Когда
германский посол в Вене попросил показать ему ответ сербов, ему заявили,
что из-за большого объема канцелярской работы ему придется подождать.
Однако 28 июля Берхтольд и его коллеги приняли решение. Отвергнув
ответ сербского правительства, Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В 5
часов утра 29 июля австро-венгерская артиллерия начала обстрел Белграда,
находящегося на противоположном берегу Дуная. Обстрел продолжался весь
день, несмотря на поднятые на крышах зданий белые флаги. Император Николай
II отдал приказ о мобилизации всех военных округов, прилегающих к
австро-венгерской границе.
Насколько велики будут масштабы войны, зависело от реакции со стороны
Германии. Несмотря на настойчивые требования генерального штаба начать
всеобщую мобилизацию, русский император разрешил предпринять лишь
частичную мобилизацию против Австрии. На всем протяжении границы с
Германией, проходившей в Польше и Восточной Пруссии, Царили мир и
спокойствие. По словам Палеолога, царь был уверен, что кайзер не желает
войны.
Как и следовало ожидать, в продолжение кризиса Германский император
неоднократно менял свои решения. Сначала он был уверен, что сверкающие
доспехами тевтоны могут попросту припугнуть трусливых славян. В октябре
1913 года, предвидя подобного рода ситуацию, в беседе с австрийским
канцлером Вильгельм заявил:
"Если его императорское величество кайзер Франц-Иосиф предъявит
какое-то требование, сербское правительство должно ему подчиниться. В
противном случае Белград следует подвергнуть бомбардировке и оккупации,
чтобы желание австрийского императора было удовлетворено. Будьте при этом
уверены, что я стою у вас за спиной и готов в любую минуту обнажить свой
меч".
Произнося эти слова, Вильгельм сжимал ладонью рукоять церемониального
меча. На Берхтольда это произвело впечатление. После убийства эрцгерцога
кайзер стал еще более воинственным. "Сейчас или никогда, - начертал он на
полях телеграммы, полученной из Вены. - Пора свести счеты с сербами, и чем
раньше, тем лучше". "Мы сможем рассчитывать на полнейшую поддержку со
стороны Германии, телеграфировал в Вену австрийский посол в Берлине граф
Сегени после беседы с кайзером. - Его императорское величество кайзер
заявил, что предпринять для выяснения отношений с Сербией. Каким бы ни
было решение Австрии, она может быть уверена, что Германия встанет на
сторону своего друга и союзника". Дав такого рода гарантию, Вильгельм с
легкой душой отправился в Киль, чтобы на борту яхты "Гогенцоллерн"
совершить плавание по норвежским фьердам.
Верный своей хвастливой натуре, кайзер просчитался. Он не угадал
реакцию трех своих основных противников. Сазонов докладывал: "В решимости
России воевать из-за сохранения своего положения на Балканах... в Берлине
не были твердо убеждены. К тому же ее не считали способной вести войну. О
боевой готовности Франции были тоже невысокого мнения, а возможность
увидеть Англию в лагере своих врагов не приходила решительно никому в
голову, несмотря на предостережения германского посла в Лондоне, князя
Лихновского, над которым в Берлинском министерстве иностранных дел
подшучивали, называя его снисходительно "добрым Лихновским"
В Берлине часто задумывались, насколько разумно предоставлять
Австро-Венгрии "карт бланш" отдавая в ее руки судьбы Германии. В конце мая
1914 года германский посол в Вене в письме домой выражал сомнение в том,
что "действительно целесообразно связывать себя столь тесными узами с
государством, которое трещит по всем швам". Однако взгляды преобладавшие в
Берлине, были выражены в резюме, составленным германским министерством
иностранных дел и направленном в немецкое посольство в Лондоне. В нем
излагались принципы германской внешней политики:
"Австрия намерена рассчитаться с Сербией... Мы до сих пор не
принуждали Австрию к принятию ее решения. Однако нам не следует и
удерживать ее от тех или иных шагов. В противном случае Австрия будет в
праве упрекнуть нас за то, что мы лишили ее последней возможности
реабилитировать себя в полтитическоь отношении. Это лишь ускорит процесс
ее распада и разложения изнутри. Ее позиции на Балканах будут утеряны
навсегда... Сохранение Австрии, сохранение могучей Австрийской империи для
нас необходимо... Охотно допускаю, что вечно ее сохранять невозможно.
Однако, тем временем мы сможем испробовать и другие варианты".
Большое влияние на формирование подобных взглядов кайзера оказал
престарелый германский посол в Петербурге граф Пурталес. Пурталес, дуайен
дипломатического корпуса в С.Петербурге, занимал эту должность в течение
семи лет. Он был влюблен в Россию. Однако ему было известно, что в июле
1914 года в России бастовало полтора миллиона рабочих; он собственными
глазами видел баррикады на улицах русской столицы. Ссылаясь на эти
обстоятельства он неоднократно внушал кайзеру мысль, что Россия не будет
воевать. Сазонов писал: "Боюсь, он [Пурталес] способствовал тому, чтобы
его правительство пустилось в эту ужасную авантюру, утверждая, будто
Россия не выдержит удара". 28 июля он завтракал в британском посольстве
вместе со своим английским коллегой, сэром Джоржем Бьюкененом. Куря
сигару, Пурталес выразил свое отрицательное мнение относительно России,
как потенциального противника и признался, что именно так он и докладывал
кайзеру. Возмущенный Бьюкенен схватил гостя за плечо и воскликнул: "Граф
Пурталес, Россия настроена решительно". И тем не менее еще 31 июля в
доверительной беседе кайзер говорил о бацилле пассивности, поразившей, по
словам его посла, русский Двор и армию.
Вильгельм по-прежнему верил в успех политики нахрапа. Вернувшись 28
июля из плавания, он ознакомился с раболепным ответом сербов на ультиматум
Австро-Венгрии. Казалось, предположения кайзера блестяще оправдываются.
"Капитуляция самого позорного свойства, - ликовал он. - С капитуляцией
Сербии отпадает всякое основание к войне". И когда вечером того же дня
Австро-Венгрия объявила Сербии войну, кайзер удивился и расстроился. И
все-таки война была пока лишь Балканским кризисом. Если не вмешается в
события Россия, Германии нечего влезать в чужие дела. Именно с таким
настроением Вильгельм лично телеграфировал русскому императору: "С
глубоким сожалением я узнал о впечатлении, произведенном в твоей стране
выступлением Австрии против Сербии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
германский посол в Вене попросил показать ему ответ сербов, ему заявили,
что из-за большого объема канцелярской работы ему придется подождать.
Однако 28 июля Берхтольд и его коллеги приняли решение. Отвергнув
ответ сербского правительства, Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В 5
часов утра 29 июля австро-венгерская артиллерия начала обстрел Белграда,
находящегося на противоположном берегу Дуная. Обстрел продолжался весь
день, несмотря на поднятые на крышах зданий белые флаги. Император Николай
II отдал приказ о мобилизации всех военных округов, прилегающих к
австро-венгерской границе.
Насколько велики будут масштабы войны, зависело от реакции со стороны
Германии. Несмотря на настойчивые требования генерального штаба начать
всеобщую мобилизацию, русский император разрешил предпринять лишь
частичную мобилизацию против Австрии. На всем протяжении границы с
Германией, проходившей в Польше и Восточной Пруссии, Царили мир и
спокойствие. По словам Палеолога, царь был уверен, что кайзер не желает
войны.
Как и следовало ожидать, в продолжение кризиса Германский император
неоднократно менял свои решения. Сначала он был уверен, что сверкающие
доспехами тевтоны могут попросту припугнуть трусливых славян. В октябре
1913 года, предвидя подобного рода ситуацию, в беседе с австрийским
канцлером Вильгельм заявил:
"Если его императорское величество кайзер Франц-Иосиф предъявит
какое-то требование, сербское правительство должно ему подчиниться. В
противном случае Белград следует подвергнуть бомбардировке и оккупации,
чтобы желание австрийского императора было удовлетворено. Будьте при этом
уверены, что я стою у вас за спиной и готов в любую минуту обнажить свой
меч".
Произнося эти слова, Вильгельм сжимал ладонью рукоять церемониального
меча. На Берхтольда это произвело впечатление. После убийства эрцгерцога
кайзер стал еще более воинственным. "Сейчас или никогда, - начертал он на
полях телеграммы, полученной из Вены. - Пора свести счеты с сербами, и чем
раньше, тем лучше". "Мы сможем рассчитывать на полнейшую поддержку со
стороны Германии, телеграфировал в Вену австрийский посол в Берлине граф
Сегени после беседы с кайзером. - Его императорское величество кайзер
заявил, что предпринять для выяснения отношений с Сербией. Каким бы ни
было решение Австрии, она может быть уверена, что Германия встанет на
сторону своего друга и союзника". Дав такого рода гарантию, Вильгельм с
легкой душой отправился в Киль, чтобы на борту яхты "Гогенцоллерн"
совершить плавание по норвежским фьердам.
Верный своей хвастливой натуре, кайзер просчитался. Он не угадал
реакцию трех своих основных противников. Сазонов докладывал: "В решимости
России воевать из-за сохранения своего положения на Балканах... в Берлине
не были твердо убеждены. К тому же ее не считали способной вести войну. О
боевой готовности Франции были тоже невысокого мнения, а возможность
увидеть Англию в лагере своих врагов не приходила решительно никому в
голову, несмотря на предостережения германского посла в Лондоне, князя
Лихновского, над которым в Берлинском министерстве иностранных дел
подшучивали, называя его снисходительно "добрым Лихновским"
В Берлине часто задумывались, насколько разумно предоставлять
Австро-Венгрии "карт бланш" отдавая в ее руки судьбы Германии. В конце мая
1914 года германский посол в Вене в письме домой выражал сомнение в том,
что "действительно целесообразно связывать себя столь тесными узами с
государством, которое трещит по всем швам". Однако взгляды преобладавшие в
Берлине, были выражены в резюме, составленным германским министерством
иностранных дел и направленном в немецкое посольство в Лондоне. В нем
излагались принципы германской внешней политики:
"Австрия намерена рассчитаться с Сербией... Мы до сих пор не
принуждали Австрию к принятию ее решения. Однако нам не следует и
удерживать ее от тех или иных шагов. В противном случае Австрия будет в
праве упрекнуть нас за то, что мы лишили ее последней возможности
реабилитировать себя в полтитическоь отношении. Это лишь ускорит процесс
ее распада и разложения изнутри. Ее позиции на Балканах будут утеряны
навсегда... Сохранение Австрии, сохранение могучей Австрийской империи для
нас необходимо... Охотно допускаю, что вечно ее сохранять невозможно.
Однако, тем временем мы сможем испробовать и другие варианты".
Большое влияние на формирование подобных взглядов кайзера оказал
престарелый германский посол в Петербурге граф Пурталес. Пурталес, дуайен
дипломатического корпуса в С.Петербурге, занимал эту должность в течение
семи лет. Он был влюблен в Россию. Однако ему было известно, что в июле
1914 года в России бастовало полтора миллиона рабочих; он собственными
глазами видел баррикады на улицах русской столицы. Ссылаясь на эти
обстоятельства он неоднократно внушал кайзеру мысль, что Россия не будет
воевать. Сазонов писал: "Боюсь, он [Пурталес] способствовал тому, чтобы
его правительство пустилось в эту ужасную авантюру, утверждая, будто
Россия не выдержит удара". 28 июля он завтракал в британском посольстве
вместе со своим английским коллегой, сэром Джоржем Бьюкененом. Куря
сигару, Пурталес выразил свое отрицательное мнение относительно России,
как потенциального противника и признался, что именно так он и докладывал
кайзеру. Возмущенный Бьюкенен схватил гостя за плечо и воскликнул: "Граф
Пурталес, Россия настроена решительно". И тем не менее еще 31 июля в
доверительной беседе кайзер говорил о бацилле пассивности, поразившей, по
словам его посла, русский Двор и армию.
Вильгельм по-прежнему верил в успех политики нахрапа. Вернувшись 28
июля из плавания, он ознакомился с раболепным ответом сербов на ультиматум
Австро-Венгрии. Казалось, предположения кайзера блестяще оправдываются.
"Капитуляция самого позорного свойства, - ликовал он. - С капитуляцией
Сербии отпадает всякое основание к войне". И когда вечером того же дня
Австро-Венгрия объявила Сербии войну, кайзер удивился и расстроился. И
все-таки война была пока лишь Балканским кризисом. Если не вмешается в
события Россия, Германии нечего влезать в чужие дела. Именно с таким
настроением Вильгельм лично телеграфировал русскому императору: "С
глубоким сожалением я узнал о впечатлении, произведенном в твоей стране
выступлением Австрии против Сербии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190