Они выбрали солдатский комитет, то и дело вступавший в
конфликт с полковником Кобылинским. Вскоре 100 голосами против 85 комитет
постановил, чтобы офицеры, в том числе и царь, сняли погоны. Сначала
Николай Александрович отказался повиноваться. Полковничьи погоны он
получил от отца, императора Александра III, и никогда не присваивал себе
более высокого чина, даже будучи верховным главнокомандующим Русской
армией. Кобылинский долго боролся с солдатами, пишет Соколов, "грозя им и
английским королем, и германским императором". Солдаты стояли на своем и
угрожали Государю насилием. Пьер Жильяр писал: "После обедни генерал
Татищев и князь Долгоруков приблизились к императору и просили его снять
погоны, чтобы избегнуть наглой демонстрации со стороны солдат. Император,
по-видимому, возмущен, но затем, обменявшись взглядами и несколькими
словами с императрицею, он овладел собою и соглашается снять погоны, ради
благополучия своих близких... Император надел кавказскую черкеску, которая
всегда носится без погон. Что касается Алексея Николаевича, то он спрятал
свои погоны под башлык".
Преданный царской семье Кобылинский более не в силах был терпеть.
Давая впоследствии показания Н.А.Соколову, он рассказывал: "Нервы были
натянуты до последней крайности... Я не выдержал. Я понял, что больше нет
у меня власти, и почувствовал полное свое бессилие. Я пошел в дом и
попросил Теглеву [няню] доложить царю, что мне нужно его видеть. Государь
принял меня в ее комнате. Я сказал ему: "Ваше величество, власть
выскользает из моих рук... Я не могу больше быть вам полезным. Если вы мне
разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно растрепались. Я больше не
могу". Государь обнял меня одной рукой... Он сказал мне: "Евгений
Степанович, от себя, жены и детей я вас прошу остаться. Вы видите, мы все
терпим. Надо и вам потерпеть". Потом он обнял меня, и мы поцеловались. Я
остался и решил терпеть." Решение Кобылинского оказалось наруку государю,
поскольку 8 февраля 1918 года солдатский комитет постановил, что Панкратов
и Никольский должны убраться восвояси. Одновременно большевистское
правительство начало демобилизацию русской армии. Жильяр записал в своем
дневнике: "Среда, 13 февраля. Император сообщил мне, что, вследствии
демобилизации армии, многие возрасты отпущены. Все старые солдаты (лучшие)
должны нас покинуть. У Императора очень озабоченный вид вследствие этой
перспективы, так как смена может иметь для нас неприятные последствия".
Два дня спустя он отметил: "Некоторые солдаты уже уехали. Они приходили
тайком проститься с Государем и Царскою Семьею".
Попытка царской семьи попрощаться с солдатами 4-го лейб-гвардии
Стрелкового полка дорого ей обошлась. В январе, когда выпало много снегу,
император, его семья, свита и некоторые солдаты охраны в течение десяти
дней сооружали во дворе ледяную гору. Жильяр так описывал это событие:
"Князь Долгоруков и я сегодня поливали водою ледяную гору. Мы принесли
тридцать ведер. Стало так холодно, что вода замерзала во время переноски
от кухонного крана до горы. От наших ведер и горы шел пар. С завтрешнего
дня дети могут кататься с ледяной горы".
Алексей, Анастасия и Мария Николаевны придумывали забавы -
скатывались с горы, падали в снег и с громким хохотом кувыркались в
сугробах. В начале марта Николай Александрович и Александра Федоровна
поднялись на ледяную гору, чтобы взглянуть на отъезд стрелков 4-го полка.
Солдатский комитет заявил, что царь и императрица подвергают свою жизнь
опасности, и если в них кто-то выстрелит со стороны улицы, за это будет
нести ответственность комитет. Поэтому было решено ледяную гору снести.
"Солдаты пришли вечером, как злоумышленники (они сознавали, что поступают
гадко), разрушить гору кирками. Дети в отчаянии", - писал Пьер Жильяр.
Новые охранники, присланные из запасных батальонов, расквартированных
в Царском Селе, были еще молодые люди, распропагандированные
революционерами. Многие из них получали удовольствие, досаждая узникам. На
качелях, на которых качались великие княжны, они вырезали площадные слова.
Первым их "художество" обнаружил Алексей, но, прежде чем наследник успел
изучить надписи, государь снял сидения. После этого солдаты развлекались
тем, что рисовали непристойные картинки и писали бранные слова на заборе,
рассчитывая, что великие княжны непременно увидят их.
В продолжение всей зимы Кобылинскому приходилось вступать в конфликты
с солдатами. Причины были как финансовые, так и политические. Приехав в
Тобольск, полковник имел при себе значительную сумму денег, из которой ему
следовало оплачивать столовые расходы царской семьи. Из этого же источника
шло жалованье прислуге. Что же касается содержания караульных, эти
средства должны были быть выделены Временным правительством особо. После
захвата власти большевиками, средства эти перестали поступать, и
Кобылинскому пришлось платить солдатам из средств, находившихся в его
распоряжении. Когда деньги кончились, Кобылинский, пишет Н.А.Соколов,
достал денег на содержание царя и его семьи под вексель за своей личной
подписью и подписями Татищева и Долгорукова. Находившийся в Петрограде
граф Бенкендорф обращался в правительственные учреждения с просьбой об
ассигновании средств на содержание государя и его близких. Когда стало
известно о стесненных обстоятельствах, в которых оказался царь, отовсюду
посыпались предложения в финансовой поддержке царской семьи. Один
иностранный посол, не назвавший себя, ассигновал сумму, которой должно
было хватить на полгода. Известный русский деятель предложил еще большую
сумму. Графу Бенкендорфу удалось получить 200 000 рублей. Эти деньги он
послал в Тобольск, но они, к несчастью, до адресата не дошли, а попали в
чужие руки.
"Пришлось жить в кредит, - показывал Соколову полковник Кобылинский.
- Наконец, повар Харитонов стал мне говорить, что больше "не верят", что
скоро и отпускать в кредит больше не будут". Но в это время один
тобольский купец, симпатизировавший царю, пожертвовал 20 000 рублей. Дело
кончилось тем, писал Пьер Жильяр, что Кобылинский получил телеграмму, в
которой сообщалось следующее: "Начиная с I-го марта, Николай Романов с
семейством должны быть поставлены на солдатский паек, и на каждого члена
царской семьи будет отпускаться 600 рублей ежемесячно, отчисляемых из
процентов с ее личного состояния". До настоящего времени все расходы были
оплачиваемы государством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
конфликт с полковником Кобылинским. Вскоре 100 голосами против 85 комитет
постановил, чтобы офицеры, в том числе и царь, сняли погоны. Сначала
Николай Александрович отказался повиноваться. Полковничьи погоны он
получил от отца, императора Александра III, и никогда не присваивал себе
более высокого чина, даже будучи верховным главнокомандующим Русской
армией. Кобылинский долго боролся с солдатами, пишет Соколов, "грозя им и
английским королем, и германским императором". Солдаты стояли на своем и
угрожали Государю насилием. Пьер Жильяр писал: "После обедни генерал
Татищев и князь Долгоруков приблизились к императору и просили его снять
погоны, чтобы избегнуть наглой демонстрации со стороны солдат. Император,
по-видимому, возмущен, но затем, обменявшись взглядами и несколькими
словами с императрицею, он овладел собою и соглашается снять погоны, ради
благополучия своих близких... Император надел кавказскую черкеску, которая
всегда носится без погон. Что касается Алексея Николаевича, то он спрятал
свои погоны под башлык".
Преданный царской семье Кобылинский более не в силах был терпеть.
Давая впоследствии показания Н.А.Соколову, он рассказывал: "Нервы были
натянуты до последней крайности... Я не выдержал. Я понял, что больше нет
у меня власти, и почувствовал полное свое бессилие. Я пошел в дом и
попросил Теглеву [няню] доложить царю, что мне нужно его видеть. Государь
принял меня в ее комнате. Я сказал ему: "Ваше величество, власть
выскользает из моих рук... Я не могу больше быть вам полезным. Если вы мне
разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно растрепались. Я больше не
могу". Государь обнял меня одной рукой... Он сказал мне: "Евгений
Степанович, от себя, жены и детей я вас прошу остаться. Вы видите, мы все
терпим. Надо и вам потерпеть". Потом он обнял меня, и мы поцеловались. Я
остался и решил терпеть." Решение Кобылинского оказалось наруку государю,
поскольку 8 февраля 1918 года солдатский комитет постановил, что Панкратов
и Никольский должны убраться восвояси. Одновременно большевистское
правительство начало демобилизацию русской армии. Жильяр записал в своем
дневнике: "Среда, 13 февраля. Император сообщил мне, что, вследствии
демобилизации армии, многие возрасты отпущены. Все старые солдаты (лучшие)
должны нас покинуть. У Императора очень озабоченный вид вследствие этой
перспективы, так как смена может иметь для нас неприятные последствия".
Два дня спустя он отметил: "Некоторые солдаты уже уехали. Они приходили
тайком проститься с Государем и Царскою Семьею".
Попытка царской семьи попрощаться с солдатами 4-го лейб-гвардии
Стрелкового полка дорого ей обошлась. В январе, когда выпало много снегу,
император, его семья, свита и некоторые солдаты охраны в течение десяти
дней сооружали во дворе ледяную гору. Жильяр так описывал это событие:
"Князь Долгоруков и я сегодня поливали водою ледяную гору. Мы принесли
тридцать ведер. Стало так холодно, что вода замерзала во время переноски
от кухонного крана до горы. От наших ведер и горы шел пар. С завтрешнего
дня дети могут кататься с ледяной горы".
Алексей, Анастасия и Мария Николаевны придумывали забавы -
скатывались с горы, падали в снег и с громким хохотом кувыркались в
сугробах. В начале марта Николай Александрович и Александра Федоровна
поднялись на ледяную гору, чтобы взглянуть на отъезд стрелков 4-го полка.
Солдатский комитет заявил, что царь и императрица подвергают свою жизнь
опасности, и если в них кто-то выстрелит со стороны улицы, за это будет
нести ответственность комитет. Поэтому было решено ледяную гору снести.
"Солдаты пришли вечером, как злоумышленники (они сознавали, что поступают
гадко), разрушить гору кирками. Дети в отчаянии", - писал Пьер Жильяр.
Новые охранники, присланные из запасных батальонов, расквартированных
в Царском Селе, были еще молодые люди, распропагандированные
революционерами. Многие из них получали удовольствие, досаждая узникам. На
качелях, на которых качались великие княжны, они вырезали площадные слова.
Первым их "художество" обнаружил Алексей, но, прежде чем наследник успел
изучить надписи, государь снял сидения. После этого солдаты развлекались
тем, что рисовали непристойные картинки и писали бранные слова на заборе,
рассчитывая, что великие княжны непременно увидят их.
В продолжение всей зимы Кобылинскому приходилось вступать в конфликты
с солдатами. Причины были как финансовые, так и политические. Приехав в
Тобольск, полковник имел при себе значительную сумму денег, из которой ему
следовало оплачивать столовые расходы царской семьи. Из этого же источника
шло жалованье прислуге. Что же касается содержания караульных, эти
средства должны были быть выделены Временным правительством особо. После
захвата власти большевиками, средства эти перестали поступать, и
Кобылинскому пришлось платить солдатам из средств, находившихся в его
распоряжении. Когда деньги кончились, Кобылинский, пишет Н.А.Соколов,
достал денег на содержание царя и его семьи под вексель за своей личной
подписью и подписями Татищева и Долгорукова. Находившийся в Петрограде
граф Бенкендорф обращался в правительственные учреждения с просьбой об
ассигновании средств на содержание государя и его близких. Когда стало
известно о стесненных обстоятельствах, в которых оказался царь, отовсюду
посыпались предложения в финансовой поддержке царской семьи. Один
иностранный посол, не назвавший себя, ассигновал сумму, которой должно
было хватить на полгода. Известный русский деятель предложил еще большую
сумму. Графу Бенкендорфу удалось получить 200 000 рублей. Эти деньги он
послал в Тобольск, но они, к несчастью, до адресата не дошли, а попали в
чужие руки.
"Пришлось жить в кредит, - показывал Соколову полковник Кобылинский.
- Наконец, повар Харитонов стал мне говорить, что больше "не верят", что
скоро и отпускать в кредит больше не будут". Но в это время один
тобольский купец, симпатизировавший царю, пожертвовал 20 000 рублей. Дело
кончилось тем, писал Пьер Жильяр, что Кобылинский получил телеграмму, в
которой сообщалось следующее: "Начиная с I-го марта, Николай Романов с
семейством должны быть поставлены на солдатский паек, и на каждого члена
царской семьи будет отпускаться 600 рублей ежемесячно, отчисляемых из
процентов с ее личного состояния". До настоящего времени все расходы были
оплачиваемы государством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190