеслась вся их жизнь. Бинты и запекшаяся кровь, пронизанная щетинками бороды, письма, которые читала ему, и то, от Тани. И как он порвал то письмо. Парк, темная лавка, на которой они сидели, собираясь распрощаться, и далекий тревожный гудок паровоза. Гудки всегда пророчат дорогу и несут расставание. А мог бы уехать и теперь был бы совсем ей чужой. Лена даже испугалась — как часто в жизни все зависит от какой-нибудь минуты: ведь она могла тогда просто подать руку — и все.
За окнами спокойным и далеким блеском светились огни города, ровным пунктиром размечая улицы. Чуть левее в парке они разбросаны там и тут .и просвечивают сквозь
листву, как пламя. Если долго смотреть на эти огни, они сливаются и, кажется, глухо гудят и плещут, как на ветру... И вот уже не эти огни видит Лена перед собой — другие, когда раскладывали они костры в пургу, чтоб обогреть закоченевшие руки. Вот тайга и дорога в ней, по которой идут и идут тяжело груженные машины. Та тесная лаборатория и широкие теплые руки на ее плечах.
«Николай,— шепчет Лена, глядя на огни и чувствуя и сейчас эти руки,— не знаю, как назвать тебя — дорогой, или хороший, или милый. Или... чужой. Сколько лет неизвестно было, где ты и что с тобой. Что ж, может, так надо, но мне хотелось бы, чтобы ты знал — я ни в чем не виновата перед тобой. И чтоб не вспоминал обо мне дурно.
Может быть, ты думаешь, что я о чем-нибудь прошу тебя? Нет, ни о чем я не прошу тебя, Николай, не имею права — я счастлива. Это правда — и потому мне еще более неловко перед тобой. Мне только хочется сказать тебе великое спасибо. За то, что разбудил во мне самые светлые чувства, научил верить, любить и уважать людей, знать цену жизни, служить ее светлым идеалам.
Все, что во мне есть хорошего,— это от тебя, Николай, потому что, на тебя глядя, я этому училась. То было такое время, что я могла бы не устоять и меня легко можно было сделать чем угодно. А ты сделал душу мою чистой и правдивой. Не бойся, я не себе хвалу воздаю, а тебе».
Пришел Андрей, начал рассказывать, почему запоздал. У них было совещание — завод получил очень важный заказ, надо было обдумать, как лучше его выполнить. Но Лена слушала рассеянно, на лице лежала тень озабоченности.
— Что с тобой, Лена?— спросил он.
— Я хочу тебе что-то сказать. Ты не будешь сердиться, если я напишу Николаю?
У Андрея, как от удара, сжались брови.
— Ну что ж, напиши.
Лена посмотрела на Андрея и расплакалась.
— Ты не любишь меня, Андрей,— сказала она.— Почему ты не скажешь, чтоб я этого не делала? Почему не запретишь?
— Я верю тебе, Лена.
— А мне этого мало! Я хочу, чтоб ты был со мной строг. Я никогда не чувствую над собой твоей воли, как будто тебе безразлично, что я делаю, как живу. Почему ты мне никогда не прикажешь, не заставишь силой? Пускай бы я бунтовала, пускай бы противилась, но мне было бы легче, потому что я
чувствовала бы твою руку, могла на нее опереться. Неужто ты думаешь, что я сильнее и тверже тебя?
— Ты хочешь, чтоб я был похож на кого-то другого? — спросил Андрей.
Лена долго вслушивалась в эти слова, испуганная каким- то отзвуком заключенной в них правды. Наконец сказала, как бы опомнившись:
— Нет, Андрей, не нужно этого. Будь самим собой, таким, какой ты есть. Это я нехорошая, не сердись на меня. Не стану я писать, да и не нужно это.
Впечатлений от совещаний было много. Перед химической наукой ставились задачи, о которых никто раньше и не помышлял. Она должна обеспечить народное хозяйство синтетическими материалами, самыми дешевыми и самыми прочными, каких нет в природе. Ученые должны открыть законы и методы, по которым полимеры меняли бы свои структуры и обладали каждый раз необходимыми качествами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Все шло бы хорошо, если б не приехала в гости сестра Андрея. Как это часто бывает, неожиданность настигла их чуть ли не в самую последнюю минуту. За три дня о чем только не было переговорено: о том, что Андрею следовало бы съездить на курорт, потому что еще дает себя знать контузия, и о Лениной работе, и о новой квартире, которую они должны получить. Лена поплакала, вспоминая свое горе: в прошлом году умерла их трехлетняя дочка. И вот Ольга уезжала. Перед самой дорогой присели, и Андрей сказал:
— Ну, вот и опять уезжаешь, Олечка, на Урал. Ах, как я по нем соскучился, так перед глазами и стоит.
— А ты приезжай к нам. Нет, погодите, а почему вам не приехать вместе? Правда, Леночка, отдохнули бы у нас, развлеклись. У нас так хорошо. А природа какая! Возьмите отпуск и приезжайте. Лучше, чем на курорте.
— А что, я бы не прочь, давай, Андрей.
— Гм... Соблазнительно.
— Нет, в самом деле. Лена посмотрит на наш Урал, я познакомлю ее с нашей химией. А тебя — с заводом с директором. У нас теперь новый, некто Останин. Деловой такой, Николай Гаврилович.
— Как?— переспросила Лена.
Только Андрей уловил в Ленином голосе тревогу.
— Завод у вас хороший, я знаю. Побывать на нем прямо-
таки нужно,— постарался он спокойно продолжить разговор.
— А Останин этот давно уже у вас? — между тем вернулась к Ольгиным словам Лена.
— Да что-то около года.
Андрей понял, что об этом человеке Лене хочется узнать гораздо больше. И видел, что ей трудно спрашивать. И, как всегда, захотел ей помочь.
— Что он, молодой?— спросил он.— Как выглядит?
— Примерно твоих лет, может быть немного старше.
— И семья у него есть? Большая?
— Нет, один. Только мать с ним. Была, говорят, жена, да разошлись. Что у них такое, не знаю,— бросила его.
Они помолчали.
— Так как, ждать вас? Непременно приезжайте. Это будет просто чудо как хорошо!
— Нет, Олечка, я пошутила,— сказала Лена.— Не выбрать нам времени на такую поездку.
Как бы то ни было, а Лену этот разговор встревожил. Хотя она никогда себе в этом не признавалась, но Николай жил в ее душе. Должно быть, у каждого человека есть в жизни такие минуты, которые чем-то очень дороги. Может быть, это юность, может быть, первые впечатления и чувства, чистоты которых ничто не может ни заслонить, ни запятнать. Образ Николая ничем не угрожал Андрею, этого она не боялась. Андрей был чем-то очень своим, кровным и дорогим, без чего она даже не могла себя мыслить. А Николай — совсем другое, необходимое, как добрая сказка или мечта. Все, что было хорошего в Лене, шло как бы от тех воспоминаний, от той встречи. И теперь, когда Лена узнала, что он жив, это воскресло с новой силой. Хотелось в чем-то как бы оправдаться перед ним.
Как-то под вечер она ждала Андрея с работы и подошла к окну. И вдруг перед глазами пронеслась вся их жизнь. Бинты и запекшаяся кровь, пронизанная щетинками бороды, письма, которые читала ему, и то, от Тани. И как он порвал то письмо. Парк, темная лавка, на которой они сидели, собираясь распрощаться, и далекий тревожный гудок паровоза. Гудки всегда пророчат дорогу и несут расставание. А мог бы уехать и теперь был бы совсем ей чужой. Лена даже испугалась — как часто в жизни все зависит от какой-нибудь минуты: ведь она могла тогда просто подать руку — и все.
За окнами спокойным и далеким блеском светились огни города, ровным пунктиром размечая улицы. Чуть левее в парке они разбросаны там и тут .и просвечивают сквозь
листву, как пламя. Если долго смотреть на эти огни, они сливаются и, кажется, глухо гудят и плещут, как на ветру... И вот уже не эти огни видит Лена перед собой — другие, когда раскладывали они костры в пургу, чтоб обогреть закоченевшие руки. Вот тайга и дорога в ней, по которой идут и идут тяжело груженные машины. Та тесная лаборатория и широкие теплые руки на ее плечах.
«Николай,— шепчет Лена, глядя на огни и чувствуя и сейчас эти руки,— не знаю, как назвать тебя — дорогой, или хороший, или милый. Или... чужой. Сколько лет неизвестно было, где ты и что с тобой. Что ж, может, так надо, но мне хотелось бы, чтобы ты знал — я ни в чем не виновата перед тобой. И чтоб не вспоминал обо мне дурно.
Может быть, ты думаешь, что я о чем-нибудь прошу тебя? Нет, ни о чем я не прошу тебя, Николай, не имею права — я счастлива. Это правда — и потому мне еще более неловко перед тобой. Мне только хочется сказать тебе великое спасибо. За то, что разбудил во мне самые светлые чувства, научил верить, любить и уважать людей, знать цену жизни, служить ее светлым идеалам.
Все, что во мне есть хорошего,— это от тебя, Николай, потому что, на тебя глядя, я этому училась. То было такое время, что я могла бы не устоять и меня легко можно было сделать чем угодно. А ты сделал душу мою чистой и правдивой. Не бойся, я не себе хвалу воздаю, а тебе».
Пришел Андрей, начал рассказывать, почему запоздал. У них было совещание — завод получил очень важный заказ, надо было обдумать, как лучше его выполнить. Но Лена слушала рассеянно, на лице лежала тень озабоченности.
— Что с тобой, Лена?— спросил он.
— Я хочу тебе что-то сказать. Ты не будешь сердиться, если я напишу Николаю?
У Андрея, как от удара, сжались брови.
— Ну что ж, напиши.
Лена посмотрела на Андрея и расплакалась.
— Ты не любишь меня, Андрей,— сказала она.— Почему ты не скажешь, чтоб я этого не делала? Почему не запретишь?
— Я верю тебе, Лена.
— А мне этого мало! Я хочу, чтоб ты был со мной строг. Я никогда не чувствую над собой твоей воли, как будто тебе безразлично, что я делаю, как живу. Почему ты мне никогда не прикажешь, не заставишь силой? Пускай бы я бунтовала, пускай бы противилась, но мне было бы легче, потому что я
чувствовала бы твою руку, могла на нее опереться. Неужто ты думаешь, что я сильнее и тверже тебя?
— Ты хочешь, чтоб я был похож на кого-то другого? — спросил Андрей.
Лена долго вслушивалась в эти слова, испуганная каким- то отзвуком заключенной в них правды. Наконец сказала, как бы опомнившись:
— Нет, Андрей, не нужно этого. Будь самим собой, таким, какой ты есть. Это я нехорошая, не сердись на меня. Не стану я писать, да и не нужно это.
Впечатлений от совещаний было много. Перед химической наукой ставились задачи, о которых никто раньше и не помышлял. Она должна обеспечить народное хозяйство синтетическими материалами, самыми дешевыми и самыми прочными, каких нет в природе. Ученые должны открыть законы и методы, по которым полимеры меняли бы свои структуры и обладали каждый раз необходимыми качествами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122