Примеру
императора последовала и Александра Федоровна. "Больше не зовите меня
императрицей, Лили, - говорила она. - Я всего лишь "экс". Как-то подали на
завтрак несъедобную ветчину. Николай Александрович рассмешил нас всех;
пожав плечами, он заметил: "Возможно, когда-то она и была ветчиной, теперь
же это экс-ветчина".
Первые недели после отречения государя население Петрограда было
враждебно настроено ко всей семье Романовых. Прибыв 24 марта в Могилев,
великий князь Николай Николаевич, вновь назначенный главнокомандующим,
обнаружил, что его ждет письмо от князя Львова. Новый премьер предложил
великому князю отказаться от своего поста, объясняя это тем, что население
решительно настроено против назначения на официальные должности любых
представителей Дома Романовых. Привыкший к дисциплине, великий князь
тотчас повиновался, передав командование генералу Алексееву со словами: "Я
счастлив доказать еще раз свою любовь к родине, в чем до сих пор Россия не
сомневалась". После этого старый воин подал в отставку и уехал в свое
имение в Крым.
Однако главной мишенью клеветников были по-прежнему царь и
императрица. Со дня отречения государя в Петрограде упорно
распространялись слухи о том, что "гражданин Романов" вместе со своей
женой, "немкой Александрой" тайно плетут нити заговора с целью отдать
Россию немцам и с их помощью восстановить монархию. Освободившись от
цензуры и ограничений, пресса принялась за публикацию гнусных историй о
"связи" Распутина с императрицей, которые прежде распространялись только
устно. Описывалась "частная жизнь" четырех великих княжон, излагавшаяся их
мнимыми любовниками. Приводились достойные пера Рабле меню обедов в
Александровском дворце, и голодный петроградский обыватель глотал слюнки,
читая, как харчится "Николаша" со своим семейством: "икра, суп из омара,
пироги с грибами, макароны, жареный гусь, цыплята, телячьи котлеты,
апельсиновое желе, свиные отбивные, рисовый пудинг, селедка с огурцом,
омлет, шницель под сметанным соусом, ананасы, лососина". На карикатурах
бывший царь радостно хлопал в ладоши, наблюдая как вешают политического
преступника, а Александра Федоровна, забравшись в ванну, наполненную
кровью, приговаривала: "Если бы Ники прикончил еще несколько
революционеров, я смогла бы чаще принимать такие ванны".
В этой обстановке всеобщей ненависти, когда члены Петроградского
совдепа требовали бросить Николая Романова в крепость, ответственность за
безопасность императорской семьи Временное правительство возложило на
Керенского. 3 апреля новый надзиратель решил взглянуть на своих узников.
Приезжал он на автомобиле, конфискованном у государя, да и шофер был
из императорского гаража. Выйдя из мотора у дверей кухни, он собрал в
коридоре солдат охраны и дворцовую прислугу и произнес
"ультра-революционную речь". Слуги, по словам Керенского, теперь служат
народу, который платит им жалованье, и по этому они обязаны внимательно
следить за всем, что происходит во дворце, и своевременно докладывать об
этом кому следует. В приемной государя он встретился с графом
Бенкендорфом. Тот вспоминал: "В высоких сапогах, в плотно застегнутой
синей куртке, он вошел через кухню, похожий на мастерового в праздничной
одежде". В следующий раз Керенский заявил: "Я приехал, чтобы взглянуть как
вы тут живете, осмотреть дворец, поговорить с Николаем Александровичем".
Керенский в последствии писал: "Старый придворный, с моноклем в глазу,
ответил, что доложит обо мне его величеству". Зная, что государь и
императрица вместе с детьми еще обедают, граф предложил представителю
новой власти осмотреть дворец. Тот согласился. Керенский, по словам
Бенкендорфа, "не мог спокойно стоять на месте, хватался за предметы,
лежавшие на столе... побегал по зданию, проверил порядок охраны и
наблюдения за арестованными, очень громко разговаривал... Велел открыть
покои императрицы, осмотрел ящики комодов и буфетов, приказал своим
спутникам осмотреть все углы и заглянуть под предметы обстановки". Ни
слова не говоря, прошел по комнатам фрейлин, которые стояли и наблюдали за
ним. Наконец, приблизился к двери в комнату Анны Вырубовой.
Почти выздоровевшая Вырубова обедала с Лили Ден. Услышав шум и
суматоху, она вскочила из-за стола и, взяв кипу личных бумаг, бросила их в
огонь, после чего забралась в постель. Вырубова вспоминает: "Я вся
похолодела и сказала Лили, что это идут за мной". Минуту спустя вошел
Керенский и сразу заметил, что в камине жгли бумаги. "Окруженный
офицерами, в комнату вошел с нахальным видом, маленького роста бритый
человек, крикнув, что он министр юстиции и чтобы я собралась ехать с ним
сейчас в Петроград, - продолжает Вырубова. - Увидев меня в кровати, он
немного смягчился и дал распоряжение, чтобы спросили доктора, можно ли мне
ехать; в противном случае обещал изолировать меня здесь еще на несколько
дней. Граф Бенкендорф послал спросить доктора Боткина. Тот, заразившись
общей паникой, ответил: "Конечно, можно".
Выйдя из комнаты Вырубовой, Керенский прошел мимо комнаты Жильяра.
Полагая, что швейцарец, гражданин республики, ему друг, приветливо кивнул
ему и сказал: "Все в порядке".
Закончив к этому времени обед, государь и императрица были готовы
принять посланца Временного правительства. Проводив гостя в классную
комнату, Бенкендорф оставил его у дверей и вошел доложить о приходе
министра. Затем, распахнув дверь, торжественно произнес: "Его величество
ждет вас". Бенкендорф вспоминал эту встречу: "Керенский был возбужден; он
не мог стоять спокойно, трогал предметы, лежавшие на столе, походил на
человека не в своем уме, говорил бессвязно".
Керенский и сам признавался, что очень нервничал при встрече с
императором: "Откровенно говоря, мне было не по себе, когда я впервые
встретился с Николаем II. Слишком много ужасного было в прошлом связано с
его именем. Проходя одно помещение за другим, я пытался справиться со
своим волнением... Когда я вошел в комнату, во мне произошла мгновенная
перемена... Вся семья сгруппировалась в беспорядке вокруг маленького
столика около окна. Человек среднего роста в военной форме, отделившись
двинулся нерешительно мне навстречу со слабой улыбкой на устах. Это был
император... Остановился, как будто колебался, что ему делать. Он не знал,
как я поступлю. Должен ли он был принять меня как хозяин дома или же
ожидать моего обращения к нему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
императора последовала и Александра Федоровна. "Больше не зовите меня
императрицей, Лили, - говорила она. - Я всего лишь "экс". Как-то подали на
завтрак несъедобную ветчину. Николай Александрович рассмешил нас всех;
пожав плечами, он заметил: "Возможно, когда-то она и была ветчиной, теперь
же это экс-ветчина".
Первые недели после отречения государя население Петрограда было
враждебно настроено ко всей семье Романовых. Прибыв 24 марта в Могилев,
великий князь Николай Николаевич, вновь назначенный главнокомандующим,
обнаружил, что его ждет письмо от князя Львова. Новый премьер предложил
великому князю отказаться от своего поста, объясняя это тем, что население
решительно настроено против назначения на официальные должности любых
представителей Дома Романовых. Привыкший к дисциплине, великий князь
тотчас повиновался, передав командование генералу Алексееву со словами: "Я
счастлив доказать еще раз свою любовь к родине, в чем до сих пор Россия не
сомневалась". После этого старый воин подал в отставку и уехал в свое
имение в Крым.
Однако главной мишенью клеветников были по-прежнему царь и
императрица. Со дня отречения государя в Петрограде упорно
распространялись слухи о том, что "гражданин Романов" вместе со своей
женой, "немкой Александрой" тайно плетут нити заговора с целью отдать
Россию немцам и с их помощью восстановить монархию. Освободившись от
цензуры и ограничений, пресса принялась за публикацию гнусных историй о
"связи" Распутина с императрицей, которые прежде распространялись только
устно. Описывалась "частная жизнь" четырех великих княжон, излагавшаяся их
мнимыми любовниками. Приводились достойные пера Рабле меню обедов в
Александровском дворце, и голодный петроградский обыватель глотал слюнки,
читая, как харчится "Николаша" со своим семейством: "икра, суп из омара,
пироги с грибами, макароны, жареный гусь, цыплята, телячьи котлеты,
апельсиновое желе, свиные отбивные, рисовый пудинг, селедка с огурцом,
омлет, шницель под сметанным соусом, ананасы, лососина". На карикатурах
бывший царь радостно хлопал в ладоши, наблюдая как вешают политического
преступника, а Александра Федоровна, забравшись в ванну, наполненную
кровью, приговаривала: "Если бы Ники прикончил еще несколько
революционеров, я смогла бы чаще принимать такие ванны".
В этой обстановке всеобщей ненависти, когда члены Петроградского
совдепа требовали бросить Николая Романова в крепость, ответственность за
безопасность императорской семьи Временное правительство возложило на
Керенского. 3 апреля новый надзиратель решил взглянуть на своих узников.
Приезжал он на автомобиле, конфискованном у государя, да и шофер был
из императорского гаража. Выйдя из мотора у дверей кухни, он собрал в
коридоре солдат охраны и дворцовую прислугу и произнес
"ультра-революционную речь". Слуги, по словам Керенского, теперь служат
народу, который платит им жалованье, и по этому они обязаны внимательно
следить за всем, что происходит во дворце, и своевременно докладывать об
этом кому следует. В приемной государя он встретился с графом
Бенкендорфом. Тот вспоминал: "В высоких сапогах, в плотно застегнутой
синей куртке, он вошел через кухню, похожий на мастерового в праздничной
одежде". В следующий раз Керенский заявил: "Я приехал, чтобы взглянуть как
вы тут живете, осмотреть дворец, поговорить с Николаем Александровичем".
Керенский в последствии писал: "Старый придворный, с моноклем в глазу,
ответил, что доложит обо мне его величеству". Зная, что государь и
императрица вместе с детьми еще обедают, граф предложил представителю
новой власти осмотреть дворец. Тот согласился. Керенский, по словам
Бенкендорфа, "не мог спокойно стоять на месте, хватался за предметы,
лежавшие на столе... побегал по зданию, проверил порядок охраны и
наблюдения за арестованными, очень громко разговаривал... Велел открыть
покои императрицы, осмотрел ящики комодов и буфетов, приказал своим
спутникам осмотреть все углы и заглянуть под предметы обстановки". Ни
слова не говоря, прошел по комнатам фрейлин, которые стояли и наблюдали за
ним. Наконец, приблизился к двери в комнату Анны Вырубовой.
Почти выздоровевшая Вырубова обедала с Лили Ден. Услышав шум и
суматоху, она вскочила из-за стола и, взяв кипу личных бумаг, бросила их в
огонь, после чего забралась в постель. Вырубова вспоминает: "Я вся
похолодела и сказала Лили, что это идут за мной". Минуту спустя вошел
Керенский и сразу заметил, что в камине жгли бумаги. "Окруженный
офицерами, в комнату вошел с нахальным видом, маленького роста бритый
человек, крикнув, что он министр юстиции и чтобы я собралась ехать с ним
сейчас в Петроград, - продолжает Вырубова. - Увидев меня в кровати, он
немного смягчился и дал распоряжение, чтобы спросили доктора, можно ли мне
ехать; в противном случае обещал изолировать меня здесь еще на несколько
дней. Граф Бенкендорф послал спросить доктора Боткина. Тот, заразившись
общей паникой, ответил: "Конечно, можно".
Выйдя из комнаты Вырубовой, Керенский прошел мимо комнаты Жильяра.
Полагая, что швейцарец, гражданин республики, ему друг, приветливо кивнул
ему и сказал: "Все в порядке".
Закончив к этому времени обед, государь и императрица были готовы
принять посланца Временного правительства. Проводив гостя в классную
комнату, Бенкендорф оставил его у дверей и вошел доложить о приходе
министра. Затем, распахнув дверь, торжественно произнес: "Его величество
ждет вас". Бенкендорф вспоминал эту встречу: "Керенский был возбужден; он
не мог стоять спокойно, трогал предметы, лежавшие на столе, походил на
человека не в своем уме, говорил бессвязно".
Керенский и сам признавался, что очень нервничал при встрече с
императором: "Откровенно говоря, мне было не по себе, когда я впервые
встретился с Николаем II. Слишком много ужасного было в прошлом связано с
его именем. Проходя одно помещение за другим, я пытался справиться со
своим волнением... Когда я вошел в комнату, во мне произошла мгновенная
перемена... Вся семья сгруппировалась в беспорядке вокруг маленького
столика около окна. Человек среднего роста в военной форме, отделившись
двинулся нерешительно мне навстречу со слабой улыбкой на устах. Это был
император... Остановился, как будто колебался, что ему делать. Он не знал,
как я поступлю. Должен ли он был принять меня как хозяин дома или же
ожидать моего обращения к нему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190