Важнейшим для нас вопросом является сейчас продовольствие". В
сентябре, когда Александра Федоровна принялась наседать на государя,
требуя назначения министром Протопопова, царь возмутился: "И с кого
начать? От всех этих перемен голова идет кругом. По-моему, они происходят
слишком часто. Во всяком случае, это не очень хорошо для внутреннего
состояния страны, потому что каждый новый человек вносит также перемены и
в администрацию". 20 сентября император признавался: "Наряду с военными
делами меня больше всего волнует вопрос о продовольствии... Цены все
растут, и народ начинает голодать. Ясно, к чему может привести страну
такое положение дел. Старый Шт. не может преодолеть всех этих трудностей.
Я не вижу иного выхода, как передать дело военному ведомству, но это также
имеет свои неудобства! Самый проклятый вопрос, с которым я когда-либо
сталкивался!"
В начале ноября 1916 года Николай II вместе с цесаревичем поехал в
Киев с тем, чтобы посетить госпитали и навестить императрицу-мать, которая
жила в этом городе. "Я была потрясена, увидев Ники таким бледным,
исхудавшим и измученным, - писала его сестра, великая княгиня Ольга
Александровна, которая находилась в Киеве вместе с матерью. - "Маму
встревожила его необычная молчаливость". П.Жильяру бросилась в глаза это
же обстоятельство: "Никогда он мне не казался таким смущенным. Несмотря на
свое самообладание, он был нервен, раздражителен и два или три раза ему
случалось резко оборвать Алексея Николаевича".
Поскольку государь нес двойное бремя, как монарх и как верховный
главнокомандующий, здоровье и настроение царя стали ухудшаться. Старые
друзья, например, князь Владимир Орлов, неприязненно относившиеся к
Распутину, были в опале. Даже старый граф Фредерикс продолжал занимать
свой пост при дворе лишь потому, что говорил с царем только о погоде да
прочих пустяках. В Киеве император рассчитывал отдохнуть от военных
проблем и государственных забот, однако во время первой же встречи с сыном
Мария Федоровна потребовала отставки Штюрмера и удаления от престола
Распутина.
Устав от бремени власти, Николай II во время пребывания в Киеве
совершил великодушный, поистине царский поступок. В одной из палат
госпиталя, где работала сестра государя, "находился молодой раненный
дезертир, приговоренный военным судом к смертной казни, - вспоминала
великая княгиня. - Его охраняли два часовых. Мы все жалели его - он был
такой славный мальчик. Врач сообщил о нем Ники, который тотчас направился
в угол палаты, где лежал бедняга. Положив руку на плечо юноши, Ники очень
спокойно спросил, почему тот дезертировал. Запинаясь, мальчик рассказал,
что когда у него кончились боеприпасы, он перепугался и побежал. Затая
дыхание, мы ждали, что будет. Ники сказал юноше, что он свободен. В
следующую минуту бедный юноша, выбравшись из постели, упал на пол и,
обхватив колени Ники, зарыдал, как малое дитя. Мне кажется, мы все тоже
плакали... Эта сцена врезалась мне в память. С тех пор я Ники не видела".
Во время пребывания императора в Киеве состоялось заседание Думы.
Надвигалась гроза. Партийная принадлежность депутатов не имела никакого
значения: против правительства выступали все, начиная от крайних правых и
кончая революционерами. Милюков, лидер либералов, открыто нападал на
Штюрмера и Распутина и подвергал завуалированной критике императрицу.
Штюрмера он без обиняков назвал германским агентов. Произнося свою
знаменитую речь, Милюков перечислял факты беспомощности или продажности
правительства, после каждого выпада спрашивая у депутатов: "Что это -
глупость или измена?" Следом за Милюковым выступил Василий Маклаков, лидер
правого крыла кадетов, который заявил: "Старый режим чужд интересам
России". Цитируя Пушкина, он громко воскликнул: "Беда стране, где раб и
льстец одни приближены к престолу".
К тому моменту, когда Николай II вернулся из Киева в Царскую Ставку,
страсти депутатов Думы накалились настолько, что фактом этим нельзя было
более пренебрегать. Помня слова императрицы-матери, государь решил
сместить Штюрмера. Царица не была настроена столь категорично и
посоветовала мужу предоставить престарелому премьеру отпуск. "Я имела
длительную беседу с Протопоповым и с нашим Другом, и оба находят, что для
умиротворения Думы Шт[юрмеру] следовало бы заболеть и отправиться в 3-х
недельный отпуск. И действительно, он очень нездоров и очень подавлен
этими подлыми нападками. И так как он играет роль красного флага в этом
доме умалишенных, то лучше было бы ему на время исчезнуть".
Император тотчас согласился и 8 ноября написал: "Все эти дни я думал
о старике Шт. Он, как ты верно заметила, является красным флагом не только
для Думы, но и для всей страны, увы! Об этом я слышу со всех сторон, никто
ему не верит, и все сердятся, что мы за него стоим. Гораздо хуже, чем с
Горемык. в прошлом году. Я его упрекаю в излишней осторожности и
неспособности взять на себя ответственность и заставить всех работать, как
следует. Он уже завтра сюда приезжает (Шт.), и я дам ему теперь отпуск.
Насчет будущего посмотрим, мы поговорим об этом, когда ты сюда приедешь".
Чтобы угодить Думе, Распутин посоветовал освободить Штюрмера лишь от
должности министра иностранных дел, но не от обоих постов. Государыня
писала мужу: "Наш Друг говорит, что Штюрмер мог бы еще оставаться
некоторое время Пред.С.Мин." Но император уже принял собственное решение:
"Я приму Шт. через час и буду настаивать на том, чтоб он взял отпуск. Увы!
я думаю, что ему придется совсем уйти, - никто не имеет доверия к нему. Я
понимаю, что даже Бьюкенен говорил мне в последнее наше свидание, что
английские консулы в России в своих донесениях предсказывают серьезные
волнения в случае, если он останется. И каждый день я слышу об этом все
больше и больше", - писал он 9 ноября 1916 года.
Императрица была удивлена решением супруга: "Меня больно поразило,
что ты его уволил и из Сов.Мин. У меня стало очень тяжко на душе - такой
преданный, честный, верный человек! Мне его жаль, потому что он любит
нашего Друга и был совершенно прав в этом. Трепов мне лично не нравится, и
я никогда не буду питать к нему таких чувств, как к старикам Горем. и Шт.
То были люди доброго старого закала... Те двое любили меня и с каждым
волновавшим их вопросом приходили ко мне, чтоб не беспокоить тебя, а этот
Трепов - увы! - меня не долюбливает, и если он не будет доверять мне или
нашему Другу, то, думается, возникнут большие затруднения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
сентябре, когда Александра Федоровна принялась наседать на государя,
требуя назначения министром Протопопова, царь возмутился: "И с кого
начать? От всех этих перемен голова идет кругом. По-моему, они происходят
слишком часто. Во всяком случае, это не очень хорошо для внутреннего
состояния страны, потому что каждый новый человек вносит также перемены и
в администрацию". 20 сентября император признавался: "Наряду с военными
делами меня больше всего волнует вопрос о продовольствии... Цены все
растут, и народ начинает голодать. Ясно, к чему может привести страну
такое положение дел. Старый Шт. не может преодолеть всех этих трудностей.
Я не вижу иного выхода, как передать дело военному ведомству, но это также
имеет свои неудобства! Самый проклятый вопрос, с которым я когда-либо
сталкивался!"
В начале ноября 1916 года Николай II вместе с цесаревичем поехал в
Киев с тем, чтобы посетить госпитали и навестить императрицу-мать, которая
жила в этом городе. "Я была потрясена, увидев Ники таким бледным,
исхудавшим и измученным, - писала его сестра, великая княгиня Ольга
Александровна, которая находилась в Киеве вместе с матерью. - "Маму
встревожила его необычная молчаливость". П.Жильяру бросилась в глаза это
же обстоятельство: "Никогда он мне не казался таким смущенным. Несмотря на
свое самообладание, он был нервен, раздражителен и два или три раза ему
случалось резко оборвать Алексея Николаевича".
Поскольку государь нес двойное бремя, как монарх и как верховный
главнокомандующий, здоровье и настроение царя стали ухудшаться. Старые
друзья, например, князь Владимир Орлов, неприязненно относившиеся к
Распутину, были в опале. Даже старый граф Фредерикс продолжал занимать
свой пост при дворе лишь потому, что говорил с царем только о погоде да
прочих пустяках. В Киеве император рассчитывал отдохнуть от военных
проблем и государственных забот, однако во время первой же встречи с сыном
Мария Федоровна потребовала отставки Штюрмера и удаления от престола
Распутина.
Устав от бремени власти, Николай II во время пребывания в Киеве
совершил великодушный, поистине царский поступок. В одной из палат
госпиталя, где работала сестра государя, "находился молодой раненный
дезертир, приговоренный военным судом к смертной казни, - вспоминала
великая княгиня. - Его охраняли два часовых. Мы все жалели его - он был
такой славный мальчик. Врач сообщил о нем Ники, который тотчас направился
в угол палаты, где лежал бедняга. Положив руку на плечо юноши, Ники очень
спокойно спросил, почему тот дезертировал. Запинаясь, мальчик рассказал,
что когда у него кончились боеприпасы, он перепугался и побежал. Затая
дыхание, мы ждали, что будет. Ники сказал юноше, что он свободен. В
следующую минуту бедный юноша, выбравшись из постели, упал на пол и,
обхватив колени Ники, зарыдал, как малое дитя. Мне кажется, мы все тоже
плакали... Эта сцена врезалась мне в память. С тех пор я Ники не видела".
Во время пребывания императора в Киеве состоялось заседание Думы.
Надвигалась гроза. Партийная принадлежность депутатов не имела никакого
значения: против правительства выступали все, начиная от крайних правых и
кончая революционерами. Милюков, лидер либералов, открыто нападал на
Штюрмера и Распутина и подвергал завуалированной критике императрицу.
Штюрмера он без обиняков назвал германским агентов. Произнося свою
знаменитую речь, Милюков перечислял факты беспомощности или продажности
правительства, после каждого выпада спрашивая у депутатов: "Что это -
глупость или измена?" Следом за Милюковым выступил Василий Маклаков, лидер
правого крыла кадетов, который заявил: "Старый режим чужд интересам
России". Цитируя Пушкина, он громко воскликнул: "Беда стране, где раб и
льстец одни приближены к престолу".
К тому моменту, когда Николай II вернулся из Киева в Царскую Ставку,
страсти депутатов Думы накалились настолько, что фактом этим нельзя было
более пренебрегать. Помня слова императрицы-матери, государь решил
сместить Штюрмера. Царица не была настроена столь категорично и
посоветовала мужу предоставить престарелому премьеру отпуск. "Я имела
длительную беседу с Протопоповым и с нашим Другом, и оба находят, что для
умиротворения Думы Шт[юрмеру] следовало бы заболеть и отправиться в 3-х
недельный отпуск. И действительно, он очень нездоров и очень подавлен
этими подлыми нападками. И так как он играет роль красного флага в этом
доме умалишенных, то лучше было бы ему на время исчезнуть".
Император тотчас согласился и 8 ноября написал: "Все эти дни я думал
о старике Шт. Он, как ты верно заметила, является красным флагом не только
для Думы, но и для всей страны, увы! Об этом я слышу со всех сторон, никто
ему не верит, и все сердятся, что мы за него стоим. Гораздо хуже, чем с
Горемык. в прошлом году. Я его упрекаю в излишней осторожности и
неспособности взять на себя ответственность и заставить всех работать, как
следует. Он уже завтра сюда приезжает (Шт.), и я дам ему теперь отпуск.
Насчет будущего посмотрим, мы поговорим об этом, когда ты сюда приедешь".
Чтобы угодить Думе, Распутин посоветовал освободить Штюрмера лишь от
должности министра иностранных дел, но не от обоих постов. Государыня
писала мужу: "Наш Друг говорит, что Штюрмер мог бы еще оставаться
некоторое время Пред.С.Мин." Но император уже принял собственное решение:
"Я приму Шт. через час и буду настаивать на том, чтоб он взял отпуск. Увы!
я думаю, что ему придется совсем уйти, - никто не имеет доверия к нему. Я
понимаю, что даже Бьюкенен говорил мне в последнее наше свидание, что
английские консулы в России в своих донесениях предсказывают серьезные
волнения в случае, если он останется. И каждый день я слышу об этом все
больше и больше", - писал он 9 ноября 1916 года.
Императрица была удивлена решением супруга: "Меня больно поразило,
что ты его уволил и из Сов.Мин. У меня стало очень тяжко на душе - такой
преданный, честный, верный человек! Мне его жаль, потому что он любит
нашего Друга и был совершенно прав в этом. Трепов мне лично не нравится, и
я никогда не буду питать к нему таких чувств, как к старикам Горем. и Шт.
То были люди доброго старого закала... Те двое любили меня и с каждым
волновавшим их вопросом приходили ко мне, чтоб не беспокоить тебя, а этот
Трепов - увы! - меня не долюбливает, и если он не будет доверять мне или
нашему Другу, то, думается, возникнут большие затруднения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190