"Тогда, - заявил Столыпин, - Россия скажет свое веское слово, как делала
это прежде".
От своей мечты Извольский не отказался. Это был дипломат старой
школы. Полный, щеголеватый, он носил белый жилет с жемчужной булавкой,
белые гетры, лорнет и душился одеколоном "Фиалка". Для достижения одной
цели он был способен нанести ущерб другой. Для Извольского это было делом
обыденным.
Поэтому неудивительно, что Извольский тайно встретился в 1907 году со
своим австрийским коллегой бароном фон Эринталем. На встрече было
достигнуто частное соглашение, выгодное обеим державам. За то, что
Австро-Венгрия поддержит требование России к Турции разрешить
беспрепятственный проход русского флота через проливы, Извольский не
станет возражать против аннексии Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины.
Сделка являлась нарушением общеевропейских договоров, подписанных всеми
великими державами. Понимая это, оба государственных деятеля - во всяком
случае, так утверждал впоследствии Извольский - согласились, что оба акта
следует осуществить одновременно, поставив Европу перед свершившимся
фактом. Что касается Извольского, то сделка означала не только нарушение
договоров, но и предательство славянского народа.
На беду русскому министру, прежде чем тот успел предать народ Боснии,
его самого предал Эринталь. Через три недели после подписания тайной
сделки и задолго до того, как Извольский успел предъявить требования
Турции, император Франц-Иосиф объявил об аннексии Австро-Венгрией Боснии и
Герцоговины. Попав в просак, Извольский кинулся в Лондон и Париж в поисках
поддержки запоздалых претензий России к Турции. Попытка не удалась. Царь,
узнав о тайной, сделке был вне себя. В письме от 25 сентября 1908 года он
писал Марии Федоровне из Петергофа: "Фердинанд поступил глупо и невпопад...
Но главный виновник, конечно, Эринталь. Он просто подлец. Он подвел
Извольского". Сербия объявила мобилизацию и обратилась за помощью к
России. К австрийской границе стали подтягиваться русские войска.
На выручку Австро-Венгрии пришла Германия. Причем в самой
бесцеремонной форме. По словам кайзера, он в "сияющих доспехах" встал
рядом с союзником. Германское правительство спросило у Извольского, готов
ли он пойти на попятную. "Мы ждем определенного ответа: да или нет. Всякий
нечеткий замысловатый или двусмысленный ответ будет рассматриваться как
отказ". У Извольского не было выбора, поскольку Россия не была готова к
войне. "Конечно, если на нас не нападут, - писал императрице-матери
Николай II, то мы драться не будем". 5 марта 1909 года в послании к
родительнице он описал обстановку более обстоятельно. "Германия дала нам
знать, - объяснял император, - что мы можем помочь делу и предотвратить
войну, если мы дадим согласие на знаменитую аннексию, а если мы откажемся,
то последствия могут быть серьезные и непредвиденные. Раз вопрос был
поставлен ребром - пришлось отложить самолюбие в сторону и согласиться...
Правда, что форма, - отмечал он позднее, - или прием германского
правительства, их обращения к нам - был груб, и мы этого не забудем!!"
Унижение, которому подверглась Россия во время боснийского кризиса,
было неслыханным. Сэр Артур Николсон, тогдашний британский посол в России,
писал: "В течение всей новейшей истории России... она еще не знала такого
позора. Хотя у России есть собственные внешние и внутренние проблемы и она
потерпела поражение в войне, никогда до сих пор не приходилось, без всяких
на то оснований, подчиняться диктату иностранной державы".
Не в силах позабыть своего срама, русские Государственные деятели,
генералы и сам царь твердо решили впредь не отступать перед опасностью. В
1909 году командующему Киевским военным округом было приказано держать
войска в 48-часовой готовности, чтобы отразить вторжение неприятеля со
стороны западной границы. Оставив свой пост министра иностранных дел, в
качестве посла Извольский отправился во Францию, где трудился день и ночь
над укреплением союза двух государств. В 1914 году, когда вспыхнул
конфликт, Александр Извольский хвастливо заявлял в Париже: "Это моя война!
Моя война!"
Николай II понял, что австрийский ультиматум - это новый вызов
России, которого он опасался. На сей раз на попятную идти было нельзя.
Правда в душе царь надеялся, что произойдет это не раньше, чем Россия
будет готовой к войне.
В 1911 году он подчеркнул это обстоятельство в беседе с новым послом
Болгарии Неклюдовым. "После паузы царь отступил назад, - вспоминал
Неклюдов, - и, пристально взглянув на меня, произнес: "Послушайте,
Неклюдов. Ни на минуту не забывайте, что мы не можем начать войну. Я не
желаю войны и сделаю все, что в моих силах, чтобы мой народ жил в мире. Но
в данный момент следует избегать всего, что может привести к войне. О
войне в ближайшие пять-шесть лет - по существу, до 1917 года - не может
быть и речи. Хотя, если будут затронуты жизненные интересы и честь России,
мы можем принять вызов в 1915 году, но не минутой раньше и ни при каких
обстоятельствах".
Сознавая, что Россия не готова к войне, император надеялся, что этот
новый кризис удасться преодолеть. Он дал указания Сазонову сделать все
возможное, чтобы выиграть время. Первою заботою Сазонова, по его словам,
было добиться отсрочки австрийского ультиматума в пользу сербов. Вена,
решившая во чтобы то не стало сокрушить Сербию, отказалась это сделать.
Тогда Сазонов попытался убедить союзницу Австро-Венгрии, Германию,
выступить в качестве посредника для урегулирования балканского кризиса. Та
отказалась.
"Нежелание Германии удержать Австро-Венгрию на том опасном пути, на
который она становилась, объяснялось нам тем, что берлинский кабинет не
считает себя вправе вступать в распрю между своею союзницею и Сербию", -
писал Сазонов. Остальные же державы, в том числе и Россия, не должны
вмешиваться, заявляли немцы. Сазонов обратился к сэру Эдварду Грею. Тот
согласился и предложил созвать в Лондоне совещание на уровне послов, но
германское правительство отказалось от участия в нем. Наконец, в ответ на
призыв Сербского правительства о помощи, Сазонов порекомендовал сербскому
премьеру, Пашичу, принять все австрийские условия, которые не посягали бы
на независимость Сербии.
Сербы, не менее своих русских покровителей желавшие избежать военного
столкновения, согласились на условия ультиматума, причем с такой
покорностью, что в Вене опешили. Граф Берхтольд пришел в отчаяние, не зная
что делать с документом, и двое суток - 26 и 27 июля - скрывал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190