Ведь такая мелочь: у стены устроить угольник, сколоченный из редко поставленных планок, чтобы между ними можно было просунуть переднее колесо велосипеда — пусть стоит. А то приходится пристраивать велосипед боком к забору или стене, а кто-то другой примостится к твоему, а потом третий, четвертый, попробуй потом достать свой, не раскидав остальных. И учиться есть у кого: во всей Прибалтике такие стоянки.
— А-а, Игнат батькович! — чей-то голос оборвал эти размышления Игната. Со ступенек крыльца спускался районный зоотехник, со свертком под мышкой, загорелый, без шапки, с выгоревшими на солнце волосами.— Давно не виделись, как живется? Что-нибудь купить собираешься?
— Да, понимаешь, дочка у меня сегодня именинница и нынешней осенью в школу первый раз идет. Ну надо же, чтобы память осталась.
— Резонно, резонно! Узнаю примерного семьянина. Ну, ну!—весело погрозил пальцем зоотехник и пошел, расхохотавшись, бог весть на что намекая.
Народу в магазине было мало. Больше женщин; они толпились в отделе тканей, щупали, примеривали на себя, прикладывая перед зеркалом материю к груди — идет ли к лицу. Улучив минутку, Игнат рассказал продавщице о своих заботах и стал выбирать из того, что она положила перед ним на прилавок. Он выбрал туфельки, черные, с помпончиками, на шнурках, но передумал и поменял на красные. Выбрал платье в белую полоску на синем фоне, потом другое, школьное, затем фартучек к нему с широкими крылышками. Продавщица подала гарнитур белья — и это он присоединил к своим покупкам.
— Что еще нужно?— спросил беспомощно.
— Ленты.
— Ну конечно же, дайте и ленты.
— Портфель. Или ранец.
Наконец продавщица все упаковала, а Игнат еще стоял, вспоминая, не забыл ли что.
— Боюсь советовать, но мне кажется, что вам следует еще кое-что купить,— сказала продавщица.
— Что же?
— Нужно было и жене что-нибудь выбрать.
— Боже, какая вы молодчина! Обязательно! А что бы вы посоветовали?
Продавщица прошла в тот конец, где стояли женщины, перевернула на полке один рулон ткани, другой, наконец выбрала, положила на прилавок и развернула. По черному полю шли тонюсенькие серебряные паутинки, высвечиваясь из этой черноты. Приложила ткань к себе, взглянула на Игната, на женщин.
— Ой, до чего красиво,— вздохнула одна из них.
На минуту Игнат представил себя Янину в таком платье. И почему-то именно такой, какой видел сегодня, когда она шла к нему с грядок. Это было необыкновенно хорошо. Красота! Только такое платье Янине и нужно!
— Давайте,— сказал он.
Все покупки он сложил в мешок. Зажим багажника не. закрывался, пришлось сверху еще и шпагатом привязать. Заехал в продовольственный магазин, купил конфет, печенья — и это устроил на багажник. И уже когда тронулся в путь, вспомнил дядьку Антона. Вернулся за «Беломором»
Сразу же за местечком мыслями Игнат очутился в колхозе. Показалось, что времени потратил много, а там он, возможно, очень нужен: вдруг какая-то неувязка, и его ждут. Сам того не замечая, нажал на педали.
На дороге теперь стало оживленнее. Кто-то еще только отправлялся в местечко, кто-то уже возвращался домой. Одни пешком, другие, как и он, на велосипедах, со свертками, привязанными к багажнику. Двое, парень и светловолосая девушка, не то встретились, не то прощались, стоя на обочине, и девушка не хотела, должно быть, стоять лицом к дороге, все отворачивалась в поле. Прошел самосвал с гремящими железными бочками, окутав дорогу горячей, удушливой пылью.
Игнат решил, что ему спокойнее будет ехать по тропинке, которая пойдет сейчас через молодой перелесок и выведет напрямик к колхозной дороге.
Вот и тропинка направо. Игнат перемахнул по накатанному следу через канаву. Тихо и мягко пошел велосипед.
Тропинка вела то между кустов орешника, то выбегала на прогалины, усыпанные красными и белыми головками душистой кашки. Игнату невольно подумалось, что деревенские жители слишком привыкают к природе и не замечают сколько вокруг них красоты. Вот был бы он горожанином так именно в такое место приехал бы отдыхать. С семьей На целый месяц. В тень. В траву.. В упоительные запахи и пение птиц. Ну, пусть не сюда, а немного дальше, где стоят вековые дубы и стелется мягкий ковер муравы. И река за дубами с крутыми берегами, подмытыми под самые корни. Занятый этими мыслями, Игнат и не заметил, как нагнал женщину. Шла она медленно, будто поджидая кого-то. Всегда есть что-то загадочно-таинственное, когда встречаешь женщину, да еще там, где не предполагаешь, да еще одну. Игнат собирался проехать мимо, но успел отметить какую-то тревожащую стройность ее фигуры, ее походку. И сразу же узнал и испугался. Она сошла с тропинки, преграждая путь.
— Остановись, Игнат,— сказала она требовательно. А когда Игнат соскочил и поставил велосипед перед собой, сказала покорно: — Я видела, что ты был в местечке, и знала, что поедешь этой дорогой. Ждала тебя. Все думаю, может, ты мне что-нибудь скажешь.
— Я тебе все сказал, Антоля. Мы обо всем переговорили с тобой, зачем же снова возвращаться?
— Неужели ты такой бессердечный?
— Нет, Антоля, бессердечным был не я, и, может, именно тебе не следует об этом вспоминать.
Тропинка шла по краю кустарника, и кое-где за прогалинками просвечивала дорога. Видно было, как по ней прошла женщина в белом платочке с котомкой за плечами, как с треском промчался мотоцикл, оставив за собой синий дымок. Чтобы не стоять на виду, женщина дотронулась до руля, как бы прося, чтобы Игнат прошел с велосипедом дальше.
— Я была перед тобою виновата и не боюсь сознаться в этом,— сказала она.— Так разве ты не видишь, как за это я теперь страдаю?
— Теперь уже ничего не поправишь,— сказал Игнат.— Все в нашей жизни сложилось так, как должно было сложиться. Как ты хотела. У тебя есть семья, муж, который дал тебе и дом, и счастье.
— Не было у меня счастья! — горячо запротестовала женщина.— И мужа нет. Я оставила его, ты это знаешь, и второй год хожу за тобой как тень. Неужели этого мало, чтобы ты поверил, что тем счастьем я не дорожу?
Она помолчала, успокаивая дыхание.
— Я поступила тогда дурно, гадко,— уже тише сказала она, — так это же не от хорошей жизни — горе заставило меня. Ладно, обо мне не будем говорить, я же сына спасала.
— Спасибо, Антоля. Ты так от всего его спасала, что даже фамилию чужую дала...
Тропинка спускалась в пересохший ручеек, на дне которого лежали ветки, видно, брошенные сюда в весеннюю ростепель, а теперь затоптанные и почерневшие. На торчавший над травой путик села крохотная птичка, весело чирикнула,
махнула два раза хвостиком и вспорхнула, перелетела на куст. Игнат остановился, ожидая, пока по ручейку впереди него пройдет женщина, сам себе боясь признаться, что ему еще раз хочется взглянуть на ее походку, на фигуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— А-а, Игнат батькович! — чей-то голос оборвал эти размышления Игната. Со ступенек крыльца спускался районный зоотехник, со свертком под мышкой, загорелый, без шапки, с выгоревшими на солнце волосами.— Давно не виделись, как живется? Что-нибудь купить собираешься?
— Да, понимаешь, дочка у меня сегодня именинница и нынешней осенью в школу первый раз идет. Ну надо же, чтобы память осталась.
— Резонно, резонно! Узнаю примерного семьянина. Ну, ну!—весело погрозил пальцем зоотехник и пошел, расхохотавшись, бог весть на что намекая.
Народу в магазине было мало. Больше женщин; они толпились в отделе тканей, щупали, примеривали на себя, прикладывая перед зеркалом материю к груди — идет ли к лицу. Улучив минутку, Игнат рассказал продавщице о своих заботах и стал выбирать из того, что она положила перед ним на прилавок. Он выбрал туфельки, черные, с помпончиками, на шнурках, но передумал и поменял на красные. Выбрал платье в белую полоску на синем фоне, потом другое, школьное, затем фартучек к нему с широкими крылышками. Продавщица подала гарнитур белья — и это он присоединил к своим покупкам.
— Что еще нужно?— спросил беспомощно.
— Ленты.
— Ну конечно же, дайте и ленты.
— Портфель. Или ранец.
Наконец продавщица все упаковала, а Игнат еще стоял, вспоминая, не забыл ли что.
— Боюсь советовать, но мне кажется, что вам следует еще кое-что купить,— сказала продавщица.
— Что же?
— Нужно было и жене что-нибудь выбрать.
— Боже, какая вы молодчина! Обязательно! А что бы вы посоветовали?
Продавщица прошла в тот конец, где стояли женщины, перевернула на полке один рулон ткани, другой, наконец выбрала, положила на прилавок и развернула. По черному полю шли тонюсенькие серебряные паутинки, высвечиваясь из этой черноты. Приложила ткань к себе, взглянула на Игната, на женщин.
— Ой, до чего красиво,— вздохнула одна из них.
На минуту Игнат представил себя Янину в таком платье. И почему-то именно такой, какой видел сегодня, когда она шла к нему с грядок. Это было необыкновенно хорошо. Красота! Только такое платье Янине и нужно!
— Давайте,— сказал он.
Все покупки он сложил в мешок. Зажим багажника не. закрывался, пришлось сверху еще и шпагатом привязать. Заехал в продовольственный магазин, купил конфет, печенья — и это устроил на багажник. И уже когда тронулся в путь, вспомнил дядьку Антона. Вернулся за «Беломором»
Сразу же за местечком мыслями Игнат очутился в колхозе. Показалось, что времени потратил много, а там он, возможно, очень нужен: вдруг какая-то неувязка, и его ждут. Сам того не замечая, нажал на педали.
На дороге теперь стало оживленнее. Кто-то еще только отправлялся в местечко, кто-то уже возвращался домой. Одни пешком, другие, как и он, на велосипедах, со свертками, привязанными к багажнику. Двое, парень и светловолосая девушка, не то встретились, не то прощались, стоя на обочине, и девушка не хотела, должно быть, стоять лицом к дороге, все отворачивалась в поле. Прошел самосвал с гремящими железными бочками, окутав дорогу горячей, удушливой пылью.
Игнат решил, что ему спокойнее будет ехать по тропинке, которая пойдет сейчас через молодой перелесок и выведет напрямик к колхозной дороге.
Вот и тропинка направо. Игнат перемахнул по накатанному следу через канаву. Тихо и мягко пошел велосипед.
Тропинка вела то между кустов орешника, то выбегала на прогалины, усыпанные красными и белыми головками душистой кашки. Игнату невольно подумалось, что деревенские жители слишком привыкают к природе и не замечают сколько вокруг них красоты. Вот был бы он горожанином так именно в такое место приехал бы отдыхать. С семьей На целый месяц. В тень. В траву.. В упоительные запахи и пение птиц. Ну, пусть не сюда, а немного дальше, где стоят вековые дубы и стелется мягкий ковер муравы. И река за дубами с крутыми берегами, подмытыми под самые корни. Занятый этими мыслями, Игнат и не заметил, как нагнал женщину. Шла она медленно, будто поджидая кого-то. Всегда есть что-то загадочно-таинственное, когда встречаешь женщину, да еще там, где не предполагаешь, да еще одну. Игнат собирался проехать мимо, но успел отметить какую-то тревожащую стройность ее фигуры, ее походку. И сразу же узнал и испугался. Она сошла с тропинки, преграждая путь.
— Остановись, Игнат,— сказала она требовательно. А когда Игнат соскочил и поставил велосипед перед собой, сказала покорно: — Я видела, что ты был в местечке, и знала, что поедешь этой дорогой. Ждала тебя. Все думаю, может, ты мне что-нибудь скажешь.
— Я тебе все сказал, Антоля. Мы обо всем переговорили с тобой, зачем же снова возвращаться?
— Неужели ты такой бессердечный?
— Нет, Антоля, бессердечным был не я, и, может, именно тебе не следует об этом вспоминать.
Тропинка шла по краю кустарника, и кое-где за прогалинками просвечивала дорога. Видно было, как по ней прошла женщина в белом платочке с котомкой за плечами, как с треском промчался мотоцикл, оставив за собой синий дымок. Чтобы не стоять на виду, женщина дотронулась до руля, как бы прося, чтобы Игнат прошел с велосипедом дальше.
— Я была перед тобою виновата и не боюсь сознаться в этом,— сказала она.— Так разве ты не видишь, как за это я теперь страдаю?
— Теперь уже ничего не поправишь,— сказал Игнат.— Все в нашей жизни сложилось так, как должно было сложиться. Как ты хотела. У тебя есть семья, муж, который дал тебе и дом, и счастье.
— Не было у меня счастья! — горячо запротестовала женщина.— И мужа нет. Я оставила его, ты это знаешь, и второй год хожу за тобой как тень. Неужели этого мало, чтобы ты поверил, что тем счастьем я не дорожу?
Она помолчала, успокаивая дыхание.
— Я поступила тогда дурно, гадко,— уже тише сказала она, — так это же не от хорошей жизни — горе заставило меня. Ладно, обо мне не будем говорить, я же сына спасала.
— Спасибо, Антоля. Ты так от всего его спасала, что даже фамилию чужую дала...
Тропинка спускалась в пересохший ручеек, на дне которого лежали ветки, видно, брошенные сюда в весеннюю ростепель, а теперь затоптанные и почерневшие. На торчавший над травой путик села крохотная птичка, весело чирикнула,
махнула два раза хвостиком и вспорхнула, перелетела на куст. Игнат остановился, ожидая, пока по ручейку впереди него пройдет женщина, сам себе боясь признаться, что ему еще раз хочется взглянуть на ее походку, на фигуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122