Является ли стремление, достижение или
движение вперед частью существования, неотъемлемой частью глубо-
чайших слоев человеческой мотивации? На этот вопрос можно с пол-
ной уверенностью ответить отрицательно. В нашей собственной куль-
туре были другие эпохи, когда устремление к цели никоим образом
не принималось в качестве заслуживающего всеобщего одобрения спо-
соба обретения смысла жизни. Надпись на диске очень древних сол-
нечных часов гласит: "Horas поп numero nisi serena" ("Часы ничего не
523
значат, если они не безмятежны"). Фромм отмечает, что горячее
стремление человека к славе и прочному достижению является распро-
страненным с эпохи Возрождения до наших дней, тогда как у сред-
невекового человека оно малозаметно. Кроме того, в странах Север-
ной Европы одержимое стремление человека к работе не проявлялось
до XVI века". Вера в "прогресс", неуклонно направляемый цивили-
зацией в желательную сторону, также возникла относительно недав-
но, до XVII века она не играло заметной роли в культуре.
Другие современные культуры не разделяют не только понимания
жизненной цели, ориентированного на достижение, но и самой кон-
цепции "жизненной цели". Один из тех, кто наиболее ясно выража-
ет альтернативную точку зрения, - учитель дзэн Д.Т. Судзуки. В
блестящем эссе Судзуки иллюстрирует два противоположных отно-
шения к жизни, сравнивая два стихотворения. Первое - хайку Басе,
японского поэта XVII века:
Когда я внимательно смотрю,
Я вижу цветущую казуму
У ограды!
Второе - строфа Теннисона:
Цветок в потрескавшейся стене,
Я вырываю тебя из трещин
И держу, вместе с корнями, в руке.
Маленький Цветок, но если бы я мог понять,
Что ты такое, весь, со всеми корнями,
Тогда я знал бы, что такое Бог и человек.
Басе в хайку просто внимательно смотрит на назуму (незаметное,
скромное, почти ничтожное растение), цветущее у ограды. Хайку
выражает (хотя, как говорит Судзуки, ее утонченность при переводе
утрачена) нежное, смиренное, близкое и гармоничное отношение к
природе. Басе безмятежен; его чувства сильны, но он мягко позво-
ляет последним двум слогам (называемым по-японски "кана", кото-
рым в английском переводе найдено адекватное соответствие в виде
восклицательного знака) выразить то, что он чувствует.
Теннисон красноречив и активен. Он срывает цветок, вырывает
его из природы "вместе с корнями" (а это означает, что растение может
погибнуть) и внимательно изучает его (как будто для того, чтобы
анатомировать). Теннисон пытается проанализировать и понять цве-
ток, он отстраняется от него в манере научной объективности. Он
использует цветок, чтобы узнать что-то еще. Он превращает свою
встречу с цветком в знание и, в конечном счете, во власть.
Судзуки полагает, что этот контраст иллюстрирует западное и во-
сточное отношение к природе и косвенно - к жизни. Западный че-
ловек аналитичен и объективен и пытается понять природу, анализи-
руя, а затем подчиняя и эксплуатируя ее. Восточный человек
субъективен, он объединяет, суммирует и пытается не анализировать
и использовать природу, но ощутить ее и войти с ней в гармонию.
Таким образом, это контраст между модусом поиска-действия и мо-
дусом гармонизации-единства, часто выражаемый через противопос-
тавление "действия" и "бытия".
Если мы выйдем из своей современной шкуры и оглянемся назад,
то легко увидим, что установки по отношению к "цели" претерпели
постепенную эволюцию. Первые христиане превыше всего ценили
созерцание. Вспомним слова Христа: "Они не сеют, не жнут и не
собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их"; или "По-
глядите на лилии в поле, как они растут: не трудятся и не прядут"".
Первые христиане считали труд и благополучие не целями, которые
нужно преследовать, а препятствиями, забивающими разум забота-
ми и поглощающими время, которое следует провести в служении
Богу. В первых монастырях физическим трудом занимались одни
послушники; художественная деятельность (иллюстрирование рукопи-
сей) ценилась выше, а самым праведным занятием считалось созер-
цание. Резные изображения по камню на фасадах романских соборов
недвусмысленно показывают эту иерархию.
В конце Средних веков люди начали стремиться к познанию за-
конов природы и труду с целью активного подчинения физического
мира. Центральным мотивом астрологических трактатов XIII века было
то, что "мудрый человек будет властвовать над звездами". Человек
Возрождения открыто принимал активное отношение к миру. Люди,
подобные Леонардо да Винчи, Джордано Бруно и Бенвенуто Челли-
ни, полагали, что мир существует, чтобы его изменить; они избави-
ли понятие труда (и профессионального мастерства) от бытовавшего
пренебрежительного отношения.
В XVI веке Джон Кальвин выдвинул теологическую систему, ока-
завшую сильное влияние на установки западной культуры по отноше-
нию к жизненной цели. Кальвин верил, что людям, по милости Бога,
суждено быть либо избранными, либо проклятыми. Избранные ин-
туитивно знали о своем предопределенном спасении и, по желанию
Бога, должны были активно участвовать в делах этого мира. По сути,
Кальвин заявил, что знаком избранности Богом является мирской
успех человека. С другой стороны, проклятые были неудачниками и
в земной жизни.
Испытавшая влияние Кальвина пуританская традиция, от которой
мы еще не вполне освободились, ценила самопожертвование, тяже-
525
лый труд, амбиции и социальный статус. Труд считался богоугодным
делом: для праздных рук дьявол находит занятие. Государство уподоб-
лялось весельной лодке: каждый человек был членом экипажа и дол-
жен был грести своим веслом". Тот, кто не греб, считался баллас-
том - он паразитировал на остальных. Подобные этические представ-
ления прекрасно работали на экономическую жизнеспособность моло-
дых Соединенных Штатов, но для тех поколений, которые в чем-то не
ощущали себя "соответствующими", они создавали постоянный фон
переживаний вины и ничтожности.
Таким образом, западное общество незаметно приняло такое виде-
ние мира, в котором существует некий "пункт назначения", результат
всех стремлений человека. Человек стремится к цели. Усилия человека
должны иметь некую конечную точку, точно так же, как проповедь
имеет мораль, а рассказ - убедительный вывод. Все является подго-
товкой к чему-то еще. Уильям Батлер Иетс сокрушался: "Когда я ду-
маю обо всех книгах, которые прочел, о слышанных мудрых словах,
о тревогах, доставленных родителям, ... о надеждах, которые питал,
вся жизнь, взвешенная на весах моей собственной жизни, кажется мне
подготовкой к чему-то, что никогда не произойдет".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207
движение вперед частью существования, неотъемлемой частью глубо-
чайших слоев человеческой мотивации? На этот вопрос можно с пол-
ной уверенностью ответить отрицательно. В нашей собственной куль-
туре были другие эпохи, когда устремление к цели никоим образом
не принималось в качестве заслуживающего всеобщего одобрения спо-
соба обретения смысла жизни. Надпись на диске очень древних сол-
нечных часов гласит: "Horas поп numero nisi serena" ("Часы ничего не
523
значат, если они не безмятежны"). Фромм отмечает, что горячее
стремление человека к славе и прочному достижению является распро-
страненным с эпохи Возрождения до наших дней, тогда как у сред-
невекового человека оно малозаметно. Кроме того, в странах Север-
ной Европы одержимое стремление человека к работе не проявлялось
до XVI века". Вера в "прогресс", неуклонно направляемый цивили-
зацией в желательную сторону, также возникла относительно недав-
но, до XVII века она не играло заметной роли в культуре.
Другие современные культуры не разделяют не только понимания
жизненной цели, ориентированного на достижение, но и самой кон-
цепции "жизненной цели". Один из тех, кто наиболее ясно выража-
ет альтернативную точку зрения, - учитель дзэн Д.Т. Судзуки. В
блестящем эссе Судзуки иллюстрирует два противоположных отно-
шения к жизни, сравнивая два стихотворения. Первое - хайку Басе,
японского поэта XVII века:
Когда я внимательно смотрю,
Я вижу цветущую казуму
У ограды!
Второе - строфа Теннисона:
Цветок в потрескавшейся стене,
Я вырываю тебя из трещин
И держу, вместе с корнями, в руке.
Маленький Цветок, но если бы я мог понять,
Что ты такое, весь, со всеми корнями,
Тогда я знал бы, что такое Бог и человек.
Басе в хайку просто внимательно смотрит на назуму (незаметное,
скромное, почти ничтожное растение), цветущее у ограды. Хайку
выражает (хотя, как говорит Судзуки, ее утонченность при переводе
утрачена) нежное, смиренное, близкое и гармоничное отношение к
природе. Басе безмятежен; его чувства сильны, но он мягко позво-
ляет последним двум слогам (называемым по-японски "кана", кото-
рым в английском переводе найдено адекватное соответствие в виде
восклицательного знака) выразить то, что он чувствует.
Теннисон красноречив и активен. Он срывает цветок, вырывает
его из природы "вместе с корнями" (а это означает, что растение может
погибнуть) и внимательно изучает его (как будто для того, чтобы
анатомировать). Теннисон пытается проанализировать и понять цве-
ток, он отстраняется от него в манере научной объективности. Он
использует цветок, чтобы узнать что-то еще. Он превращает свою
встречу с цветком в знание и, в конечном счете, во власть.
Судзуки полагает, что этот контраст иллюстрирует западное и во-
сточное отношение к природе и косвенно - к жизни. Западный че-
ловек аналитичен и объективен и пытается понять природу, анализи-
руя, а затем подчиняя и эксплуатируя ее. Восточный человек
субъективен, он объединяет, суммирует и пытается не анализировать
и использовать природу, но ощутить ее и войти с ней в гармонию.
Таким образом, это контраст между модусом поиска-действия и мо-
дусом гармонизации-единства, часто выражаемый через противопос-
тавление "действия" и "бытия".
Если мы выйдем из своей современной шкуры и оглянемся назад,
то легко увидим, что установки по отношению к "цели" претерпели
постепенную эволюцию. Первые христиане превыше всего ценили
созерцание. Вспомним слова Христа: "Они не сеют, не жнут и не
собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их"; или "По-
глядите на лилии в поле, как они растут: не трудятся и не прядут"".
Первые христиане считали труд и благополучие не целями, которые
нужно преследовать, а препятствиями, забивающими разум забота-
ми и поглощающими время, которое следует провести в служении
Богу. В первых монастырях физическим трудом занимались одни
послушники; художественная деятельность (иллюстрирование рукопи-
сей) ценилась выше, а самым праведным занятием считалось созер-
цание. Резные изображения по камню на фасадах романских соборов
недвусмысленно показывают эту иерархию.
В конце Средних веков люди начали стремиться к познанию за-
конов природы и труду с целью активного подчинения физического
мира. Центральным мотивом астрологических трактатов XIII века было
то, что "мудрый человек будет властвовать над звездами". Человек
Возрождения открыто принимал активное отношение к миру. Люди,
подобные Леонардо да Винчи, Джордано Бруно и Бенвенуто Челли-
ни, полагали, что мир существует, чтобы его изменить; они избави-
ли понятие труда (и профессионального мастерства) от бытовавшего
пренебрежительного отношения.
В XVI веке Джон Кальвин выдвинул теологическую систему, ока-
завшую сильное влияние на установки западной культуры по отноше-
нию к жизненной цели. Кальвин верил, что людям, по милости Бога,
суждено быть либо избранными, либо проклятыми. Избранные ин-
туитивно знали о своем предопределенном спасении и, по желанию
Бога, должны были активно участвовать в делах этого мира. По сути,
Кальвин заявил, что знаком избранности Богом является мирской
успех человека. С другой стороны, проклятые были неудачниками и
в земной жизни.
Испытавшая влияние Кальвина пуританская традиция, от которой
мы еще не вполне освободились, ценила самопожертвование, тяже-
525
лый труд, амбиции и социальный статус. Труд считался богоугодным
делом: для праздных рук дьявол находит занятие. Государство уподоб-
лялось весельной лодке: каждый человек был членом экипажа и дол-
жен был грести своим веслом". Тот, кто не греб, считался баллас-
том - он паразитировал на остальных. Подобные этические представ-
ления прекрасно работали на экономическую жизнеспособность моло-
дых Соединенных Штатов, но для тех поколений, которые в чем-то не
ощущали себя "соответствующими", они создавали постоянный фон
переживаний вины и ничтожности.
Таким образом, западное общество незаметно приняло такое виде-
ние мира, в котором существует некий "пункт назначения", результат
всех стремлений человека. Человек стремится к цели. Усилия человека
должны иметь некую конечную точку, точно так же, как проповедь
имеет мораль, а рассказ - убедительный вывод. Все является подго-
товкой к чему-то еще. Уильям Батлер Иетс сокрушался: "Когда я ду-
маю обо всех книгах, которые прочел, о слышанных мудрых словах,
о тревогах, доставленных родителям, ... о надеждах, которые питал,
вся жизнь, взвешенная на весах моей собственной жизни, кажется мне
подготовкой к чему-то, что никогда не произойдет".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207