Европейский мир все
еще может быть сохранен тобой, если только Россия остановит военные
приготовления... Вилли".
Весть о всеобщей мобилизации огромной русской армии напугала Берлин.
В полночь 31 июля граф Пурталес появился в кабинете Сазонова и вручил ему
германский ультиматум с требованием в течение 12 часов прекратить
мобилизацию. К полудню следующего дня, 1 августа, Россия не дала ответа, и
кайзер приказал начать общую мобилизацию.
Николай II спешно телеграфировал Вильгельму 19 июля:
"Понимаю, что ты должен мобилизовать свои войска, но желаю иметь с
твоей стороны такие же гарантии, какие я дал тебе, т.е. что эти военные
приготовления не означают войны, и что мы будем продолжать переговоры ради
благополучия и всеобщего мира, дорогого для всех нас. Наша долго
испытанная дружба должна с Божьей помощью предотвратить кровопролитие.
С нетерпением и надеждой жду твоего ответа. Ники".
Однако, прежде, чем эта телеграмма пришла в Берлин, германское
правительство прислало графу Пурталесу шифрованные инструкции. Ему было
предписано вручить в 17 часов ноту с объявлением войны России. Пурталес с
посеревшим лицом пришел к Сазонову лишь в 19.10. Престарелый граф трижды
спрашивал у Сазонова, сможет ли русское правительство дать гарантию, что
мобилизация будет отменена. И трижды Сазонов ответил ему отрицательно.
Пурталес, по словам Сазонова, заявил: "В таком случае мне поручено моим
правительством передать Вам следующую ноту". Дрожащая рука Пурталеса
вручила мне ноту, содержащую объявление нам войны... Посол потерял всякое
самообладание и, прислонившись к окну, заплакал, подняв руки и повторяя:
"Кто мог бы предвидеть, что мне мне придется покинуть Петроград при таких
условиях!" Я почувствовал к нему искреннюю жалость, и мы обнялись перед
тем, что он вышел нетвердыми шагами из моего кабинета".
Император и его семья, находившаяся в это время в Петергофе, только
что вернулись с вечерней службы. Прежде чем пойти обедать, царь отправился
к себе в кабинет, чтобы прочитать полученные депеши. Императрица и великие
княжны сели за обеденный стол, ожидая, когда к ним присоединится и
государь. Николай II находился у себя в кабинете, когда граф Фредерикс
принес ему сообщение от Сазонова о том, что Германия объявила России
войну. Не подавя виду, что потрясен известием, царь распорядился вызвать
во дворец к 9 часом вечера министров.
Императрица и великие княжны начали беспокоиться. Не успела
Александра Федоровна послать Татьяну Николаевну узнать, почему
задерживается отец, как в дверях появился император. Силясь скрыть
волнение, он сообщил о том, что произошло. Государыня заплакала.
Перепуганные девочки последовали ее примеру. Николай Александрович
успокоил их как мог и удалился, не став обедать. В девять вечера во дворец
прибыли Сазонов, Горемыкин и другие министры вместе с французским и
британским послами, Палеологом и сэром Бьюкененом.
Четыре месяца спустя, во время очередной беседы с Палеологом
император рассказал послу, как кончился для него тот день. Поздно вечером,
когда война была уже объявлена, царь получил еще одну депешу от кайзера.
Она гласила:
"Немедленный, утвердительный, ясный и точный ответ от твоего
правительства на германский ультиматум - единственный путь избежать
неисчислимые бедствия. До получения этого ответа я не могу обсуждать
вопроса, поставленного твоей телеграммой. Во всяком случае, я должен
просить тебя немедленно отдать приказ твоим войскам ни в каком случае не
переходить нашей границы. Вилли".
Почти наверняка депеша эта должна была прибыть до объявления войны,
но из-за бюрократической волокиты застряла в пути. Однако, составлялась
она в ту минуту, когда Германия объявила войну, что неоднозначно
свидетельствовала о воинственных намерениях кайзера. Для русского царя эта
последняя в жизни телеграмма, полученная им от германского императора,
помогла ему лучше понять сущность натуры его немецкого кузена.
"Ни одного мгновения он не был искренен, - заявил Палеологу
император. - В конце концов он сам запутался в своей лжи и коварстве...
Была половина второго ночи на 3 августа... Я отправился в комнату
императрицы, уже бывшей в постели, чтобы выпить чашку чая перед тем, как
ложиться самому. Я оставался около нее до 2-х часов ночи. Затем, чувствуя
себя очень усталым, я захотел принять ванну. Только я собрался войти в
воду, как мой камердинер постучался в дверь, говоря, что должен передать
мне телеграмму. "Очень спешная от его величества императора Вильгельма". Я
читаю и перечитываю телеграмму; я повторяю ее себе вслух - и ничего не
могу в ней понять. Как Вильгельм думает, что еще от меня еще зависит
избежать войны?... он заклинает меня не позволять моим войскам переходить
границу... Уж не сошел ли я с ума? Разве министр Двора, мой старый
Фредерикс, не принес мне, меньше шести часов тому назад, объявление войны,
которое германский посол только что передал Сазонову? Я вернулся в комнату
императрицы и прочел ей телеграмму Вильгельма... Она сказала мне: "Ты,
конечно, не будешь на нее отвечать?" - "Конечно нет!" Эта невероятная,
безумная телеграмма имела целью, конечно, меня поколебать, сбить с толку,
увлечь на какой-нибудь смешной и бесчестный шаг. Случилось как раз
напротив. Выходя из комнаты императрицы, я почувствовал, что между мной и
Вильгельмом все кончено и навсегда. Я крепко спал... Когда я проснулся в
обычное время, я почувствовал огромное облегчение. Ответственность моя
перед Богом и перед моим народом была по-прежнему велика. Но я знал, что
мне нужно делать".
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
20. ЗА РУСЬ СВЯТУЮ!
На следующий день, 2 августа, Николай II объявил в Зимнем дворце о
начале военных действий.
[(По сему случаю был обнародован следующий исторический документ:
Высочайший манифест.
Божиею милостию
Мы, Николай Второй,
Император и Самодержец Всероссийский,
Царь Польский, Великий Князь Финляндский,
и прочая, и прочая, и прочая
Объявляем всем верным НАШИМ подданным:
Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с
славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным
единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к
славянам в последнии дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо
неприемлимые для державного государства требования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
еще может быть сохранен тобой, если только Россия остановит военные
приготовления... Вилли".
Весть о всеобщей мобилизации огромной русской армии напугала Берлин.
В полночь 31 июля граф Пурталес появился в кабинете Сазонова и вручил ему
германский ультиматум с требованием в течение 12 часов прекратить
мобилизацию. К полудню следующего дня, 1 августа, Россия не дала ответа, и
кайзер приказал начать общую мобилизацию.
Николай II спешно телеграфировал Вильгельму 19 июля:
"Понимаю, что ты должен мобилизовать свои войска, но желаю иметь с
твоей стороны такие же гарантии, какие я дал тебе, т.е. что эти военные
приготовления не означают войны, и что мы будем продолжать переговоры ради
благополучия и всеобщего мира, дорогого для всех нас. Наша долго
испытанная дружба должна с Божьей помощью предотвратить кровопролитие.
С нетерпением и надеждой жду твоего ответа. Ники".
Однако, прежде, чем эта телеграмма пришла в Берлин, германское
правительство прислало графу Пурталесу шифрованные инструкции. Ему было
предписано вручить в 17 часов ноту с объявлением войны России. Пурталес с
посеревшим лицом пришел к Сазонову лишь в 19.10. Престарелый граф трижды
спрашивал у Сазонова, сможет ли русское правительство дать гарантию, что
мобилизация будет отменена. И трижды Сазонов ответил ему отрицательно.
Пурталес, по словам Сазонова, заявил: "В таком случае мне поручено моим
правительством передать Вам следующую ноту". Дрожащая рука Пурталеса
вручила мне ноту, содержащую объявление нам войны... Посол потерял всякое
самообладание и, прислонившись к окну, заплакал, подняв руки и повторяя:
"Кто мог бы предвидеть, что мне мне придется покинуть Петроград при таких
условиях!" Я почувствовал к нему искреннюю жалость, и мы обнялись перед
тем, что он вышел нетвердыми шагами из моего кабинета".
Император и его семья, находившаяся в это время в Петергофе, только
что вернулись с вечерней службы. Прежде чем пойти обедать, царь отправился
к себе в кабинет, чтобы прочитать полученные депеши. Императрица и великие
княжны сели за обеденный стол, ожидая, когда к ним присоединится и
государь. Николай II находился у себя в кабинете, когда граф Фредерикс
принес ему сообщение от Сазонова о том, что Германия объявила России
войну. Не подавя виду, что потрясен известием, царь распорядился вызвать
во дворец к 9 часом вечера министров.
Императрица и великие княжны начали беспокоиться. Не успела
Александра Федоровна послать Татьяну Николаевну узнать, почему
задерживается отец, как в дверях появился император. Силясь скрыть
волнение, он сообщил о том, что произошло. Государыня заплакала.
Перепуганные девочки последовали ее примеру. Николай Александрович
успокоил их как мог и удалился, не став обедать. В девять вечера во дворец
прибыли Сазонов, Горемыкин и другие министры вместе с французским и
британским послами, Палеологом и сэром Бьюкененом.
Четыре месяца спустя, во время очередной беседы с Палеологом
император рассказал послу, как кончился для него тот день. Поздно вечером,
когда война была уже объявлена, царь получил еще одну депешу от кайзера.
Она гласила:
"Немедленный, утвердительный, ясный и точный ответ от твоего
правительства на германский ультиматум - единственный путь избежать
неисчислимые бедствия. До получения этого ответа я не могу обсуждать
вопроса, поставленного твоей телеграммой. Во всяком случае, я должен
просить тебя немедленно отдать приказ твоим войскам ни в каком случае не
переходить нашей границы. Вилли".
Почти наверняка депеша эта должна была прибыть до объявления войны,
но из-за бюрократической волокиты застряла в пути. Однако, составлялась
она в ту минуту, когда Германия объявила войну, что неоднозначно
свидетельствовала о воинственных намерениях кайзера. Для русского царя эта
последняя в жизни телеграмма, полученная им от германского императора,
помогла ему лучше понять сущность натуры его немецкого кузена.
"Ни одного мгновения он не был искренен, - заявил Палеологу
император. - В конце концов он сам запутался в своей лжи и коварстве...
Была половина второго ночи на 3 августа... Я отправился в комнату
императрицы, уже бывшей в постели, чтобы выпить чашку чая перед тем, как
ложиться самому. Я оставался около нее до 2-х часов ночи. Затем, чувствуя
себя очень усталым, я захотел принять ванну. Только я собрался войти в
воду, как мой камердинер постучался в дверь, говоря, что должен передать
мне телеграмму. "Очень спешная от его величества императора Вильгельма". Я
читаю и перечитываю телеграмму; я повторяю ее себе вслух - и ничего не
могу в ней понять. Как Вильгельм думает, что еще от меня еще зависит
избежать войны?... он заклинает меня не позволять моим войскам переходить
границу... Уж не сошел ли я с ума? Разве министр Двора, мой старый
Фредерикс, не принес мне, меньше шести часов тому назад, объявление войны,
которое германский посол только что передал Сазонову? Я вернулся в комнату
императрицы и прочел ей телеграмму Вильгельма... Она сказала мне: "Ты,
конечно, не будешь на нее отвечать?" - "Конечно нет!" Эта невероятная,
безумная телеграмма имела целью, конечно, меня поколебать, сбить с толку,
увлечь на какой-нибудь смешной и бесчестный шаг. Случилось как раз
напротив. Выходя из комнаты императрицы, я почувствовал, что между мной и
Вильгельмом все кончено и навсегда. Я крепко спал... Когда я проснулся в
обычное время, я почувствовал огромное облегчение. Ответственность моя
перед Богом и перед моим народом была по-прежнему велика. Но я знал, что
мне нужно делать".
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
20. ЗА РУСЬ СВЯТУЮ!
На следующий день, 2 августа, Николай II объявил в Зимнем дворце о
начале военных действий.
[(По сему случаю был обнародован следующий исторический документ:
Высочайший манифест.
Божиею милостию
Мы, Николай Второй,
Император и Самодержец Всероссийский,
Царь Польский, Великий Князь Финляндский,
и прочая, и прочая, и прочая
Объявляем всем верным НАШИМ подданным:
Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с
славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным
единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к
славянам в последнии дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо
неприемлимые для державного государства требования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190