- Шилохвост. Он сейчас не здесь.
- А где же? - с неуклюжей иронией полюбопытствовал Костя.
- В своем мире. Он сконструировал собственный мир, наполнил его
иными, чуждыми для нас топограммами. И путешествует по нему. Такой мир
важно создать, а дальше он начинает жить самостоятельной жизнью и
диктовать творцу собственные законы. Когда-нибудь Шилохвост погрузится в
него настолько глубоко, что не сможет вернуться. Я тоже хочу туда, только
заглянуть... одним глазком...
- Я не пущу тебя, - озадаченно сказал Костя.
- А мне и не дано, - с тоской произнесла девушка. - Ну, я пойду.
- Юлька! Подожди! Где мне тебя ждать?
- Ждать? - переспросила она рассеянно. - Ах да, день, вечер и ночь...
Здесь. Часа через четыре. Или пять. В общем, жди...
- Ну вот, - Костя горестно вздохнул. - Встретились, называется.
Значит это - умри?
Только пришел я,
И уже прогоняешь.
Ах, уж не по силам мне жить, -
Чувствую я...
[Ямато-моногатари. Пер. с яп. Л.Ермаковой]
Юлия не слушала его. Она уходила, неотрывно глядя в широкую спину
блуждавшего среди своих топограмм профессора Шилохвоста. Не отставая от
него ни на шаг и в то же время ни на шаг не сокращая разделявшего их
расстояния. Казалось, и она тоже внезапно углубилась в какой-то свой мир.
Быть может - не такой изощренно причудливый, но наверняка отличный от
всего, что можно представить постороннему воображению. Возможно даже,
обволакивающий это таинственное инобытие Шилохвоста, подобно тому, как
тонкая кожура атмосферы укрывает собой прекрасный плод - живую твердь
планеты...
Костя унес забытый девушкой видеал в тень своего гравитра. Некоторое
время он следил за игрой топограмм на плоском экранчике. Потом, отчаявшись
что-либо понять, переключился на мультяшки.
4
Ночью пошел дождь и похолодало. Прыглец перебрался поближе к
основанию ветки и натянул на плечи сырую шкуру мохнача, которую повсюду
таскал за собой. Теперь шкура особенно пригодилась, хотя ногам по-прежнему
было зябко. Жирные ледяные капли насквозь пронизывали густую крону дерева,
соскальзывали с листка на листок, не задерживаясь на шероховатостях
ствола, падали Прыглецу на макушку и уже оттуда норовили просочиться под
шкуру. Это был Плохой Дождь, хотя деревья любили его, и трава любила его и
росла после него как очумелая.
Храпуница, которая стерегла Прыглеца внизу, кружила возле ствола.
Петляла в резун-траве, но иззубренные листья не брали ее, ломались о
свалявшуюся шерсть, до мяса не доставали. Изредка храпуница припадала на
переднюю пару лап, уткнув многозубую пасть в землю, и принималась громко
икать и храпеть от нетерпения и досады. Очень уж ей хотелось пожрать
Прыглеца.
Здесь их желания совпадали: Прыглецу тоже хотелось пожрать храпуницу.
Но для этого ему надо было дождаться восхода луны, потому что храпуница,
завидя луну, совсем дурела, делалась неловкой и нечуткой. Становилась на
задние лапы, сучила остальными в воздухе и храпела на мутный ущербный диск
в просвете между ночными облаками, ничего не видя и не слыша вокруг себя.
Тогда Прыглец мог бы слезть с дерева, подойти к храпунице и убить ее
ударом в нежное место между пластинами панциря, утыканного длинной жесткой
шерстью. А затем пожрать.
Но облака не расступались, и луна не светила храпунице. Тучи Плохого
Дождя заволокли все небо. Где там пробиться луне?..
Медленные и злые мысли шевелились в голове Прыглеца: "Надо луну...
пожрать храпуницу... плохой Плохой Дождь..." И это шевеление не давало ему
уснуть. Во сне Прыглец мог отпуститься от ветки и упасть вниз - туда, где
сердилась храпуница. А ей только того и надо. Она-то никогда не спит. И
никто в этих местах никогда не спит. Ни один зверь, ни одна птица. Кроме
Прыглеца, Ходуна и тех, кто в сухую погоду приходит к Реке с другого ее
берега.
Прыглец не любил спать. Не потому что боялся: когда ему удавалось
соорудить в кроне дерева прочное гнездо, можно было не опасаться упасть.
Разве что приползет змея и, сослепу не разобрав, начнет душить... Во сне
Прыглецу иногда виделись очень странные вещи, чужие и непонятные. А он не
терпел того, что не понимал. Прошлой ночью ему снились огромные утесы,
сплошь изрытые норами и гнездами. И что-де Прыглец живет в одной такой
норе. И что подползает он к лазу, а перед ним - бездонная пропасть. И
где-то внизу кружат невиданные птицы, перекликаясь незнакомыми голосами...
Плохой Дождь разом, как это с ним и бывает, угомонился, его жирные
капли больше не досаждали Прыглецу. Зато пошел Хороший Дождь, мелкий и
теплый. Но листья задерживали его, всасывали и впитывали, не допуская до
затаившегося между ветвей Прыглеца, который угрелся в своей шкуре и
придремал.
Наконец расступились тучи, проглянула луна, и храпуница совсем
одурела, глядя на нее несмысленными глазищами.
Прыглец встрепенулся. Начиналась пора охоты. Припадая к стволу, он
заскользил книзу. Он очень старался не шуметь листвой, не хрустеть
мертвыми сучьями, чтобы ненароком не пробудить в храпунице уснувшую
злость. И листья раздвигались без единого шороха, сучья гнулись без
малейшего звука, словно Прыглец не чужой был дереву, словно родился и рос
вместе с ним, как одна из его ветвей. А он и не был чужим этому дереву. И
всем прочим деревьям.
Ноги Прыглеца коснулись мокрой земли. Резун-трава пропускала его,
плотно и бесшумно смыкаясь позади. Храпуница стояла торчком, храпя и
хрюкая на луну, и это была очень жирная храпуница. С мясистыми лапами и
толстым хвостом. У Прыглеца даже слюнки потекли. Он пошарил вокруг в
поисках подходящего камня, но ничего не нащупал. И тогда пальцы его
сложились в кулак, и этот кулак стал камнем. Прыглец не любил убивать
камнем, сложенным из своих пальцев, но иногда у него не бывало выбора.
Он привстал в траве, зорко высматривая уязвимое место в разошедшемся
панцире храпуницы, подобрал под себя ноги, чтобы одним прыжком достичь ее
и поразить с ходу.
Но чуть сбоку поднялась чужая темная фигура, опережая Прыглеца.
Кто-то пришлый прежде него кинулся на дурную храпуницу и убил ее обломком
острого сука в то самое уязвимое место. Лунный сон храпуницы оборвался,
она повалилась на бок, дергая хвостом и лапами.
5
Прыглец обнаружил, что стоит во весь рост, тупо уставясь на то, как
чужак приноравливается к замирающей туше, чтобы уволочь ее за собой и
сожрать. Его, Прыглеца, храпуницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
- А где же? - с неуклюжей иронией полюбопытствовал Костя.
- В своем мире. Он сконструировал собственный мир, наполнил его
иными, чуждыми для нас топограммами. И путешествует по нему. Такой мир
важно создать, а дальше он начинает жить самостоятельной жизнью и
диктовать творцу собственные законы. Когда-нибудь Шилохвост погрузится в
него настолько глубоко, что не сможет вернуться. Я тоже хочу туда, только
заглянуть... одним глазком...
- Я не пущу тебя, - озадаченно сказал Костя.
- А мне и не дано, - с тоской произнесла девушка. - Ну, я пойду.
- Юлька! Подожди! Где мне тебя ждать?
- Ждать? - переспросила она рассеянно. - Ах да, день, вечер и ночь...
Здесь. Часа через четыре. Или пять. В общем, жди...
- Ну вот, - Костя горестно вздохнул. - Встретились, называется.
Значит это - умри?
Только пришел я,
И уже прогоняешь.
Ах, уж не по силам мне жить, -
Чувствую я...
[Ямато-моногатари. Пер. с яп. Л.Ермаковой]
Юлия не слушала его. Она уходила, неотрывно глядя в широкую спину
блуждавшего среди своих топограмм профессора Шилохвоста. Не отставая от
него ни на шаг и в то же время ни на шаг не сокращая разделявшего их
расстояния. Казалось, и она тоже внезапно углубилась в какой-то свой мир.
Быть может - не такой изощренно причудливый, но наверняка отличный от
всего, что можно представить постороннему воображению. Возможно даже,
обволакивающий это таинственное инобытие Шилохвоста, подобно тому, как
тонкая кожура атмосферы укрывает собой прекрасный плод - живую твердь
планеты...
Костя унес забытый девушкой видеал в тень своего гравитра. Некоторое
время он следил за игрой топограмм на плоском экранчике. Потом, отчаявшись
что-либо понять, переключился на мультяшки.
4
Ночью пошел дождь и похолодало. Прыглец перебрался поближе к
основанию ветки и натянул на плечи сырую шкуру мохнача, которую повсюду
таскал за собой. Теперь шкура особенно пригодилась, хотя ногам по-прежнему
было зябко. Жирные ледяные капли насквозь пронизывали густую крону дерева,
соскальзывали с листка на листок, не задерживаясь на шероховатостях
ствола, падали Прыглецу на макушку и уже оттуда норовили просочиться под
шкуру. Это был Плохой Дождь, хотя деревья любили его, и трава любила его и
росла после него как очумелая.
Храпуница, которая стерегла Прыглеца внизу, кружила возле ствола.
Петляла в резун-траве, но иззубренные листья не брали ее, ломались о
свалявшуюся шерсть, до мяса не доставали. Изредка храпуница припадала на
переднюю пару лап, уткнув многозубую пасть в землю, и принималась громко
икать и храпеть от нетерпения и досады. Очень уж ей хотелось пожрать
Прыглеца.
Здесь их желания совпадали: Прыглецу тоже хотелось пожрать храпуницу.
Но для этого ему надо было дождаться восхода луны, потому что храпуница,
завидя луну, совсем дурела, делалась неловкой и нечуткой. Становилась на
задние лапы, сучила остальными в воздухе и храпела на мутный ущербный диск
в просвете между ночными облаками, ничего не видя и не слыша вокруг себя.
Тогда Прыглец мог бы слезть с дерева, подойти к храпунице и убить ее
ударом в нежное место между пластинами панциря, утыканного длинной жесткой
шерстью. А затем пожрать.
Но облака не расступались, и луна не светила храпунице. Тучи Плохого
Дождя заволокли все небо. Где там пробиться луне?..
Медленные и злые мысли шевелились в голове Прыглеца: "Надо луну...
пожрать храпуницу... плохой Плохой Дождь..." И это шевеление не давало ему
уснуть. Во сне Прыглец мог отпуститься от ветки и упасть вниз - туда, где
сердилась храпуница. А ей только того и надо. Она-то никогда не спит. И
никто в этих местах никогда не спит. Ни один зверь, ни одна птица. Кроме
Прыглеца, Ходуна и тех, кто в сухую погоду приходит к Реке с другого ее
берега.
Прыглец не любил спать. Не потому что боялся: когда ему удавалось
соорудить в кроне дерева прочное гнездо, можно было не опасаться упасть.
Разве что приползет змея и, сослепу не разобрав, начнет душить... Во сне
Прыглецу иногда виделись очень странные вещи, чужие и непонятные. А он не
терпел того, что не понимал. Прошлой ночью ему снились огромные утесы,
сплошь изрытые норами и гнездами. И что-де Прыглец живет в одной такой
норе. И что подползает он к лазу, а перед ним - бездонная пропасть. И
где-то внизу кружат невиданные птицы, перекликаясь незнакомыми голосами...
Плохой Дождь разом, как это с ним и бывает, угомонился, его жирные
капли больше не досаждали Прыглецу. Зато пошел Хороший Дождь, мелкий и
теплый. Но листья задерживали его, всасывали и впитывали, не допуская до
затаившегося между ветвей Прыглеца, который угрелся в своей шкуре и
придремал.
Наконец расступились тучи, проглянула луна, и храпуница совсем
одурела, глядя на нее несмысленными глазищами.
Прыглец встрепенулся. Начиналась пора охоты. Припадая к стволу, он
заскользил книзу. Он очень старался не шуметь листвой, не хрустеть
мертвыми сучьями, чтобы ненароком не пробудить в храпунице уснувшую
злость. И листья раздвигались без единого шороха, сучья гнулись без
малейшего звука, словно Прыглец не чужой был дереву, словно родился и рос
вместе с ним, как одна из его ветвей. А он и не был чужим этому дереву. И
всем прочим деревьям.
Ноги Прыглеца коснулись мокрой земли. Резун-трава пропускала его,
плотно и бесшумно смыкаясь позади. Храпуница стояла торчком, храпя и
хрюкая на луну, и это была очень жирная храпуница. С мясистыми лапами и
толстым хвостом. У Прыглеца даже слюнки потекли. Он пошарил вокруг в
поисках подходящего камня, но ничего не нащупал. И тогда пальцы его
сложились в кулак, и этот кулак стал камнем. Прыглец не любил убивать
камнем, сложенным из своих пальцев, но иногда у него не бывало выбора.
Он привстал в траве, зорко высматривая уязвимое место в разошедшемся
панцире храпуницы, подобрал под себя ноги, чтобы одним прыжком достичь ее
и поразить с ходу.
Но чуть сбоку поднялась чужая темная фигура, опережая Прыглеца.
Кто-то пришлый прежде него кинулся на дурную храпуницу и убил ее обломком
острого сука в то самое уязвимое место. Лунный сон храпуницы оборвался,
она повалилась на бок, дергая хвостом и лапами.
5
Прыглец обнаружил, что стоит во весь рост, тупо уставясь на то, как
чужак приноравливается к замирающей туше, чтобы уволочь ее за собой и
сожрать. Его, Прыглеца, храпуницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167