Через
несколько минут засыпал, - это повторялось каждый час до 4-х ч. Вчерашний
день он провел в постели. Я всем объяснил, что он просто плохо спал, и я
тоже, - да это и было так. Слава Богу, нынче все прошло, - только он очень
бледен, и было маленькое кровотечение из носу. В остальном он совершенно
такой, как всегда, и мы вместе гуляли в садике".
Год спустя, в июле 1916 года, Николай Александровач писал: "Нынче
утром, когда мы еще лежали в постели, Алексей показал мне, что у него не
сгибается в локте рука; затем измерил температуру и заявил, что собирается
весь день пролежать в постели". В ноябре того же года царь сообщал жене:
"Маленький растянул вену в верхней части правой ноги... Ночью он то и дело
просыпался и стонал во сне". На следующий день была сделана такая запись:
"Нога Бэби время от времени болит, и большую часть ночи он не спит. Когда
я ложусь спать, он старается не стонать".
Хотя создавалась ситуация, не имевшая прецедента в истории войн и
монархии - император, главнокомандующий самой многочисленной в мире армии
ночами сидел у постели больного сына - Николай Александрович избегал
разговоров о болезни наследника. "Царь редко заводит разговор о здоровье
цесаревича, - писал Хенбери-Вильямс. - Полагаю, он понимает, что здоровье
ребенка никогда не будет удовлетворительным и, несомненно, задумывается
над тем, что произойдет если сын унаследует его престол. Во всяком случае,
он делает все, что в его силах, чтобы подготовить сына к царскому
служению, которое окажется для него очень тяжелой задачей. Император
желает, чтобы сын смог путешествовать, дабы увидеть свет и почерпнуть в
этих путешествиях по зарубежным странам сведения, которые могут оказаться
полезными у него в стране, несмотря на огромные трудности, свойственные,
по его словам, огромной этой Европе".
Все в основном шло хорошо, недуг находился под контролем, и император
испытывал обманчивое чувство покоя и уверенности. Но болезнь эта коварна.
Она только и поджидает случай, чтобы нанести удар из-за угла. В декабре
1915 года у цесаревича началось сильное кровотечение. Со времени травмы,
полученной в Спале, оно было самым серьезным. Именно таких кровоизлияний
пуще всего страшилась императрица.
Государь ехал с сыном в Галицию с целью дать смотр гвардейским
полкам. "Утром в день отъезда, 16 декабря, - вспоминал Жильяр, - у Алексея
Николаевича, который накануне простудился, схватив сильный насморк, от
чихания пошла носом кровь. Я уведомил об этом профессора Федорова, но тому
не удалось окончательно остановить кровотечение... Ночью мальчику стало
хуже. Поднялась температура, он слабел. В три часа утра встревоженный
профессор Федоров решил разбудить Государя и попросить его вернуться в
Могилев, где он смог бы лечить его в более благоприятных условиях.
На следующее утро мы уже ехали назад, в Ставку, но состояние ребенка
было столь опасным, что решено было отвезти его в Царское... Силы
оставляли больного. Пришлось несколько раз останавливать поезд, чтобы
сменить ватные пробки в нос. Алексея Николаевича в постели поддерживал его
матрос Нагорный, так как его нельзя было оставлять в совершенно лежачем
положении. Дважды делались обмороки, и я думал, что это конец".
Во время этого кризиса Анна Вырубова находилась вместе с
императрицей. Она вспоминала:
"В 1915 году, когда Государь выехал во главе армии, он уехал в
Ставку, взяв Алексея Николаевича с собой. В расстоянии нескольких часов
пути от Царского Села у Алексея Николаевича началось кровоизлияние носом.
Доктор Деревенко, который постоянно его сопровождал, старался остановить
кровь, но ничего не помогало, и положение становилось настолько грозным,
что Деревенко решился просить Государя вернуть поезд обратно, так как
Алексей Николаевич истекает кровью. Какие мучительные часы провела
Императрица, ожидая их возвращения, так как подобного кровоизлияния больше
всего опасалась. С огромными предосторожностями перенесли его из поезда. Я
видела его, когда он лежал в детской: маленькое восковое лицо, в ноздрях
окровавленная вата. Профессор Федоров и доктор Деревенко возились около
него, но кровь не унималась... Императрица стояла на коленях около
кровати, ломая себе голову, что дальше предпринять. Дома я получила от нее
записку с приказанием вызвать Григория Ефимовича.
Распутин приехал во дворец и с родителями прошел к Алексею
Николаевичу. По их рассказам, он, подойдя к кровати, перекрестил
Наследника, сказав родителям, что серьезного ничего нет и им нечего
беспокоиться, повернулся и ушел. Кровотечение прекратилось. Государь на
следующий день уехал в Ставку. Доктора говорили, что они совершенно не
понимают, как это произошло".
В своем рассказе Жильяр отдает должное стараниям врачей, но не
оспаривает утверждения А.Вырубовой, будто императрица была убеждена, что
не кто иной, как Распутин спас ее сына. "Наконец мы приехали в Царское
Село. Было одиннадцать часов. Терзаемая тревогой, государыня стояла на
платформе вместе с четырьмя великими княжнами. Больного ребенка с
величайшими предосторожностями отнесли во дворец. Врачам наконец-то
удалось прижечь шрам, образовавшийся в том месте, где лопнул кровеносный
сосуд. И снова императрица объяснила улучшение здоровья сына молитвам
Распутина и была убеждена, что мальчик остался жив благодаря
заступничеству старца".
Николай II, скрепя сердце, оставивший сына снова в дамском обществе,
вернулся на фронт. Из Галиции, где государь дал смотр гвардейским частям,
он писал жене: "Они не проходили маршем из-за густой, вязкой грязи, а то
потеряли бы сапоги у меня на глазах... Уже начинало смеркаться...
Посередине огромной площади был отслужен благодарственный молебен. Сев в
автомобиль, я попрощался с войсками и услышал в ответ раздававшийся над
полем грозный рев... В тот день я дал смотр 84 000 одних лишь гвардейцев и
пригласил к себе на обед в поезд 105 полковых командиров... Скажи
Маленькому, что я ужасно соскучился по нему".
В Могилеве в доме губернатора обстановка изменилась. Разговоры стали
сухими и официальными. "Передай ему, - писал царь Александре Федоровне,
что они [иностранцы] всегда закусывают в маленькой комнате и вспоминают
его. Я тоже очень часто думаю о нем, особенно в саду по вечерам, и мне не
достает чашки шоколада в его обществе".
Восстанавливая здоровье, цесаревич оставался в Царском Селе, до конца
зимы. В каждом письме императрица сообщала супругу, как идут дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
несколько минут засыпал, - это повторялось каждый час до 4-х ч. Вчерашний
день он провел в постели. Я всем объяснил, что он просто плохо спал, и я
тоже, - да это и было так. Слава Богу, нынче все прошло, - только он очень
бледен, и было маленькое кровотечение из носу. В остальном он совершенно
такой, как всегда, и мы вместе гуляли в садике".
Год спустя, в июле 1916 года, Николай Александровач писал: "Нынче
утром, когда мы еще лежали в постели, Алексей показал мне, что у него не
сгибается в локте рука; затем измерил температуру и заявил, что собирается
весь день пролежать в постели". В ноябре того же года царь сообщал жене:
"Маленький растянул вену в верхней части правой ноги... Ночью он то и дело
просыпался и стонал во сне". На следующий день была сделана такая запись:
"Нога Бэби время от времени болит, и большую часть ночи он не спит. Когда
я ложусь спать, он старается не стонать".
Хотя создавалась ситуация, не имевшая прецедента в истории войн и
монархии - император, главнокомандующий самой многочисленной в мире армии
ночами сидел у постели больного сына - Николай Александрович избегал
разговоров о болезни наследника. "Царь редко заводит разговор о здоровье
цесаревича, - писал Хенбери-Вильямс. - Полагаю, он понимает, что здоровье
ребенка никогда не будет удовлетворительным и, несомненно, задумывается
над тем, что произойдет если сын унаследует его престол. Во всяком случае,
он делает все, что в его силах, чтобы подготовить сына к царскому
служению, которое окажется для него очень тяжелой задачей. Император
желает, чтобы сын смог путешествовать, дабы увидеть свет и почерпнуть в
этих путешествиях по зарубежным странам сведения, которые могут оказаться
полезными у него в стране, несмотря на огромные трудности, свойственные,
по его словам, огромной этой Европе".
Все в основном шло хорошо, недуг находился под контролем, и император
испытывал обманчивое чувство покоя и уверенности. Но болезнь эта коварна.
Она только и поджидает случай, чтобы нанести удар из-за угла. В декабре
1915 года у цесаревича началось сильное кровотечение. Со времени травмы,
полученной в Спале, оно было самым серьезным. Именно таких кровоизлияний
пуще всего страшилась императрица.
Государь ехал с сыном в Галицию с целью дать смотр гвардейским
полкам. "Утром в день отъезда, 16 декабря, - вспоминал Жильяр, - у Алексея
Николаевича, который накануне простудился, схватив сильный насморк, от
чихания пошла носом кровь. Я уведомил об этом профессора Федорова, но тому
не удалось окончательно остановить кровотечение... Ночью мальчику стало
хуже. Поднялась температура, он слабел. В три часа утра встревоженный
профессор Федоров решил разбудить Государя и попросить его вернуться в
Могилев, где он смог бы лечить его в более благоприятных условиях.
На следующее утро мы уже ехали назад, в Ставку, но состояние ребенка
было столь опасным, что решено было отвезти его в Царское... Силы
оставляли больного. Пришлось несколько раз останавливать поезд, чтобы
сменить ватные пробки в нос. Алексея Николаевича в постели поддерживал его
матрос Нагорный, так как его нельзя было оставлять в совершенно лежачем
положении. Дважды делались обмороки, и я думал, что это конец".
Во время этого кризиса Анна Вырубова находилась вместе с
императрицей. Она вспоминала:
"В 1915 году, когда Государь выехал во главе армии, он уехал в
Ставку, взяв Алексея Николаевича с собой. В расстоянии нескольких часов
пути от Царского Села у Алексея Николаевича началось кровоизлияние носом.
Доктор Деревенко, который постоянно его сопровождал, старался остановить
кровь, но ничего не помогало, и положение становилось настолько грозным,
что Деревенко решился просить Государя вернуть поезд обратно, так как
Алексей Николаевич истекает кровью. Какие мучительные часы провела
Императрица, ожидая их возвращения, так как подобного кровоизлияния больше
всего опасалась. С огромными предосторожностями перенесли его из поезда. Я
видела его, когда он лежал в детской: маленькое восковое лицо, в ноздрях
окровавленная вата. Профессор Федоров и доктор Деревенко возились около
него, но кровь не унималась... Императрица стояла на коленях около
кровати, ломая себе голову, что дальше предпринять. Дома я получила от нее
записку с приказанием вызвать Григория Ефимовича.
Распутин приехал во дворец и с родителями прошел к Алексею
Николаевичу. По их рассказам, он, подойдя к кровати, перекрестил
Наследника, сказав родителям, что серьезного ничего нет и им нечего
беспокоиться, повернулся и ушел. Кровотечение прекратилось. Государь на
следующий день уехал в Ставку. Доктора говорили, что они совершенно не
понимают, как это произошло".
В своем рассказе Жильяр отдает должное стараниям врачей, но не
оспаривает утверждения А.Вырубовой, будто императрица была убеждена, что
не кто иной, как Распутин спас ее сына. "Наконец мы приехали в Царское
Село. Было одиннадцать часов. Терзаемая тревогой, государыня стояла на
платформе вместе с четырьмя великими княжнами. Больного ребенка с
величайшими предосторожностями отнесли во дворец. Врачам наконец-то
удалось прижечь шрам, образовавшийся в том месте, где лопнул кровеносный
сосуд. И снова императрица объяснила улучшение здоровья сына молитвам
Распутина и была убеждена, что мальчик остался жив благодаря
заступничеству старца".
Николай II, скрепя сердце, оставивший сына снова в дамском обществе,
вернулся на фронт. Из Галиции, где государь дал смотр гвардейским частям,
он писал жене: "Они не проходили маршем из-за густой, вязкой грязи, а то
потеряли бы сапоги у меня на глазах... Уже начинало смеркаться...
Посередине огромной площади был отслужен благодарственный молебен. Сев в
автомобиль, я попрощался с войсками и услышал в ответ раздававшийся над
полем грозный рев... В тот день я дал смотр 84 000 одних лишь гвардейцев и
пригласил к себе на обед в поезд 105 полковых командиров... Скажи
Маленькому, что я ужасно соскучился по нему".
В Могилеве в доме губернатора обстановка изменилась. Разговоры стали
сухими и официальными. "Передай ему, - писал царь Александре Федоровне,
что они [иностранцы] всегда закусывают в маленькой комнате и вспоминают
его. Я тоже очень часто думаю о нем, особенно в саду по вечерам, и мне не
достает чашки шоколада в его обществе".
Восстанавливая здоровье, цесаревич оставался в Царском Селе, до конца
зимы. В каждом письме императрица сообщала супругу, как идут дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190