- С такими настроениями нечего тебе там искать. Спишут домой, к
мамочке с папочкой. Или уже списали?
- Нет, - отвечаю я с неохотой. - Завтра на орбиту, оттуда в рейс...
- Вот на орбите и спишут. Не хочешь рассказывать, что с тобой
стряслось? - Я мотаю головой. - И не надо. Давай договоримся так: я с трех
раз угадываю. И если попаду в точку, ты это признаешь. Попытка первая:
тебя бросила девушка.
До чего банальные слова!.. Я вздрагиваю против своего желания, и это
не остается незамеченным.
- Я же бил наверняка, - заявляет Стеллан самодовольно. - Восемьдесят
суицидальных поползновений из ста в твоем возрасте - от любви. Эпоха
глобального разгула "синдрома Ромео". Читал Шекспира? "Пора разбить
потрепанный корабль с разбега о береговые скалы". Между прочим, "синдром
Джульетты" регистрируется куда реже... Никто не хочет мириться с потерями.
Это и понятно: самый первый удар обычно самый тяжелый. Потом, с возрастом,
человек учится держать удары, воспринимать разлуки с подобающим
философским смирением. А в юности все эгоисты, ни с кем не желают делиться
счастьем. И ни черта вокруг себя не видят, кроме своих поруганных чувств.
- Но ведь больно же! - говорю я с неожиданным для самого себя
доверием к собеседнику, к этому грубому могучему гному. - Резать по
живому...
- Еще бы не больно! - охотно соглашается он. - Это называется
"вивисекция". Но не трагично, не трагично! Она ушла, но она счастлива.
Почему тебя это не утешает? Мне, закаленному разлуками воину, это
непонятно. И ты учись терпеть боль, козерог.
- Я умею терпеть боль. Нас этому учили специально. Но ведь я тоже
хочу быть счастливым!
- Он хочет! Да ты и был счастлив, наверное. Но нельзя быть счастливым
вечно. От этого тупеют, обращаются в улыбчивых идиотов, блаженно пускающих
розовые слюни. Разуму требуются встряски! Художник способен творить лишь в
несчастье. Когда ему хорошо, он годится лишь на то, чтобы расписывать
спальни пузатыми амурчиками. А ты - эгоист!
Последние слова Стеллан произносит с ожесточением, отчего мне
становится совсем мерзко, и я снова отворачиваюсь, прижимаюсь щекой к
холодному окошку. Гравитр забирает в облака, никто им не управляет. Машина
сама выбирает себе некий скрытый для чужого глаза путь. Куда мы летим?
Зачем? Не все ли равно...
- Конечно, эгоист, - ворчит Стеллан, будто спорит сам с собой. -
Любовь есть любовь, я в этом кое-что смыслю. Терять женщину всегда больно,
это ты правильно говоришь и правильно ощущаешь. Только боль свою ты
упустил из-под контроля настолько, что сдуру захотел усмирить ее ценой
собственной жизни. А то, что твоя паршивая жизнь нужна не только тебе,
подлейшим образом забыл. Может быть, ты сирота?
- Нет, у меня мама, брат...
- И каково же было бы им потерять тебя?!
Мне хочется завыть от тоски. Я больше не могу сидеть в этой ярко
освещенной кабине, в мягком кресле и слушать душеспасительные нотации. Я
никого сейчас не могу ни видеть ни слышать.
- Отпустите меня. Домой, собрать вещи. Завтра я улетаю.
- В шахту, вниз головой?
- Нет. Честное слово...
- Сумерки, - говорит Стеллан со вздохом. - Самое ненавистное время
для медиков. Таким козерогам, как ты, оно кажется безысходным,
беспросветным. И вы преступаете все свои клятвы и честные слова. И ни за
что не хотите дождаться утра.
- Вы так и будете стеречь меня до завтра?
- Было бы славно... Но что толку? Спать ты все равно не сможешь.
Предпочтешь сидеть в уголке, таращить полные слез глаза на портрет
утраченной возлюбленной и тихонько скулить. А потом побросаешь в сумку
какое-нибудь никчемное барахло, сотрешь с лица тень переживаний и
поднимешься на орбиту. И первый же эскулап, лишь покосившись на твою
ментограмму, спихнет тебя обратно на Землю.
- Что же мне делать? - я задаю этот вопрос с понятной тревогой, и эта
тревога на краткий миг остротой своей заглушает кипящую внутри меня боль.
- Я хочу познакомить тебя с одним моим другом.
- А если этого не захочу я?
- Я тебя свяжу, - спокойно заявляет Стеллан, и приходится поверить,
что так и будет. И ни сила моя, ни ловкость, ни познания в области
единоборств этому не помешают. - Доставлю к нему в оригинальной упаковке.
Внезапно выясняется, что мы уже не летим. Стеллан толкает дверцу и
выскакивает из кабины первым. Недовольно озираясь, я высовываюсь следом, и
он тут же плотно смыкает пальцы на моем запястье. Такое ощущение, что на
меня надевают кандалы.
- Вы что?! Я не сбегу...
- Попробовал бы! Но без моей поддержки ты просто заблудишься.
Мы идем через небольшой дворик с пустыми скамейками из белого камня
вокруг странной скульптуры, отлитой, как мне почудилось, из смолы - жирно
блестящей и даже не утратившей до конца вязкости. Должно быть, скамейки
специально для того, чтобы подолгу любоваться этим монстром... Ныряем под
узкую стрельчатую арку. И попадаем в царство готики. Нелепым кособоким
домишкам, что лепятся друг к дружке, никак не меньше тысячи лет. Они
опоясывают сплошной стеной просторную лужайку, из самого центра которой
нервно фонтанирует гейзер. В воздухе пахнет серой. Сквозь подошвы сандалий
от земли проникает тепло. На почтительном расстоянии от гейзера, прямо на
травке лежат люди. Не то спят, не то кейфуют.
- Преддверие ада, - восторженным шепотом говорит Стеллан. - Правда,
похоже?
- Грешники такими не бывают, - отвечаю я. Мне уже не так противно его
соседство.
- Ты очень любил ее?
- Очень, - хмурюсь я. - Почему - любил? И сейчас люблю.
- Вы все влюбляетесь наповал. Насмерть! Вам бы поберечься, не
пережигать себя, жизнь-то длинная... И жаль вас, и завидно вам. Кстати, не
строил ли ты фантастических планов вновь добиться ее взаимности?
- Нет. Еще не успел... А разве есть надежда?
- Молодец, - смеется Стеллан. - Хвала тебе. Здравый смысл тебе не
чужд. Как правило, надежды нет. Потеря невозвратима. Но я был бы лжецом,
утверждая, что прецеденты неизвестны. Кое-кто ухитрялся дважды войти в
одну реку. Правда, союз двух сердец расстраивался снова. Такое случалось
обычно с очень легкомысленными особами. Можно ли назвать это любовью? Так,
игра в большие чувства, передержанный флирт. У тебя все иначе. У тебя
по-настоящему. Ничего, мы это вылечим.
- От любви не лечат, - заявляю я упрямо.
- Лечат. От всего лечат - и от любви, и от ненависти. Память, эмоции
- все поддается регулированию. Можно слегка приглушить. Можно стереть
напрочь. По желанию, разумеется.
До меня вдруг доходит, куда же клонил этот гном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167