Ах, мой Ники, все делается не так, как следовало бы, и потому
Н[иколаша] держит тебя поблизости, чтобы заставить тебя подчиниться всем
его идеям и дурным советам".
Государь не разделял опасений императрицы по поводу намерений
великого князя. Он его уважал и целиком (и вполне оправданно) доверял ему.
Однажды, посетив Ставку, Палеолог вздумал обсуждать в присутствии
главнокомандующего решения императора. Великий князь осадил посла, заявив,
что никогда не обсуждает решения его величества, если тот не соизволит
обратиться к нему за советом. Когда среди некоторых чинов армии поползли
слухи, распространяемые неприятелем, что незачем, дескать, русским воевать
с Германией, "в приказе по армии он [Николай Николаевич] объявляет низким
преступлением этот предательский прием врага и заканчивает так: "Всякий
верноподданный знает, что в России все, от главнокомандующего до простого
солдата, повинуются священной и августейшей воле помазанника Божьего,
нашего высокочтимого императора, который один обладает властью начинать и
оканчивать войну".
Император всячески пытался сгладить отношения между Александрой
Федоровной и великим князем. Царь осуждал супругу: "Голубка моя, я не
согласен с тобой, что Н. должен оставаться здесь на время моей поездки в
Галицию. Напротив, именно потому, что в военное время я отправляюсь в
завоеванную провинцию, главнокомандующий должен сопровождать меня. Он едет
со мной, а не я с ним".
Между тем, по мере того, как отступление русских войск продолжалось,
государь все больше укреплялся в мысли взять командование на себя. Видя
опасность, нависшую над армией и державой, император чувствовал себя
обязанным объединить гражданскую и военную власть и возложить на себя все
бремя ответственности за судьбы России. На заседании Совета Министров, во
время которого великий князь Николай Николаевич подвергся ожесточенным
нападкам за его методы руководства военными действиями, премьер-министр
Горемыкин предостерег своих коллег: "Я считаю своим долгом вновь напомнить
членам Совета быть чрезвычайно осмотрительными, говоря с императором
относительно Ставки и великого князя. Недовольство великим князем в
Царском Селе приобрело такой характер, какой может привести к серьезным
последствиям. Боюсь, ваши упреки могут послужить поводом к значительным
осложнениям".
5 августа пала Варшава. А.А.Вырубова вспоминала: "Я помню вечер,
когда императрица и я сидели на балконе в Царском Селе. Пришел Государь с
известием о падении Варшавы; на нем, как говориться, лица не было; он
почти потерял свое всегдашнее самообладание. "Так не может продолжаться, -
воскликнул он, ударив кулаком по столу, - я не могу все сидеть здесь и
наблюдать за тем, как разгромляют армию".
Три недели спустя государь и императрица неожиданно совершили
автомобильную поездку в Петроград. Сначала они отправились в
Петропавловскую крепость, где, посетив собор, на коленях молились у
гробниц царей. Оттуда поехали в Казанский собор, и несколько часов,
коленопреклоненные, молились у чудотворной иконы Казанской Богоматери,
прося помощи и наставления. Вечером того же дня члены Совета Министров
были вызваны в Александровский дворец. В тот вечер император обедал в
обществе царицы и Анны Вырубовой. Фрейлина писала: "Я обедала у Их
Величеств до заседания, которое назначено было на вечер. За обедом
Государь волновался... Уходя, он сказал мне: "Ну, молитесь за меня!"
Помню, я сняла образок и дала ему в руки. Время шло. Императрица
волновалась за Государя... Накинув шаль, она позвала детей и меня на
балкон, идущий вдоль дворца. Через кружевные шторы, в ярко освещенной
угловой гостиной были видны фигуры заседающих; один из министров, стоя,
говорил".
Все, без исключения, министры были против решения государя, указывая
на то, что если глава государства все свое время будет проводить в Ставке,
за восемьсот верст от столицы, это приведет к дезорганизации механизма
государственного управления. Они утверждали, что в случае военных
поражений и политических неурядиц вина будет возложена на государя.
Последний аргумент, к которому они прибегли, состоял в том, чтобы ни в
коем случае не отправляться на фронт в тот момент, когда армия терпит
поражение. По словам Вырубовой, выслушав "все длинные, скучные речи
министров", Государь сказал примерно так: "Господа! Моя воля непреклонна,
я уезжаю в Ставку через два дня".
Письмо царя, адресованное великому князю, было характерно для него.
Красноречивыми словами похвалы в своем послании с целью освободить
генералиссимуса с его поста государь сумел пощадить гордость великого
князя. Царский рескрипт гласил:
"Ваше Императорское Высочество! Вслед за открытием военных действий
причины общегосударственного характера не дали мне возможности последовать
душевному моему влечению и тогда же лично встать во главе армии, почему я
возложил верховное командование всеми сухопутными силами на Ваше
Императорское Высочество.
Возложенное на меня свыше бремя царского служения Родине повелевает
мне ныне, когда враг углубился в пределы империи, принять на себя
верховное командование действующими войсками и разделить боевую страду
моей армии и вместе с нею отстоять от покушений врага Русскую Землю.
Пути промысла Божьего неисповедимы, но мой долг и желание мое
укрепляют меня в этом решении из соображения пользы государственной...
Признавая, при сложившейся обстановке, необходимость мне Вашей помощи
и советов по нашему южному фронту, назначаю Вас, Ваше Императорское
Величество, наместником моим на Кавказе и главнокомандующим доблестной
Кавказской армии, выражая Вашему Императорскому высочеству, за все Ваши
боевые труды глубокую благодарность мою и Родины..."
Послание было вручено великому князю самим военным министром
Поливановым, приехавшим в Ставку. "Слава Богу, - просто произнес
генералиссимус. - Государь освобождает меня от тяжелой обязанности".
Приехав в Ставку, царь написал жене: "Пришел Н. с доброй, славной улыбкой
и спросил, когда я прикажу ему уехать. На следующий день за завтраком и
обедом он много говорил и был в хорошем настроении".
Отставка великого князя немцами была встречена со злорадством.
"Великий князь, - писал впоследствии Людендорф, - был поистине великим
воином и стратегом". И солдаты, и офицеры русской армии расстались с ним с
грустью, однако из-за летних поражений ореол вокруг имени бывшего
главнокомандующего поблек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
Н[иколаша] держит тебя поблизости, чтобы заставить тебя подчиниться всем
его идеям и дурным советам".
Государь не разделял опасений императрицы по поводу намерений
великого князя. Он его уважал и целиком (и вполне оправданно) доверял ему.
Однажды, посетив Ставку, Палеолог вздумал обсуждать в присутствии
главнокомандующего решения императора. Великий князь осадил посла, заявив,
что никогда не обсуждает решения его величества, если тот не соизволит
обратиться к нему за советом. Когда среди некоторых чинов армии поползли
слухи, распространяемые неприятелем, что незачем, дескать, русским воевать
с Германией, "в приказе по армии он [Николай Николаевич] объявляет низким
преступлением этот предательский прием врага и заканчивает так: "Всякий
верноподданный знает, что в России все, от главнокомандующего до простого
солдата, повинуются священной и августейшей воле помазанника Божьего,
нашего высокочтимого императора, который один обладает властью начинать и
оканчивать войну".
Император всячески пытался сгладить отношения между Александрой
Федоровной и великим князем. Царь осуждал супругу: "Голубка моя, я не
согласен с тобой, что Н. должен оставаться здесь на время моей поездки в
Галицию. Напротив, именно потому, что в военное время я отправляюсь в
завоеванную провинцию, главнокомандующий должен сопровождать меня. Он едет
со мной, а не я с ним".
Между тем, по мере того, как отступление русских войск продолжалось,
государь все больше укреплялся в мысли взять командование на себя. Видя
опасность, нависшую над армией и державой, император чувствовал себя
обязанным объединить гражданскую и военную власть и возложить на себя все
бремя ответственности за судьбы России. На заседании Совета Министров, во
время которого великий князь Николай Николаевич подвергся ожесточенным
нападкам за его методы руководства военными действиями, премьер-министр
Горемыкин предостерег своих коллег: "Я считаю своим долгом вновь напомнить
членам Совета быть чрезвычайно осмотрительными, говоря с императором
относительно Ставки и великого князя. Недовольство великим князем в
Царском Селе приобрело такой характер, какой может привести к серьезным
последствиям. Боюсь, ваши упреки могут послужить поводом к значительным
осложнениям".
5 августа пала Варшава. А.А.Вырубова вспоминала: "Я помню вечер,
когда императрица и я сидели на балконе в Царском Селе. Пришел Государь с
известием о падении Варшавы; на нем, как говориться, лица не было; он
почти потерял свое всегдашнее самообладание. "Так не может продолжаться, -
воскликнул он, ударив кулаком по столу, - я не могу все сидеть здесь и
наблюдать за тем, как разгромляют армию".
Три недели спустя государь и императрица неожиданно совершили
автомобильную поездку в Петроград. Сначала они отправились в
Петропавловскую крепость, где, посетив собор, на коленях молились у
гробниц царей. Оттуда поехали в Казанский собор, и несколько часов,
коленопреклоненные, молились у чудотворной иконы Казанской Богоматери,
прося помощи и наставления. Вечером того же дня члены Совета Министров
были вызваны в Александровский дворец. В тот вечер император обедал в
обществе царицы и Анны Вырубовой. Фрейлина писала: "Я обедала у Их
Величеств до заседания, которое назначено было на вечер. За обедом
Государь волновался... Уходя, он сказал мне: "Ну, молитесь за меня!"
Помню, я сняла образок и дала ему в руки. Время шло. Императрица
волновалась за Государя... Накинув шаль, она позвала детей и меня на
балкон, идущий вдоль дворца. Через кружевные шторы, в ярко освещенной
угловой гостиной были видны фигуры заседающих; один из министров, стоя,
говорил".
Все, без исключения, министры были против решения государя, указывая
на то, что если глава государства все свое время будет проводить в Ставке,
за восемьсот верст от столицы, это приведет к дезорганизации механизма
государственного управления. Они утверждали, что в случае военных
поражений и политических неурядиц вина будет возложена на государя.
Последний аргумент, к которому они прибегли, состоял в том, чтобы ни в
коем случае не отправляться на фронт в тот момент, когда армия терпит
поражение. По словам Вырубовой, выслушав "все длинные, скучные речи
министров", Государь сказал примерно так: "Господа! Моя воля непреклонна,
я уезжаю в Ставку через два дня".
Письмо царя, адресованное великому князю, было характерно для него.
Красноречивыми словами похвалы в своем послании с целью освободить
генералиссимуса с его поста государь сумел пощадить гордость великого
князя. Царский рескрипт гласил:
"Ваше Императорское Высочество! Вслед за открытием военных действий
причины общегосударственного характера не дали мне возможности последовать
душевному моему влечению и тогда же лично встать во главе армии, почему я
возложил верховное командование всеми сухопутными силами на Ваше
Императорское Высочество.
Возложенное на меня свыше бремя царского служения Родине повелевает
мне ныне, когда враг углубился в пределы империи, принять на себя
верховное командование действующими войсками и разделить боевую страду
моей армии и вместе с нею отстоять от покушений врага Русскую Землю.
Пути промысла Божьего неисповедимы, но мой долг и желание мое
укрепляют меня в этом решении из соображения пользы государственной...
Признавая, при сложившейся обстановке, необходимость мне Вашей помощи
и советов по нашему южному фронту, назначаю Вас, Ваше Императорское
Величество, наместником моим на Кавказе и главнокомандующим доблестной
Кавказской армии, выражая Вашему Императорскому высочеству, за все Ваши
боевые труды глубокую благодарность мою и Родины..."
Послание было вручено великому князю самим военным министром
Поливановым, приехавшим в Ставку. "Слава Богу, - просто произнес
генералиссимус. - Государь освобождает меня от тяжелой обязанности".
Приехав в Ставку, царь написал жене: "Пришел Н. с доброй, славной улыбкой
и спросил, когда я прикажу ему уехать. На следующий день за завтраком и
обедом он много говорил и был в хорошем настроении".
Отставка великого князя немцами была встречена со злорадством.
"Великий князь, - писал впоследствии Людендорф, - был поистине великим
воином и стратегом". И солдаты, и офицеры русской армии расстались с ним с
грустью, однако из-за летних поражений ореол вокруг имени бывшего
главнокомандующего поблек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190