Наконец появились два толстых, запыхавшихся
городовых... Толпа заколебалась и медленно отступила".
Когда царская семья вернулась 22 августа в Царское Село, государь был
полон самых радужных надежд. Жители двух крупнейших городов империи
продемонстрировали искренние верноподданические и патриотические чувства.
Не желая, чтобы на знамени священного крестового похода, начатого Россией,
оставалось хоть пятнышко, Николай II повелел запретить продажу спиртных
напитков во всех частях империи на время ведения военных действий.
Решение, принятое в момент, когда многократно увеличились военные расходы,
было скорее благородным, чем практичным. Ведь продажа водки, которая
являлась монополией государства, составляла самую значительную статью
дохода казны. К тому же, сухой закон не в состоянии был положить конец
пьянству: у богачей в погребах оставались достаточные запасы, бедняки
гнали дома самогон. Вернувшись из Москвы, в порыве патриотизма император
неожиданно повелел переименовать свою столицу. "Указом, подписанным 31
августа, - писал Палеолог, - установлено, что город Санкт-Петербург будет
отныне называться Петроградом. Как политическая манифестация, мера эта
настолько же демонстративна, насколько своевременна. Но с точки зрения
исторической это бессмыслица". В первые дни войны сходные чувства кружили
головы жителям Парижа, Лондона и Берлина. Но после того, как отгремели
фанфары, отзвучали гимны и ушли на фронт войска, для всех воюющих наций
начинались суровые испытания. В течении нескольких лет британцам,
французам и немцам придется выложить все свои физические и душевные силы.
Что же касается России, этой на первый взгляд могущественной империи, то
ее система правления, структура общества и экономики оказались слишком
примитивны, слишком неповоротливы и непрочны, чтобы нести страшное бремя
четырех лет великой войны.
Такую опасность предвидели два проницательных и умных русских. Хотя
их голоса утонули в гуле патриотических речей, с самого начала Распутин и
Витте выступали против войны. Не терявший связи с деревней, Распутин
понимал, сколько крестьянской крови прольется в войне. Еще в 1908 году он
выступал против столкновения с Австрией, решившей аннексировать Боснию.
"Из-за Балкан воевать нечего", - заявил он. В 1914 году, все еще находясь
в больнице после покушения на него Хионии Гусевой, он послал телеграмму
Вырубовой."В ней, по словам фрейлины, он умолял государя "не затевать
войну, что с войной будет конец России и им самим и что положат до
последнего человека". По словам А.Вырубовой, передавшей телеграмму царю,
тот в сердцах разорвал ее. Но Распутин продолжал упорствовать. На большом
листе бумаги своими каракулями он написал следующее пророческое послание:
"Милый друг еще раз скажу грозна туча над Расеей беда горя много и
просвету нету. Слез-то море и меры нет а крови... Что скажу? Слов нету
неописуемый ужас. Знаю все от тебя войны хотят и верно не зная что ради
гибели божье тяжко наказание когда ум отымает тут начало конца. Ты царь
отец народа не допусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот
Германию победят а Расея? Подумать так воистину не было от веку горшей
страдалицы вся тонет в крови. Велика погибель без конца печаль.
Григорий".
Когда началась война, Витте, находившийся за рубежом, поспешил домой,
чтобы уговорить царя выйти из игры. В беседе с Палеологом он без обиняков
заявил: "Война эта - безумие... Ради чего воевать России? Ради сохранения
престижа на Балканах, священного долга помочь братьям по крови? Это
романтическая старомодная химера. Никому, во всяком случае, ни одному
мыслящему человеку нет никакого дела до этого буйного и тщеславного
балканского народа, в котором нет ничего славянского. Это всего лишь
турки, получившие христианские имена. Пусть сербы получат то, что
заслужили. Это что касается причин войны. Теперь поговорим о выгодах,
которые можем извлечь. На что же мы вправе рассчитывать? На захват новых
земель? Господи Боже! Разве у Его Величества империя недостаточно велика?
Разве у нас в Сибири, в Туркестане, на Кавказе, в самой России нет
огромных территорий, которые даже не вспаханы? Тогда какими погремушками
нас манят? Восточная Пруссия? Разве среди подданных императора
недостаточно немцев? Галиция? Она кишит евреями!.. Константинополь, крест
на Святой Софии, Босфор и Дарданеллы? Мысль эта настолько нелепа, что о
ней и говорить не приходится. Даже если бы одержали мы полную победу, и
Гогенцоллерны и Габсбурги будут вынуждены просить мира и согласиться на
наши условия, это будет означать не только конец германского владычества,
но и провозглашение республик по всей Центральной Европе. Тогда неизбежен
крах царизма. Если же допустить мысль о нашем поражении; чем оно
обернется, лучше промолчать... Отсюда вывод, что нас следует как можно
скорее выпутываться из этой авантюры".
Палеолог, у которого была одна забота - сделать все от него
зависящее, чтобы Россия продолжала войну - смотря Витте вслед, думал о
том, что это "загадочный, умеющий деморализовать собеседника индивид,
большой умница, деспотическая личность, относящаяся к ближним с презрением
и чувствующая свою силу, жертва собственного честолюбия, зависти и
гордыни". Посол решил, что воззрения Витте "вредны и опасны" как для
Франции, так и для России.
Нигде оптимизм императора не встречал более горячего отклика, чем
среди русского офицерства. Офицеры полков, размещенных вдали от границы,
опасались, что война закончится раньше, чем они успеют попасть на фронт.
Гвардейские офицеры, которым посчастливилось попасть в действующую армию,
выясняли, следует ли брать с собой парадные мундиры для церемониального
марша по Унтер-ден-Линден. Им посоветовали отправляться в походной форме,
парадную же им вышлют с ближайшей оказией.
Каждый день, с рассвета до заката, улицы российской столицы
сотрясались от грохота сапог по мостовой: к Варшавскому вокзалу шагали
пехотные полки, отправляющиеся на фронт. Дороги, ведущие на запад, были
запружены пехотой, кавалерией, конной артиллерией, двигавшейся в
направлении Прибалтийского края и Восточной Пруссии. Солдаты шли, а не
маршировали. Их сопровождали обозы, санитарные автомобили, полевые кухни и
лошади для ремонта. Колонны шли такой плотной стеной, что иногда солдаты
сворачивали с дороги и, поднимая клубы пыли, шагали прямо по полям, словно
в ХIII веке во время татарского нашествия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
городовых... Толпа заколебалась и медленно отступила".
Когда царская семья вернулась 22 августа в Царское Село, государь был
полон самых радужных надежд. Жители двух крупнейших городов империи
продемонстрировали искренние верноподданические и патриотические чувства.
Не желая, чтобы на знамени священного крестового похода, начатого Россией,
оставалось хоть пятнышко, Николай II повелел запретить продажу спиртных
напитков во всех частях империи на время ведения военных действий.
Решение, принятое в момент, когда многократно увеличились военные расходы,
было скорее благородным, чем практичным. Ведь продажа водки, которая
являлась монополией государства, составляла самую значительную статью
дохода казны. К тому же, сухой закон не в состоянии был положить конец
пьянству: у богачей в погребах оставались достаточные запасы, бедняки
гнали дома самогон. Вернувшись из Москвы, в порыве патриотизма император
неожиданно повелел переименовать свою столицу. "Указом, подписанным 31
августа, - писал Палеолог, - установлено, что город Санкт-Петербург будет
отныне называться Петроградом. Как политическая манифестация, мера эта
настолько же демонстративна, насколько своевременна. Но с точки зрения
исторической это бессмыслица". В первые дни войны сходные чувства кружили
головы жителям Парижа, Лондона и Берлина. Но после того, как отгремели
фанфары, отзвучали гимны и ушли на фронт войска, для всех воюющих наций
начинались суровые испытания. В течении нескольких лет британцам,
французам и немцам придется выложить все свои физические и душевные силы.
Что же касается России, этой на первый взгляд могущественной империи, то
ее система правления, структура общества и экономики оказались слишком
примитивны, слишком неповоротливы и непрочны, чтобы нести страшное бремя
четырех лет великой войны.
Такую опасность предвидели два проницательных и умных русских. Хотя
их голоса утонули в гуле патриотических речей, с самого начала Распутин и
Витте выступали против войны. Не терявший связи с деревней, Распутин
понимал, сколько крестьянской крови прольется в войне. Еще в 1908 году он
выступал против столкновения с Австрией, решившей аннексировать Боснию.
"Из-за Балкан воевать нечего", - заявил он. В 1914 году, все еще находясь
в больнице после покушения на него Хионии Гусевой, он послал телеграмму
Вырубовой."В ней, по словам фрейлины, он умолял государя "не затевать
войну, что с войной будет конец России и им самим и что положат до
последнего человека". По словам А.Вырубовой, передавшей телеграмму царю,
тот в сердцах разорвал ее. Но Распутин продолжал упорствовать. На большом
листе бумаги своими каракулями он написал следующее пророческое послание:
"Милый друг еще раз скажу грозна туча над Расеей беда горя много и
просвету нету. Слез-то море и меры нет а крови... Что скажу? Слов нету
неописуемый ужас. Знаю все от тебя войны хотят и верно не зная что ради
гибели божье тяжко наказание когда ум отымает тут начало конца. Ты царь
отец народа не допусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот
Германию победят а Расея? Подумать так воистину не было от веку горшей
страдалицы вся тонет в крови. Велика погибель без конца печаль.
Григорий".
Когда началась война, Витте, находившийся за рубежом, поспешил домой,
чтобы уговорить царя выйти из игры. В беседе с Палеологом он без обиняков
заявил: "Война эта - безумие... Ради чего воевать России? Ради сохранения
престижа на Балканах, священного долга помочь братьям по крови? Это
романтическая старомодная химера. Никому, во всяком случае, ни одному
мыслящему человеку нет никакого дела до этого буйного и тщеславного
балканского народа, в котором нет ничего славянского. Это всего лишь
турки, получившие христианские имена. Пусть сербы получат то, что
заслужили. Это что касается причин войны. Теперь поговорим о выгодах,
которые можем извлечь. На что же мы вправе рассчитывать? На захват новых
земель? Господи Боже! Разве у Его Величества империя недостаточно велика?
Разве у нас в Сибири, в Туркестане, на Кавказе, в самой России нет
огромных территорий, которые даже не вспаханы? Тогда какими погремушками
нас манят? Восточная Пруссия? Разве среди подданных императора
недостаточно немцев? Галиция? Она кишит евреями!.. Константинополь, крест
на Святой Софии, Босфор и Дарданеллы? Мысль эта настолько нелепа, что о
ней и говорить не приходится. Даже если бы одержали мы полную победу, и
Гогенцоллерны и Габсбурги будут вынуждены просить мира и согласиться на
наши условия, это будет означать не только конец германского владычества,
но и провозглашение республик по всей Центральной Европе. Тогда неизбежен
крах царизма. Если же допустить мысль о нашем поражении; чем оно
обернется, лучше промолчать... Отсюда вывод, что нас следует как можно
скорее выпутываться из этой авантюры".
Палеолог, у которого была одна забота - сделать все от него
зависящее, чтобы Россия продолжала войну - смотря Витте вслед, думал о
том, что это "загадочный, умеющий деморализовать собеседника индивид,
большой умница, деспотическая личность, относящаяся к ближним с презрением
и чувствующая свою силу, жертва собственного честолюбия, зависти и
гордыни". Посол решил, что воззрения Витте "вредны и опасны" как для
Франции, так и для России.
Нигде оптимизм императора не встречал более горячего отклика, чем
среди русского офицерства. Офицеры полков, размещенных вдали от границы,
опасались, что война закончится раньше, чем они успеют попасть на фронт.
Гвардейские офицеры, которым посчастливилось попасть в действующую армию,
выясняли, следует ли брать с собой парадные мундиры для церемониального
марша по Унтер-ден-Линден. Им посоветовали отправляться в походной форме,
парадную же им вышлют с ближайшей оказией.
Каждый день, с рассвета до заката, улицы российской столицы
сотрясались от грохота сапог по мостовой: к Варшавскому вокзалу шагали
пехотные полки, отправляющиеся на фронт. Дороги, ведущие на запад, были
запружены пехотой, кавалерией, конной артиллерией, двигавшейся в
направлении Прибалтийского края и Восточной Пруссии. Солдаты шли, а не
маршировали. Их сопровождали обозы, санитарные автомобили, полевые кухни и
лошади для ремонта. Колонны шли такой плотной стеной, что иногда солдаты
сворачивали с дороги и, поднимая клубы пыли, шагали прямо по полям, словно
в ХIII веке во время татарского нашествия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190