Зная о
предательстве гвардейских частей и неудачной экспедиции генерала Иванова,
он понял, что последнее решение, без поддержки генералов, трудно
осуществимо. Но даже если найдутся верные войска и начнутся бои, в
опасности будет его семья, находящаяся в руках Временного правительства.
Ко всему, император не желал "начинать гражданскую войну в присутствии
неприятеля". Трудные годы царствования, усталость от войны, личные
эмоциональные перегрузки оставили свой след.
Но последним доводом в пользу отречения были рекомендации его
генералов. Для государя каждая их телеграмма перевешивала десяток депеш,
полученных от Родзянко. Ведь это были его соратники, товарищи по оружию.
Император любил армию, был искренне предан Родине. Ради победы России он
был готов отказаться от престола. [(Насколько царь ошибался, полагая, что
его отречение послужит победе русского оружия, видно из приводимой Пьером
Жильяром цитаты из книги начальника немецкого генштаба генерала
Людендорфа: "Революция повлекла за собою неминуемое уменьшение русского
военного значения, ослабила Антанту и облегчила нашу задачу. Наша ставка
могла без промедления получить значительную экономию в войсках и военном
снаряжении и в то же время могла предпринять перемещение дивизий". Далее
он пишет: "В апреле и мае месяцах 1917 года, несмотря на нашу победу на
Эне и Шампани, мы были спасены благодаря русской революции". Таким
образом, даже сами немцы сознают, что без русской революции война должна
была бы окончиться осенью 1917 года, и были бы сохранены миллионы жизней
человеческих. Принимается ли в расчет сила договора, которую имел бы
Версальский договор, подписанный Антантою с Россией? Германия, взятая в
тиски, не могла бы избежать своей участи побежденной стороны, Русская
революция, благодаря своим последователям (большевизму), бросила Россию в
объятия Германии, в каком положении она и осталась. Одна Германия в
состоянии устроить и извлечь выгоды из огромных ресурсов, которыми
располагает Россия, и в России Германия приготовляет свой реванш против
Антанты", - прозорливо заключает швейцарец.)] По словам генералов, высшим
актом патриотизма явилось бы его отречение, и перед таким доводом Николай
II не устоял.
Круто повернувшись, вспоминает присутствовавший при этом генерал С.С.
Саввич, "Государь сказал: "Я решился. Я отказываюсь от престола", и
перекрестился. Перекрестились генералы. Обратясь к Рузскому, Государь
сказал: "Благодарю Вас за доблестную и верную службу".
Императору передали составленный в Ставке под руководством Алексеева
текст отречения. Поставив время 3 часа и дату 2 (15) марта, Николай
подписал документ, согласно которому, в соответствии с законом о
престолонаследии, трон переходил к его сыну. Всероссийским самодержцем
стал двенадцатилетний Алексей II.
Но, ввиду ожидавшегося прибытия члена Государственного Совета А.И.
Гучкова и члена Государственной Думы В.В.Шульгина, которые должны были
присутствовать при акте отречения и привезти документ в Петроград, Рузский
решил не отправлять телеграмм до их прибытия вечером (оба были в пути).
За этот промежуток времени - почти шесть часов - император понял,
каковы будут последствия подписанного им манифеста. Лично для него
передача престола наследнику приносила облегчение. Он полагал, что ему
позволят вместе с семьей уехать в Ливадию, где сын останется с ним хотя бы
до окончания образования, государственные же дела будет вершить великий
князь Михаил Александрович. Но после беседы с профессором Федоровым
император изменил свое первоначальное решение. Жильяр так описывает это
событие: "Государь позвал к себе в вагон профессора Федорова и сказал ему:
"Сергей Петрович, отвечайте мне откровенно, болезнь Алексея неизлечима?"
Профессор Федоров, сознавая всю важность слов, которые произнес
государь, ответил ему: "Ваше Величество, наука объясняет нам, что эта
болезнь неизлечима. Однако, иногда случается, что люди, страдающие этой
болезнью, доживают до зрелого возраста. Что касается Алексея Николаевича,
то состояние его здоровья зависит от случая".
Профессор объяснил, что юный царь никогда не сможет ездить верхом и
будет вынужден избегать такого рода деятельности, которая приведет к
переутомлению и нагрузке на суставы. Затем, писал очевидец, "разговор
перешел на вопросы общего положения России после того, как Государь
оставит царство.
"Я буду благодарить Бога, если Россия без меня будет счастлива, -
сказал Государь. - Я останусь около своего сына, и вместе с Императрицей
займусь его воспитанием, устраняясь от всякой политической жизни, но мне
очень тяжело оставлять родину, Россию", - продолжал Его Величество.
"Да, - ответил Федоров, - но Вашему Величеству никогда не разрешат
жить в России, как бывшему Императору".
Слова профессора поразили императора прямо в сердце. Сознавая, что
сын - законный наследник российского престола, он, как отец, не мог
оставить его в руках чужих людей, незнакомых с особенностями недуга,
которым был поражен цесаревич. И государь принял решение, которому суждено
было оказать роковое влияние не только на судьбу его самого и его семьи,
но и на судьбу всей России.
В 10 часов вечера Гучков и Шульгин приехали в Псков. Один из
адъютантов государя вошел в их вагон и проводил обоих к царскому поезду.
Шульгин так описывает встречу с монархом: "Мы вошли в салон вагона, ярко
освещенный, крытый чем-то светло-зеленым. Через несколько мгновений вошел
Царь. Он был в форме одного из Кавказских полков. Поздоровался Он с нами
скорее любезно, чем холодно, подав руку. Затем сел и просил всех сесть.
Стал говорить Гучков...
"Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от
Престола, - отвечал царь. - До трех часов дня Я готов был пойти на
отречение в пользу моего сына, но затем Я понял, что расстаться со своим
сыном Я не способен". Тут он сделал очень короткую остановку и прибавил,
но все также спокойно:
- Вы это, надеюсь, поймете.
Затем он продолжал:
- Поэтому Я решил отречься в пользу моего брата".
В своих мемуарах М.Палеолог так излагает события: "Император прошел с
министром Дворца в свой кабинет; вышел оттуда спустя десять минут,
подписавши акт об отречении, который граф Фредерикс передал Гучкову".
Вот текст этого памятного акта, проникнутого патриотизмом:
"Божьей милостью Мы, Николай Вторый, император Всероссийский, Царь
Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая,
объявляем всем нашим верноподданным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
предательстве гвардейских частей и неудачной экспедиции генерала Иванова,
он понял, что последнее решение, без поддержки генералов, трудно
осуществимо. Но даже если найдутся верные войска и начнутся бои, в
опасности будет его семья, находящаяся в руках Временного правительства.
Ко всему, император не желал "начинать гражданскую войну в присутствии
неприятеля". Трудные годы царствования, усталость от войны, личные
эмоциональные перегрузки оставили свой след.
Но последним доводом в пользу отречения были рекомендации его
генералов. Для государя каждая их телеграмма перевешивала десяток депеш,
полученных от Родзянко. Ведь это были его соратники, товарищи по оружию.
Император любил армию, был искренне предан Родине. Ради победы России он
был готов отказаться от престола. [(Насколько царь ошибался, полагая, что
его отречение послужит победе русского оружия, видно из приводимой Пьером
Жильяром цитаты из книги начальника немецкого генштаба генерала
Людендорфа: "Революция повлекла за собою неминуемое уменьшение русского
военного значения, ослабила Антанту и облегчила нашу задачу. Наша ставка
могла без промедления получить значительную экономию в войсках и военном
снаряжении и в то же время могла предпринять перемещение дивизий". Далее
он пишет: "В апреле и мае месяцах 1917 года, несмотря на нашу победу на
Эне и Шампани, мы были спасены благодаря русской революции". Таким
образом, даже сами немцы сознают, что без русской революции война должна
была бы окончиться осенью 1917 года, и были бы сохранены миллионы жизней
человеческих. Принимается ли в расчет сила договора, которую имел бы
Версальский договор, подписанный Антантою с Россией? Германия, взятая в
тиски, не могла бы избежать своей участи побежденной стороны, Русская
революция, благодаря своим последователям (большевизму), бросила Россию в
объятия Германии, в каком положении она и осталась. Одна Германия в
состоянии устроить и извлечь выгоды из огромных ресурсов, которыми
располагает Россия, и в России Германия приготовляет свой реванш против
Антанты", - прозорливо заключает швейцарец.)] По словам генералов, высшим
актом патриотизма явилось бы его отречение, и перед таким доводом Николай
II не устоял.
Круто повернувшись, вспоминает присутствовавший при этом генерал С.С.
Саввич, "Государь сказал: "Я решился. Я отказываюсь от престола", и
перекрестился. Перекрестились генералы. Обратясь к Рузскому, Государь
сказал: "Благодарю Вас за доблестную и верную службу".
Императору передали составленный в Ставке под руководством Алексеева
текст отречения. Поставив время 3 часа и дату 2 (15) марта, Николай
подписал документ, согласно которому, в соответствии с законом о
престолонаследии, трон переходил к его сыну. Всероссийским самодержцем
стал двенадцатилетний Алексей II.
Но, ввиду ожидавшегося прибытия члена Государственного Совета А.И.
Гучкова и члена Государственной Думы В.В.Шульгина, которые должны были
присутствовать при акте отречения и привезти документ в Петроград, Рузский
решил не отправлять телеграмм до их прибытия вечером (оба были в пути).
За этот промежуток времени - почти шесть часов - император понял,
каковы будут последствия подписанного им манифеста. Лично для него
передача престола наследнику приносила облегчение. Он полагал, что ему
позволят вместе с семьей уехать в Ливадию, где сын останется с ним хотя бы
до окончания образования, государственные же дела будет вершить великий
князь Михаил Александрович. Но после беседы с профессором Федоровым
император изменил свое первоначальное решение. Жильяр так описывает это
событие: "Государь позвал к себе в вагон профессора Федорова и сказал ему:
"Сергей Петрович, отвечайте мне откровенно, болезнь Алексея неизлечима?"
Профессор Федоров, сознавая всю важность слов, которые произнес
государь, ответил ему: "Ваше Величество, наука объясняет нам, что эта
болезнь неизлечима. Однако, иногда случается, что люди, страдающие этой
болезнью, доживают до зрелого возраста. Что касается Алексея Николаевича,
то состояние его здоровья зависит от случая".
Профессор объяснил, что юный царь никогда не сможет ездить верхом и
будет вынужден избегать такого рода деятельности, которая приведет к
переутомлению и нагрузке на суставы. Затем, писал очевидец, "разговор
перешел на вопросы общего положения России после того, как Государь
оставит царство.
"Я буду благодарить Бога, если Россия без меня будет счастлива, -
сказал Государь. - Я останусь около своего сына, и вместе с Императрицей
займусь его воспитанием, устраняясь от всякой политической жизни, но мне
очень тяжело оставлять родину, Россию", - продолжал Его Величество.
"Да, - ответил Федоров, - но Вашему Величеству никогда не разрешат
жить в России, как бывшему Императору".
Слова профессора поразили императора прямо в сердце. Сознавая, что
сын - законный наследник российского престола, он, как отец, не мог
оставить его в руках чужих людей, незнакомых с особенностями недуга,
которым был поражен цесаревич. И государь принял решение, которому суждено
было оказать роковое влияние не только на судьбу его самого и его семьи,
но и на судьбу всей России.
В 10 часов вечера Гучков и Шульгин приехали в Псков. Один из
адъютантов государя вошел в их вагон и проводил обоих к царскому поезду.
Шульгин так описывает встречу с монархом: "Мы вошли в салон вагона, ярко
освещенный, крытый чем-то светло-зеленым. Через несколько мгновений вошел
Царь. Он был в форме одного из Кавказских полков. Поздоровался Он с нами
скорее любезно, чем холодно, подав руку. Затем сел и просил всех сесть.
Стал говорить Гучков...
"Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от
Престола, - отвечал царь. - До трех часов дня Я готов был пойти на
отречение в пользу моего сына, но затем Я понял, что расстаться со своим
сыном Я не способен". Тут он сделал очень короткую остановку и прибавил,
но все также спокойно:
- Вы это, надеюсь, поймете.
Затем он продолжал:
- Поэтому Я решил отречься в пользу моего брата".
В своих мемуарах М.Палеолог так излагает события: "Император прошел с
министром Дворца в свой кабинет; вышел оттуда спустя десять минут,
подписавши акт об отречении, который граф Фредерикс передал Гучкову".
Вот текст этого памятного акта, проникнутого патриотизмом:
"Божьей милостью Мы, Николай Вторый, император Всероссийский, Царь
Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая,
объявляем всем нашим верноподданным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190