" "Все мои поступки, что бы я ни делал, рано или
поздно будут забыты, и меня не будет нигде. Тогда зачем занимать
чем-либо свое "я"?". Это вопросы не о смысле, а о метасмысловых
заботах, они вращаются вокруг проблемы конечности жизни: оставим
ли мы после себя что-либо долговечное? Исчезнем ли мы, не оста-
вив после себя никакого следа, и если так, как может наша жизнь
иметь значение? Не является ли все бессмысленным, если, как со-
крушался Бертран Рассел, "всем трудам веков, всей преданности,
всему вдохновению, всему дневному свету человеческого гения суж-
дено угаснуть во всеобщей смерти солнечной системы, и весь храм
человеческого достижения неминуемо должен быть похоронен в руи-
нах под обломками вселенной"?
Эрнест Беккер (Ernest Becker) убедительно показывает, что наша
"универсальная амбиция" - "процветание" (то есть "непрерывный
опыт"), а смерть - главный враг, с которым мы должны бороться.
Люди пытаются стать выше смерти не только множеством способов,
которые мы обсуждали в первом разделе этой книги, но также "при-
нимаясь во внимание", знача что-то, оставляя за собой что-то после
себя:
"Человек поднимается над смертью не только тем, что
продолжает утолять свои аппетиты [то есть простодушными
блаженными видениями небес], но особенно находя смысл для
своей жизни, какую-то форму более широкой схемы, в ко-
торую он вписывается. ...Это выражение воли к жизни,
горячее желание человека быть значимым, чтобы для пла-
неты что-то менялось, оттого что он прожил свою жизнь на
ней - появился на свет, трудился, страдал и умер".
Следовательно, желание оставить что-то значимое после себя, -
как сказал Бекер, чтобы что-то менялось, - это выражение попытки
превзойти смерть. Смысл как ощущение человеком того, что его
жизнь что-то меняет, что он был значим, что оставил частицу себя
потомству, - смысл, понимаемый таким образом, по-видимому,
обусловлен желанием человека не умирать. Когда Толстой сокрушал-
ся, что в его жизни нет смысла, который не будет разрушен немину-
емой смертью, он говорил не о том, что смерть разрушает смысл, а
о том, что он не смог найти смысл, который разрушил бы смерть.
Мы слишком легко принимаем мысль о том, что смерть и смысл
полностью взаимозависимы. Если все должно умереть, то какой
521
смысл может иметь жизнь? Если наша солнечная система в конце
концов должна сгореть - зачем к чему-либо стремиться? Но хотя
смерть добавляет еще одно измерение к смыслу, смысл и смерть от-
нюдь не слиты в одно целое. Если бы мы могли жить вечно, мы бы
все равно были заинтересованы в смысле. Как быть с тем, что наши
переживания превращаются в воспоминания, а те в конце концов
исчезают совсем? Какую связь это имеет со смыслом? Такова, по-
видимому, природа переживаний. Как может быть иначе? Пережи-
вания временны, и мы не можем существовать вне времени. Когда
они миновали, они миновали, и с этим ничего нельзя сделать. Ис-
чезает ли прошлое? Правда ли, что, как сказал Шопенгауэр, "то,
что было, существует в столь же малой степени, как то, чего никог-
да не было"? Действительно ли память не "реальна"? Франкл утвер-
ждает, что прошлое не только реально, но также постоянно присут-
ствует. Ему жаль пессимиста, который отчаивается, видя, как его
отрывной календарь становится с каждым днем все тоньше; и он вос-
хищается человеком, сохраняющим каждый листок, соответствующий
удачному дню, и с радостью размышляет о полноте дней, представ-
ленных этими страницами. Такой человек будет думать: "Вместо воз-
можностей у меня остались реальности"".
Мы имеем дело с ценностными суждениями, а не с изложением
фактов. Представление о том, что ничто не важно, если оно не длится
вечно или не приводит в конце концов к тому, что сохранится навек, -
никоим образом не является объективной истиной. Несомненно, су-
ществуют цели, оправданные и полноценные сами по себе, не тре-
бующие бесконечного ряда внешних оправданий. Как сказал в
XVIII веке Дэвид Хьюм, "невозможно движение, уходящее в беско-
нечность, чтобы какая-то вещь всегда была причиной, по которой
желанна другая. Что-то должно быть желательным само по себе и
благодаря своей непосредственной гармонии с настроением или чув-
ством человека". Если бы не было целей, завершенных в себе, если
бы все требовало оправдания чем-то внешним, что, в свою очередь
тоже нужно было бы оправдывать, тогда существовал бы бесконеч-
ный регресс - цепь оправданий, не имеющая конца.
Под видом бессмысленности часто выступает не только тревога
смерти: тревога, проистекающая из осознания свободы и изоляции
также нередко принимается за тревогу бессмысленности. Взгляд на
существование как на часть некоего грандиозного замысла, существу-
ющего "где-то там", в котором человеку предназначена какая-то роль,
позволяет нам отрицать свою свободу и свою ответственность за план
и структуру собственной жизни и избегать тревоги отсутствия почвы.
Страх абсолютного одиночества также побуждает нас искать иденти-
фикации с чем-нибудь или кем-нибудь. Стать частью большей груп-
пы или посвятить себя какому-то движению, делу. идее - все это
эффективные способы отрицания изоляции.
Смысл жизни - культуральный артефакт?
К вопросу о смысле жизни примешиваются не только проблемы,
обусловленные конечными факторами, связанными со смертью, сво-
бодой и изоляцией; его также чрезвычайно трудно увидеть вне куль-
туральных предубеждений. Однажды я видел карикатуру, которая
вполне иллюстрирует эту проблему. Она изображает стайку американ-
ских путешественников, напряженно внимающих тибетскому монаху
на вершине отвесной горы. Подпись под картинкой гласит: "Цель
жизни? Если бы я ее знал, я был бы богат!"
Культуральная предвзятость, иллюстрируемая этой карикатурой,
отражена и во взглядах видного психиатра, который пишет о смысле
жизни и утверждает с полной убежденностью:
"Ни один человек не может всегда добиваться, всегда тво-
рить. Ни один человек не может всегда быть успешным в
своих попытках. Но двигаться в правильном направлении,
не для того чтобы добиться, а чтобы добиваться, не прихо-
дя на постоялый двор, а идя к постоялому двору, не почи-
вая на лаврах, а двигаясь к лаврам, находя своим талантам
самое конструктивное, продуктивное и творческое приме-
нение, - наверное, в этом и состоит главное значение жиз-
ни, единственный возможный ответ на экзистенциальный
невроз, который парализует человеческие усилия и калечит
человеческую психику"".
С той же убежденностью Франкл описывает "достижение", или
"осуществление", как "явную и самоочевидную" категорию жизнен-
ного смысла.
Но самоочевидна ли она?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207
поздно будут забыты, и меня не будет нигде. Тогда зачем занимать
чем-либо свое "я"?". Это вопросы не о смысле, а о метасмысловых
заботах, они вращаются вокруг проблемы конечности жизни: оставим
ли мы после себя что-либо долговечное? Исчезнем ли мы, не оста-
вив после себя никакого следа, и если так, как может наша жизнь
иметь значение? Не является ли все бессмысленным, если, как со-
крушался Бертран Рассел, "всем трудам веков, всей преданности,
всему вдохновению, всему дневному свету человеческого гения суж-
дено угаснуть во всеобщей смерти солнечной системы, и весь храм
человеческого достижения неминуемо должен быть похоронен в руи-
нах под обломками вселенной"?
Эрнест Беккер (Ernest Becker) убедительно показывает, что наша
"универсальная амбиция" - "процветание" (то есть "непрерывный
опыт"), а смерть - главный враг, с которым мы должны бороться.
Люди пытаются стать выше смерти не только множеством способов,
которые мы обсуждали в первом разделе этой книги, но также "при-
нимаясь во внимание", знача что-то, оставляя за собой что-то после
себя:
"Человек поднимается над смертью не только тем, что
продолжает утолять свои аппетиты [то есть простодушными
блаженными видениями небес], но особенно находя смысл для
своей жизни, какую-то форму более широкой схемы, в ко-
торую он вписывается. ...Это выражение воли к жизни,
горячее желание человека быть значимым, чтобы для пла-
неты что-то менялось, оттого что он прожил свою жизнь на
ней - появился на свет, трудился, страдал и умер".
Следовательно, желание оставить что-то значимое после себя, -
как сказал Бекер, чтобы что-то менялось, - это выражение попытки
превзойти смерть. Смысл как ощущение человеком того, что его
жизнь что-то меняет, что он был значим, что оставил частицу себя
потомству, - смысл, понимаемый таким образом, по-видимому,
обусловлен желанием человека не умирать. Когда Толстой сокрушал-
ся, что в его жизни нет смысла, который не будет разрушен немину-
емой смертью, он говорил не о том, что смерть разрушает смысл, а
о том, что он не смог найти смысл, который разрушил бы смерть.
Мы слишком легко принимаем мысль о том, что смерть и смысл
полностью взаимозависимы. Если все должно умереть, то какой
521
смысл может иметь жизнь? Если наша солнечная система в конце
концов должна сгореть - зачем к чему-либо стремиться? Но хотя
смерть добавляет еще одно измерение к смыслу, смысл и смерть от-
нюдь не слиты в одно целое. Если бы мы могли жить вечно, мы бы
все равно были заинтересованы в смысле. Как быть с тем, что наши
переживания превращаются в воспоминания, а те в конце концов
исчезают совсем? Какую связь это имеет со смыслом? Такова, по-
видимому, природа переживаний. Как может быть иначе? Пережи-
вания временны, и мы не можем существовать вне времени. Когда
они миновали, они миновали, и с этим ничего нельзя сделать. Ис-
чезает ли прошлое? Правда ли, что, как сказал Шопенгауэр, "то,
что было, существует в столь же малой степени, как то, чего никог-
да не было"? Действительно ли память не "реальна"? Франкл утвер-
ждает, что прошлое не только реально, но также постоянно присут-
ствует. Ему жаль пессимиста, который отчаивается, видя, как его
отрывной календарь становится с каждым днем все тоньше; и он вос-
хищается человеком, сохраняющим каждый листок, соответствующий
удачному дню, и с радостью размышляет о полноте дней, представ-
ленных этими страницами. Такой человек будет думать: "Вместо воз-
можностей у меня остались реальности"".
Мы имеем дело с ценностными суждениями, а не с изложением
фактов. Представление о том, что ничто не важно, если оно не длится
вечно или не приводит в конце концов к тому, что сохранится навек, -
никоим образом не является объективной истиной. Несомненно, су-
ществуют цели, оправданные и полноценные сами по себе, не тре-
бующие бесконечного ряда внешних оправданий. Как сказал в
XVIII веке Дэвид Хьюм, "невозможно движение, уходящее в беско-
нечность, чтобы какая-то вещь всегда была причиной, по которой
желанна другая. Что-то должно быть желательным само по себе и
благодаря своей непосредственной гармонии с настроением или чув-
ством человека". Если бы не было целей, завершенных в себе, если
бы все требовало оправдания чем-то внешним, что, в свою очередь
тоже нужно было бы оправдывать, тогда существовал бы бесконеч-
ный регресс - цепь оправданий, не имеющая конца.
Под видом бессмысленности часто выступает не только тревога
смерти: тревога, проистекающая из осознания свободы и изоляции
также нередко принимается за тревогу бессмысленности. Взгляд на
существование как на часть некоего грандиозного замысла, существу-
ющего "где-то там", в котором человеку предназначена какая-то роль,
позволяет нам отрицать свою свободу и свою ответственность за план
и структуру собственной жизни и избегать тревоги отсутствия почвы.
Страх абсолютного одиночества также побуждает нас искать иденти-
фикации с чем-нибудь или кем-нибудь. Стать частью большей груп-
пы или посвятить себя какому-то движению, делу. идее - все это
эффективные способы отрицания изоляции.
Смысл жизни - культуральный артефакт?
К вопросу о смысле жизни примешиваются не только проблемы,
обусловленные конечными факторами, связанными со смертью, сво-
бодой и изоляцией; его также чрезвычайно трудно увидеть вне куль-
туральных предубеждений. Однажды я видел карикатуру, которая
вполне иллюстрирует эту проблему. Она изображает стайку американ-
ских путешественников, напряженно внимающих тибетскому монаху
на вершине отвесной горы. Подпись под картинкой гласит: "Цель
жизни? Если бы я ее знал, я был бы богат!"
Культуральная предвзятость, иллюстрируемая этой карикатурой,
отражена и во взглядах видного психиатра, который пишет о смысле
жизни и утверждает с полной убежденностью:
"Ни один человек не может всегда добиваться, всегда тво-
рить. Ни один человек не может всегда быть успешным в
своих попытках. Но двигаться в правильном направлении,
не для того чтобы добиться, а чтобы добиваться, не прихо-
дя на постоялый двор, а идя к постоялому двору, не почи-
вая на лаврах, а двигаясь к лаврам, находя своим талантам
самое конструктивное, продуктивное и творческое приме-
нение, - наверное, в этом и состоит главное значение жиз-
ни, единственный возможный ответ на экзистенциальный
невроз, который парализует человеческие усилия и калечит
человеческую психику"".
С той же убежденностью Франкл описывает "достижение", или
"осуществление", как "явную и самоочевидную" категорию жизнен-
ного смысла.
Но самоочевидна ли она?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207