Донос был оглашен на заседа-
нии сената в присутствии короля.
Срочно прибывший в Верону, где заседал сенаг, Боэций высту-
пил с заявлением, опровергающим донос. При этом было сказано:
если гень вины падает на сенатора Агьбина, друга Боэция, то эта
тень ложится и на главу сената, каковым является он, Боэций.
После столь смелого выступления Боэция его недруги настро-
чили новый донос, в котором Боэций обвинялся в лжесвидетель-
сгве и в занятиях... философией.
Молчаливая поддержка сенатом выступления его главы на-
сторожила подозрн гельного Теодориха. Эту подозрительность
подогревали интриганы и злопыхатели из числа придворных,
посюянно клеветавших на магистра оффиций и его друзей по
философскому кружку.
1б>
483
Если учесть, что к концу своей жизни Теодорих все острее
чувствовал эфемерность проводимой им политики по стабили-
зации внутренней жизни страны и все болезненнее осознавал
угрозу Остготскому королевству со стороны Византии, то по-
следствия его гнева нетрудно было предугадать. Доведенный
клеветниками и доносчиками до состояния истерики, он сбро-
сил маску просвещенного монарха и предстал тем, кем был,
варваром, жаждующим крови. По его приказу против Альбина
и Боэция было выдвинуто обвинение в измене. Испуганные
сенаторы поддержали это обвинение. Боэций и Альбин были
взяты под стражу. Альбина вскоре убили, а Боэция казнили
после нескольких месяцев заточения в тюрьме. Через два года
умер и сам остготский владыка, незадолго до смерти раскаяв-
шийся в содеянном.
Ожидая приведение приговора в исполнение, Боэций написал
трактат <Об утешении Философией>, где им ведется диалог с
<богиней Философией>.
(К. Ж о л ь. <Под знаком вечности>}
3. УЧЕНИЕ
Меня обвинили клеветники. Повинюсь ли я? Но это будет
означать отказ от борьбы с клеветниками.
Почему не устыдилась судьба, взирая на обвинение меня, неви-
новного, и на низость обвинителей?
Ведь желать дурного ближнему, быть может, наш недостаток.
но возможность осуществления против невиновного того, что
замышляет какой-нибудь злодей, должна выгляде1 ъ чудовищ-
ной в глазах Бога. И разве не справедливо вновь задать из-
вестный вопрос: <Если существует Бог, то откуда зло? И отку-
да добро, если Бога нет?>
Порок не остается безнаказанным, так как быть порочным
это уже наказание.
Там, где это возможно, соединяй веру с разумом.
Ни один человек, если он совершенно чужд математической
практике, не сможет постигнуть понятий о божественных
вещах.
Любовь тройного происхождения, а именно: страдание.
дружба и просто любовь. В человеке любовь от начала
телесного и от начала интеллектуального. Здесь говорится,
во-первых, о любви телесной, которая по существу не столько
484
ьи ЭЦИИ (около 480 - 524 гг.)
любовь, сколько некое подобие любви; во-вторых, о любви
человеческой, в-третьих, о любви божественной.
В Боге нет никаких различий, а значит, и никакой, из разли-
чий происходящей, множественности.
С Этот фрагмент очень важен, ибо Боэций здесь обозначает
проблему, которую даже не пытается решить. А суть дела
вот в чем: если весь мир дело Бога, а в Боге нет множест-
венности, то откуда тогда множественность в мире? Многие
философы поскользнулись на этой дороге.
Хотя, на мой взгляд, решение всегда принципиально воз-
можно. Так, глядя на впереди нас лежащую шестерку (<б>),
мы не можем однозначно утверждать, что именно ее, а не
девятку (<9>), видит тот, кто смотрит на эту цифру, глядя в
направлении на нас. О
Божественная субстанция есть форма без материи, и потому
она едина и есть то, что она есть. Ибо все остальные вещи не
суть то, что они суть. В самом деле, всякая вещь получает свое
бытие из того, из чего она состоит, то есть из своих частей;
она есть вот это и то, то есть соединение своих частей, а не это
или то по отдельности; так земной человек, состоящий из тела
и души, есть душа и тело, а не душа или тело по отдельности;
следовательно, человек не есть то, что он есть.
Но вещь, не составленная из того и этого, вещь, которая есть
только <вот это>, поистине есть то, чю она есть. Она прекрас-
нее и могущественнее всех вещей, ибо не зависит ни от чего
другого. Она подлинно едина, и в ней нет никакого множест-
ва, ибо в ней нет ничего другого, кроме того, что она есть. И
она не может стать подлежащим чего бы то ни было: ведь
она чистая форма, а формы не могут быть подлежащими.
Форма же, существующая вне материи, не может ни быть
подлежащим, ни быть присущей материи, ибо в противном
случае она была бы не форма, а образ. Вот из этих-то форм.
существующих помимо материи, и произошли те, которые
существуют в материи и создают тела. Впрочем, эти послед-
ние, существующие в телах, мы неверно именуем формами:
все это лишь образы, подобие форм, существующих не в
материи.
РАЗГОВОР ФИЛОСОФИИ С БОЭЦИЕМ
Ложный донос... Тюрьма... Ожидание казни... Боэций не
верит больше в справедливость всего происходящего и впадает
4Я5
в отчаяние, призывая смерть. Только поэтическое вдохновение,
символизируемое окружающими его музами, не покидает Бо-
шия. Но оно лишь усугубляет его душевные страдания. В этот
момент в его темнице появляется величественная дама Филосо-
фия, которая прогоняет поэтических муз и приступает к утеше-
нию, <исцелению> Боэция своими философскими средствами.
Формой терапии избирается сократическая беседа. Начиная
диалог. Философия выявляет причину недуга; ею оказывается
превратное, слишком земное понимание сущности и последнего
предназначения человека. Сомнения узника в справедливости
божественного провидения и его уверенность в безнаказанно-
сти зла происходят именно отсюда. Однако Философия с удов-
летворением констатирует, что положение больного не безна-
дежно, так как разъедающее сомнение не затронуло в нем самой
основы духовного здоровья веры в ю, что миром правит
Бог. Поэтому Философия смело приступает к лечению и, опира-
ясь на <здоровое начало> в своем пациенте, каковым признает-
ся вера в Бога, постепенно, через ряд промежуточных ступеней,
возводит Боэция к мысли о бессмертной природе человека и его
не земной, а небесной родине, об универсальности божествен-
ного провидения, правящего не только космосом, но и людьми,
и распределяющего свои блага строго пропорционально заслу-
гам каждого, а также о едином и высочайшем Боге, любовь к
которому и единство с которым составляют для человека вели-
чайшее благои блаженство, а подчинение которому вели-
чайшую свободу. Утешившись этой мыслью, узник Боэций.
подобно Сократу в платоновском <Федоне>, обретает готов-
ность всгретигь смерть с равнодушием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
нии сената в присутствии короля.
Срочно прибывший в Верону, где заседал сенаг, Боэций высту-
пил с заявлением, опровергающим донос. При этом было сказано:
если гень вины падает на сенатора Агьбина, друга Боэция, то эта
тень ложится и на главу сената, каковым является он, Боэций.
После столь смелого выступления Боэция его недруги настро-
чили новый донос, в котором Боэций обвинялся в лжесвидетель-
сгве и в занятиях... философией.
Молчаливая поддержка сенатом выступления его главы на-
сторожила подозрн гельного Теодориха. Эту подозрительность
подогревали интриганы и злопыхатели из числа придворных,
посюянно клеветавших на магистра оффиций и его друзей по
философскому кружку.
1б>
483
Если учесть, что к концу своей жизни Теодорих все острее
чувствовал эфемерность проводимой им политики по стабили-
зации внутренней жизни страны и все болезненнее осознавал
угрозу Остготскому королевству со стороны Византии, то по-
следствия его гнева нетрудно было предугадать. Доведенный
клеветниками и доносчиками до состояния истерики, он сбро-
сил маску просвещенного монарха и предстал тем, кем был,
варваром, жаждующим крови. По его приказу против Альбина
и Боэция было выдвинуто обвинение в измене. Испуганные
сенаторы поддержали это обвинение. Боэций и Альбин были
взяты под стражу. Альбина вскоре убили, а Боэция казнили
после нескольких месяцев заточения в тюрьме. Через два года
умер и сам остготский владыка, незадолго до смерти раскаяв-
шийся в содеянном.
Ожидая приведение приговора в исполнение, Боэций написал
трактат <Об утешении Философией>, где им ведется диалог с
<богиней Философией>.
(К. Ж о л ь. <Под знаком вечности>}
3. УЧЕНИЕ
Меня обвинили клеветники. Повинюсь ли я? Но это будет
означать отказ от борьбы с клеветниками.
Почему не устыдилась судьба, взирая на обвинение меня, неви-
новного, и на низость обвинителей?
Ведь желать дурного ближнему, быть может, наш недостаток.
но возможность осуществления против невиновного того, что
замышляет какой-нибудь злодей, должна выгляде1 ъ чудовищ-
ной в глазах Бога. И разве не справедливо вновь задать из-
вестный вопрос: <Если существует Бог, то откуда зло? И отку-
да добро, если Бога нет?>
Порок не остается безнаказанным, так как быть порочным
это уже наказание.
Там, где это возможно, соединяй веру с разумом.
Ни один человек, если он совершенно чужд математической
практике, не сможет постигнуть понятий о божественных
вещах.
Любовь тройного происхождения, а именно: страдание.
дружба и просто любовь. В человеке любовь от начала
телесного и от начала интеллектуального. Здесь говорится,
во-первых, о любви телесной, которая по существу не столько
484
ьи ЭЦИИ (около 480 - 524 гг.)
любовь, сколько некое подобие любви; во-вторых, о любви
человеческой, в-третьих, о любви божественной.
В Боге нет никаких различий, а значит, и никакой, из разли-
чий происходящей, множественности.
С Этот фрагмент очень важен, ибо Боэций здесь обозначает
проблему, которую даже не пытается решить. А суть дела
вот в чем: если весь мир дело Бога, а в Боге нет множест-
венности, то откуда тогда множественность в мире? Многие
философы поскользнулись на этой дороге.
Хотя, на мой взгляд, решение всегда принципиально воз-
можно. Так, глядя на впереди нас лежащую шестерку (<б>),
мы не можем однозначно утверждать, что именно ее, а не
девятку (<9>), видит тот, кто смотрит на эту цифру, глядя в
направлении на нас. О
Божественная субстанция есть форма без материи, и потому
она едина и есть то, что она есть. Ибо все остальные вещи не
суть то, что они суть. В самом деле, всякая вещь получает свое
бытие из того, из чего она состоит, то есть из своих частей;
она есть вот это и то, то есть соединение своих частей, а не это
или то по отдельности; так земной человек, состоящий из тела
и души, есть душа и тело, а не душа или тело по отдельности;
следовательно, человек не есть то, что он есть.
Но вещь, не составленная из того и этого, вещь, которая есть
только <вот это>, поистине есть то, чю она есть. Она прекрас-
нее и могущественнее всех вещей, ибо не зависит ни от чего
другого. Она подлинно едина, и в ней нет никакого множест-
ва, ибо в ней нет ничего другого, кроме того, что она есть. И
она не может стать подлежащим чего бы то ни было: ведь
она чистая форма, а формы не могут быть подлежащими.
Форма же, существующая вне материи, не может ни быть
подлежащим, ни быть присущей материи, ибо в противном
случае она была бы не форма, а образ. Вот из этих-то форм.
существующих помимо материи, и произошли те, которые
существуют в материи и создают тела. Впрочем, эти послед-
ние, существующие в телах, мы неверно именуем формами:
все это лишь образы, подобие форм, существующих не в
материи.
РАЗГОВОР ФИЛОСОФИИ С БОЭЦИЕМ
Ложный донос... Тюрьма... Ожидание казни... Боэций не
верит больше в справедливость всего происходящего и впадает
4Я5
в отчаяние, призывая смерть. Только поэтическое вдохновение,
символизируемое окружающими его музами, не покидает Бо-
шия. Но оно лишь усугубляет его душевные страдания. В этот
момент в его темнице появляется величественная дама Филосо-
фия, которая прогоняет поэтических муз и приступает к утеше-
нию, <исцелению> Боэция своими философскими средствами.
Формой терапии избирается сократическая беседа. Начиная
диалог. Философия выявляет причину недуга; ею оказывается
превратное, слишком земное понимание сущности и последнего
предназначения человека. Сомнения узника в справедливости
божественного провидения и его уверенность в безнаказанно-
сти зла происходят именно отсюда. Однако Философия с удов-
летворением констатирует, что положение больного не безна-
дежно, так как разъедающее сомнение не затронуло в нем самой
основы духовного здоровья веры в ю, что миром правит
Бог. Поэтому Философия смело приступает к лечению и, опира-
ясь на <здоровое начало> в своем пациенте, каковым признает-
ся вера в Бога, постепенно, через ряд промежуточных ступеней,
возводит Боэция к мысли о бессмертной природе человека и его
не земной, а небесной родине, об универсальности божествен-
ного провидения, правящего не только космосом, но и людьми,
и распределяющего свои блага строго пропорционально заслу-
гам каждого, а также о едином и высочайшем Боге, любовь к
которому и единство с которым составляют для человека вели-
чайшее благои блаженство, а подчинение которому вели-
чайшую свободу. Утешившись этой мыслью, узник Боэций.
подобно Сократу в платоновском <Федоне>, обретает готов-
ность всгретигь смерть с равнодушием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163