В эту пору Марьяна была особенно счастлива: вскоре предстояли им гастроли в Монголии.
— Ты знаешь, что я оттуда привезу?— говорила она Лине, по-детски радуясь.— Пестрый темный халат с золотыми искрами и зуб какой-то хищной рыбы. Кривой такой, длинный, как сабля, я видела у одной, она его тоже из Монголии привезла...
Вернулся Иама с гастролей невеселый: удачи поездка не принесла. У него появились новые хлопоты, бывать у нас стал редко. Однажды, когда мы с ним сидели в моей комнатке, обсуждая его неустроенные дела, а в гостиной на диване Марьяна, высоко подняв светлые брови, весело щебетала о чем-то Лине, Иама, зачарованно глядя на нее, сказал:
— Одна она и радует меня. И я не знаю, как уберечь ее от злых неожиданностей моей судьбы. Я очень люблю ее...
Я взглянул на него. И снова он мне показался очень старым: утомленное лицо с глубокими морщинами, тревожный блеск в глазах, остро поднятые плечи. В мое сердце закралось недоброе предчувствие.
И правда, некоторое время спустя рано утром прибежала Марьяна в распахнутом пальто, с растрепанными волосами и, горько плача, кинулась Лине на шею: исчез Иама.
— Как исчез?
А вот так: вчера под вечер ходил на почту, посылал какую-то телеграмму. Дома они спокойно поужинали, поговорили снова о Монголии. А утром Марьяна проснулась от необычной тишины в доме. И не было ни чемоданов, ни аквариума, ни Иамы.
— Постой, не горячись, Марьянка,— пробовала успокоить ее Лина, уводя в комнату и утирая ей слезы.— Возможно, он уехал на гастроли, он ведь куда-то ходил, договаривался, а тебе не успел сказать. Вернется, и все будет хорошо.
— Ах, подожди,— вдруг расширила глаза Марьяна, вспомнив что-то. — Мне же не зря говорили о какой-то женщине. Я знаю, где он.
И тут же, так и не причесавшись, с мокрым от слез лицом выбежала на улицу.
Марьяна помнила в Москве один дом возле Сенного рынка, хозяйку его, полную женщину, у которой они часто бывали. На этот раз ее встретила другая женщина, немолодая, но стройная, когда-то, видать, красивая, с высокой прической, в платье с глухим воротником, которое ее очень молодило.
— Кого вам?— спросила она.
— Мне Иаму. Володю, — поправилась Марьяна, желая показать этим, что тот, о ком она спрашивает, близок ей.
— Такого здесь нет.
— Как раз есть, вот его чемоданы. И аквариум.
— Ах, чемоданы? Ну чемоданы есть, а его нет. И не будет.
— Все равно я подожду,— сказала Марьяна и села на большой, такой знакомый ей чемодан.
Женщина ушла в боковушку. Марьяна узнавала эту комнату, теперь такую страшную и чужую. Низкий потолок, сумрак от плотных занавесок, железная кровать сразу у входа, отгороженная ширмой. Сидела и вспоминала Мурманск. Даже не заметила, сколько прошло времени. И вдруг вошел Иама.
— Ты? — удивился он. И не успела Марьяна опомниться, как он сказал: — Ты сейчас поедешь назад, дочушка. Обязательно поедешь назад, правда? Ты всегда слушалась меня, слушайся и теперь: ты сейчас поедешь назад. Я провожу тебя на вокзал, возьму билет. Ты умница и все сделаешь так,
как я говорю. И не плачь, и не отчаивайся, и будь веселой — слышишь? Ну вот и пойдем.
Марьяна покорно пошла, покорно на вокзале взяла из его рук билет и поднялась в вагон. И через несколько минут мосле того, как поезд тронулся, обо всем забыла, будто никакого горя и не было. Неожиданно откуда-то пришли к ней легкость и веселость. С чувством этой легкости и веселости оживленная, какая-то совсем новая, она пришла к нам.
Ну?— нетерпеливо спросила Лина.
— Все! — беззаботно сказала Марьяна.— Все кончено, я одна, мне спокойно и легко.
— Нет, погоди, расскажи толком.
— Что ж рассказывать: вернулась и живу. И словно ничего не было, словно все только приснилось. Мне без конца хочется смеяться, радоваться, плакать — давно я не чувствовала себя такой свободной...
На этом рассказ можно было бы закончить. Но есть обстоятельства, которые имеют к нему непосредственное отношение. После первого, закрытого просмотра программы за кулисы к Иаме пришел элегантно одетый молодой человек и попросил его сходить в бухгалтерию за гонораром. Марьяна оказалась наедине с этим человеком. Он назвался Артуром, сказал, что она самая красивая и самая пикантная женщина на свете и что он был бы счастлив, если бы они могли завтра встретиться.
— Я буду ждать вас у Красного костела ровно в десять часов утра,— сказал этот человек.
— Что вы,— запротестовала Марьяна.— Я замужем, и никакие свидания мне не нужны.
— Не верю,— настаивал человек,— Вы молодая, красивая, перед вами надо стоять на коленях. Хотите, стану?
— Перестаньте! — рассердилась Марьяна.— Вы недобрый человек!
— Сейчас придет ваш муж, и нам нельзя будет говорить. Помните, ровно в десять я жду вас.
Показался Иама. Элегантный человек откланялся, исчез.
А на следующее утро Иама разбудил Марьяну.
— Вставай, дочушка, а то опоздаешь.
— Куда, Володя? — спросила Марьяна.
— Он ждет тебя. Разве ты забыла, что на десять часов у вас назначено свидание?
У Марьяны похолодело сердце...
Теперь, возвратившись из Москвы, она стала припоминать и другие моменты. Часто, проснувшись утром, она чувствовала во всем теле изнеможение и истому, и на руке, где-то возле запястья, как бы оставался след чужого настойчивого прикосновения. Вдруг ей подумалось, что женщину, которую встретила у хозяйки Иамы, она знала раньше. И вспомнилась не то правда, не то просто слух, что первая Иамова жена была у него тоже ассистенткой и что однажды, усыпив на сцене, он не разбудил ее. И что после этого он был лишен права на такие сеансы. И аквариум он возил как память, потому что ему запретили и фокус-с золотыми рыбками, когда Иама глотал их, а затем возвращал в фонтане воды уже разноцветными, каждую такого цвета, какой закажет публика. Разумеется, цвет у рыбок был прежний, но все видели именно тот, который заказывали.
Впервые Марьяна горько подумала и о том, что Иама никогда не был ей мужем, а только добрым отцом, и это, должно быть, его угнетало.
— Перед моими глазами как бы развеялся синий туман, и я все увидела в ином свете,— став вдруг серьезной, сказала Марьяна.— Мне легко и свободно, но и тревожно что-то. Мне жаль его. Он был очень добрый и очень любил меня. И я все думаю: почему он так поступил?..
История эта правдивая. Однако с тех пор прошло много времени, кое-что в памяти стерлось. Что-то приобрело более выпуклые формы, что-то потускнело или совсем утерялось. Повествовательная манера изложения потребовала свободы рисунка. И поэтому я позволил себе несколько изменить имена героев. Тем более что Марьяна счастливо живет, недавно я ее видел и приятно удивился, что годы почти не затронули ни ее красоты, ни обаяния.
Некоторое время тому назад довелось услышать и об Иаме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Ты знаешь, что я оттуда привезу?— говорила она Лине, по-детски радуясь.— Пестрый темный халат с золотыми искрами и зуб какой-то хищной рыбы. Кривой такой, длинный, как сабля, я видела у одной, она его тоже из Монголии привезла...
Вернулся Иама с гастролей невеселый: удачи поездка не принесла. У него появились новые хлопоты, бывать у нас стал редко. Однажды, когда мы с ним сидели в моей комнатке, обсуждая его неустроенные дела, а в гостиной на диване Марьяна, высоко подняв светлые брови, весело щебетала о чем-то Лине, Иама, зачарованно глядя на нее, сказал:
— Одна она и радует меня. И я не знаю, как уберечь ее от злых неожиданностей моей судьбы. Я очень люблю ее...
Я взглянул на него. И снова он мне показался очень старым: утомленное лицо с глубокими морщинами, тревожный блеск в глазах, остро поднятые плечи. В мое сердце закралось недоброе предчувствие.
И правда, некоторое время спустя рано утром прибежала Марьяна в распахнутом пальто, с растрепанными волосами и, горько плача, кинулась Лине на шею: исчез Иама.
— Как исчез?
А вот так: вчера под вечер ходил на почту, посылал какую-то телеграмму. Дома они спокойно поужинали, поговорили снова о Монголии. А утром Марьяна проснулась от необычной тишины в доме. И не было ни чемоданов, ни аквариума, ни Иамы.
— Постой, не горячись, Марьянка,— пробовала успокоить ее Лина, уводя в комнату и утирая ей слезы.— Возможно, он уехал на гастроли, он ведь куда-то ходил, договаривался, а тебе не успел сказать. Вернется, и все будет хорошо.
— Ах, подожди,— вдруг расширила глаза Марьяна, вспомнив что-то. — Мне же не зря говорили о какой-то женщине. Я знаю, где он.
И тут же, так и не причесавшись, с мокрым от слез лицом выбежала на улицу.
Марьяна помнила в Москве один дом возле Сенного рынка, хозяйку его, полную женщину, у которой они часто бывали. На этот раз ее встретила другая женщина, немолодая, но стройная, когда-то, видать, красивая, с высокой прической, в платье с глухим воротником, которое ее очень молодило.
— Кого вам?— спросила она.
— Мне Иаму. Володю, — поправилась Марьяна, желая показать этим, что тот, о ком она спрашивает, близок ей.
— Такого здесь нет.
— Как раз есть, вот его чемоданы. И аквариум.
— Ах, чемоданы? Ну чемоданы есть, а его нет. И не будет.
— Все равно я подожду,— сказала Марьяна и села на большой, такой знакомый ей чемодан.
Женщина ушла в боковушку. Марьяна узнавала эту комнату, теперь такую страшную и чужую. Низкий потолок, сумрак от плотных занавесок, железная кровать сразу у входа, отгороженная ширмой. Сидела и вспоминала Мурманск. Даже не заметила, сколько прошло времени. И вдруг вошел Иама.
— Ты? — удивился он. И не успела Марьяна опомниться, как он сказал: — Ты сейчас поедешь назад, дочушка. Обязательно поедешь назад, правда? Ты всегда слушалась меня, слушайся и теперь: ты сейчас поедешь назад. Я провожу тебя на вокзал, возьму билет. Ты умница и все сделаешь так,
как я говорю. И не плачь, и не отчаивайся, и будь веселой — слышишь? Ну вот и пойдем.
Марьяна покорно пошла, покорно на вокзале взяла из его рук билет и поднялась в вагон. И через несколько минут мосле того, как поезд тронулся, обо всем забыла, будто никакого горя и не было. Неожиданно откуда-то пришли к ней легкость и веселость. С чувством этой легкости и веселости оживленная, какая-то совсем новая, она пришла к нам.
Ну?— нетерпеливо спросила Лина.
— Все! — беззаботно сказала Марьяна.— Все кончено, я одна, мне спокойно и легко.
— Нет, погоди, расскажи толком.
— Что ж рассказывать: вернулась и живу. И словно ничего не было, словно все только приснилось. Мне без конца хочется смеяться, радоваться, плакать — давно я не чувствовала себя такой свободной...
На этом рассказ можно было бы закончить. Но есть обстоятельства, которые имеют к нему непосредственное отношение. После первого, закрытого просмотра программы за кулисы к Иаме пришел элегантно одетый молодой человек и попросил его сходить в бухгалтерию за гонораром. Марьяна оказалась наедине с этим человеком. Он назвался Артуром, сказал, что она самая красивая и самая пикантная женщина на свете и что он был бы счастлив, если бы они могли завтра встретиться.
— Я буду ждать вас у Красного костела ровно в десять часов утра,— сказал этот человек.
— Что вы,— запротестовала Марьяна.— Я замужем, и никакие свидания мне не нужны.
— Не верю,— настаивал человек,— Вы молодая, красивая, перед вами надо стоять на коленях. Хотите, стану?
— Перестаньте! — рассердилась Марьяна.— Вы недобрый человек!
— Сейчас придет ваш муж, и нам нельзя будет говорить. Помните, ровно в десять я жду вас.
Показался Иама. Элегантный человек откланялся, исчез.
А на следующее утро Иама разбудил Марьяну.
— Вставай, дочушка, а то опоздаешь.
— Куда, Володя? — спросила Марьяна.
— Он ждет тебя. Разве ты забыла, что на десять часов у вас назначено свидание?
У Марьяны похолодело сердце...
Теперь, возвратившись из Москвы, она стала припоминать и другие моменты. Часто, проснувшись утром, она чувствовала во всем теле изнеможение и истому, и на руке, где-то возле запястья, как бы оставался след чужого настойчивого прикосновения. Вдруг ей подумалось, что женщину, которую встретила у хозяйки Иамы, она знала раньше. И вспомнилась не то правда, не то просто слух, что первая Иамова жена была у него тоже ассистенткой и что однажды, усыпив на сцене, он не разбудил ее. И что после этого он был лишен права на такие сеансы. И аквариум он возил как память, потому что ему запретили и фокус-с золотыми рыбками, когда Иама глотал их, а затем возвращал в фонтане воды уже разноцветными, каждую такого цвета, какой закажет публика. Разумеется, цвет у рыбок был прежний, но все видели именно тот, который заказывали.
Впервые Марьяна горько подумала и о том, что Иама никогда не был ей мужем, а только добрым отцом, и это, должно быть, его угнетало.
— Перед моими глазами как бы развеялся синий туман, и я все увидела в ином свете,— став вдруг серьезной, сказала Марьяна.— Мне легко и свободно, но и тревожно что-то. Мне жаль его. Он был очень добрый и очень любил меня. И я все думаю: почему он так поступил?..
История эта правдивая. Однако с тех пор прошло много времени, кое-что в памяти стерлось. Что-то приобрело более выпуклые формы, что-то потускнело или совсем утерялось. Повествовательная манера изложения потребовала свободы рисунка. И поэтому я позволил себе несколько изменить имена героев. Тем более что Марьяна счастливо живет, недавно я ее видел и приятно удивился, что годы почти не затронули ни ее красоты, ни обаяния.
Некоторое время тому назад довелось услышать и об Иаме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122