Протянуть ли руку или ожидать моего
поклона?
Я почувствовал его затруднение, как и всей семьи, перед страшным
революционером. Я быстро подошел к Николаю II и с улыбкой протянул руку,
назвав себя... Он с силой пожал мне руку, улыбнулся и, заметно
успокоенный, провел меня к соей семье. Его сын и дочери, поглощенные
любопытством, пристально смотрели ан меня. Но Александра Федоровна стояла,
прямая и строгая, гордая и непримиримая. Она медленно, словно нехотя,
протянула мне руку... Я справился о здоровье членов семьи, сказал, что их
родственники за границей беспокоятся о них... обещал им без задержек
доставлять все известия... Спросил, нет ли каких-либо претензий, хорошо ли
держит себя стража, не нуждаются ли они в чем-либо. Я просил их не
беспокоится, не огорчаться и положиться на меня. Они благодарили меня.
После этого мы с императором вошли в соседнюю комнату, где я еще раз
заверил его, что они в безопасности. К нему вернулось его необыкновенное
спокойствие. Он спросил, какова обстановка на фронте и пожелал нам успеха
в выполнении нашей трудной задачи".
Описывая события того дня, Керенский ничего не говорит об аресте Анны
Вырубовой и Лили Ден. Вырубова так описывает их прощание с государыней:
"Императрица сквозь рыдания сказала, указывая на небо: "Там и в Боге мы
всегда вместе". Я почти не помню, как меня от нее оторвали. Волков все
повторял: "Анна Александровна, никто - как Бог". Посмотрев на лица наших
палачей, я увидела, что и они в слезах". Обращаясь к Лили, императрица
проговорила: "Лили, страданиями мы очищаемся для иной жизни. Это прощание
ничего не значит. Встретимся в ином мире". Оставив во дворце свою любимую
собачку Джемами, Вырубова, упираясь костылями, поковыляла к автомобилю и с
трудом села рядом с Лили Ден. "Машина тронулась, навсегда увозя меня из
Царского Села, - вспоминала впоследствии Анна Александровна. - Мы с Лили
прижались лицом к стеклу, пытаясь разглядеть любимые лица тех, кого мы
покидали. В окнах детских стояли Государыня и дети: их белые фигуры были
едва заметны. День был пасмурный и холодный; у меня кружилась голова от
слабости и волнения". Наутро Лили Ден освободили. Анне же Вырубовой
предстояло просидеть пять месяцев в холодном каземате Петропавловской
крепости.
Шесть дней спустя, 9 апреля, Керенский вернулся в Александровский
дворец с целью начать расследование "предательской, прогерманской"
политики бывшей императрицы. Он распорядился, чтобы на время следствия
государыня была разлучена с супругом, но врачи и фрейлины запротестовали,
заметив ему, что "было бы бесчеловечно разлучить мать с больными детьми;
тогда он решил принять эту меру к государю, - вспоминал Жильяр. - Государь
может ее видеть впредь только во время богослужения и за обеденным столом,
при условии разговора непременно по-русски. Чай можно также пить вместе,
но в присутствии офицера".
Хотя расследования продолжалось восемнадцать дней, оно было
поверхностным, и Керенский, ознакомившись с содержанием отобранных у
государя бумаг, по словам Жильяра, понял что он "чист". Государыню он
допрашивал по часу в день. По словам Бенкендорфа, он "вежливо и сдержанно"
стал расспрашивать о той роли, какую императрица до переворота играла в
политической жизни государства, в частности, о ее влиянии на государя при
назначении министров. Александра Федоровна пояснила, что, поскольку у них
с мужем "дружная семья", то естественно, у них не было никаких тайн друг
от друга". Кроме того, поскольку супруг почти все время находился вдали, в
армии, он давал ей тогда малозначительные поручения". Бенкендорф
впоследствии слышал, что "ясность и твердость объяснений императрицы
поразили министра Керенского. Сама она мне говорила, что у нее не осталось
от него дурного впечатления. Она была польщена несколькими приятными
фразами, которые он сказал ей". Когда министр вышел из комнаты
императрицы, он заявил государю: "Ваша супруга не лжет", на что Николай
Александрович спокойно ответил: "Это для меня не новость".
Допрашивая государя, Керенский узнал еще меньше. Он спросил, почему
тот так часто менял министров, почему назначил Штюрмера и Протопопова и
сместил Сазонова. Прямого ответа Николай II не дал, и Керенский оставил
эту тему. Никакой речи об "измене" быть не могло, и Керенский заявил своим
коллегам, что императрица тоже предана России.
Со временем отношение министра-социалиста к низложенному царю и его
супруге изменилось к лучшему. "Отношения Керенского к Государю уже не то,
что прежде... Он просил газеты прекратить травлю, которую они ведут против
Государя и особенно против Государыни", - записал 25 апреля в своем
дневнике Жидьяр. Керенский признался впоследствии, что все эти недели он
находился "под глубоким впечатлением непринужденных и совершенно
безыскуственных манер Николая II... Эта естественная простота, придававшая
Николаю то редкое обаяние, еще более подчеркивалась его прекрасными
глазами, его глубоким, полным грусти взглядом... Нельзя сказать, чтобы к
этим беседам он особенно уж стремился, он был вынужден встречаться со
мной... однако, бывший император никогда не выходил из душевного
равновесия и всегда вел себя крайне учтиво". Да и Николай Александрович,
отметил впоследствии Бенкендорф, проникался все большим доверием к
Керенскому. Мнение супруга разделяла и императрица. Государыня, по словам
лакея Волкова, отозвалась о нем следующим образом: "Он ничего. Он славный
человек. С ним можно говорить".
Позднее Николай Александрович так охарактеризовал Керенского: Это
человек, который любит Россию. Как жаль, что я не был знаком с нем раньше,
он был бы мне полезен".
Весной снег сошел, и вся семья начала выходить на прогулки в парк.
Дождавшись в полукруглом зале дежурного офицера с ключом, члены семейства
один за другим выходили из дворца. Императрицу везли на кресло-коляске под
взглядами праздно шатающихся солдат. Многие из них отпускали мимоходом
едкие шуточки. Подчас дело не ограничивалось шуточками: однажды, когда
государь поехал по аллее на велосипеде, какой-то солдат сунул в спицы
штык. Царь упал, и солдаты радостно заржали. Однако даже с теми, кто
оскорблял его, Николай Александрович был неизменно приветлив. В своей
книге Роберт Нильсон приводит такой случай.
"Государь, по своему обыкновению, хотел подать руку дежурному
офицеру. Последний не взял протянутой руки. Тогда Государь положил ему
руки на плечи и со слезами на глазах сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
поклона?
Я почувствовал его затруднение, как и всей семьи, перед страшным
революционером. Я быстро подошел к Николаю II и с улыбкой протянул руку,
назвав себя... Он с силой пожал мне руку, улыбнулся и, заметно
успокоенный, провел меня к соей семье. Его сын и дочери, поглощенные
любопытством, пристально смотрели ан меня. Но Александра Федоровна стояла,
прямая и строгая, гордая и непримиримая. Она медленно, словно нехотя,
протянула мне руку... Я справился о здоровье членов семьи, сказал, что их
родственники за границей беспокоятся о них... обещал им без задержек
доставлять все известия... Спросил, нет ли каких-либо претензий, хорошо ли
держит себя стража, не нуждаются ли они в чем-либо. Я просил их не
беспокоится, не огорчаться и положиться на меня. Они благодарили меня.
После этого мы с императором вошли в соседнюю комнату, где я еще раз
заверил его, что они в безопасности. К нему вернулось его необыкновенное
спокойствие. Он спросил, какова обстановка на фронте и пожелал нам успеха
в выполнении нашей трудной задачи".
Описывая события того дня, Керенский ничего не говорит об аресте Анны
Вырубовой и Лили Ден. Вырубова так описывает их прощание с государыней:
"Императрица сквозь рыдания сказала, указывая на небо: "Там и в Боге мы
всегда вместе". Я почти не помню, как меня от нее оторвали. Волков все
повторял: "Анна Александровна, никто - как Бог". Посмотрев на лица наших
палачей, я увидела, что и они в слезах". Обращаясь к Лили, императрица
проговорила: "Лили, страданиями мы очищаемся для иной жизни. Это прощание
ничего не значит. Встретимся в ином мире". Оставив во дворце свою любимую
собачку Джемами, Вырубова, упираясь костылями, поковыляла к автомобилю и с
трудом села рядом с Лили Ден. "Машина тронулась, навсегда увозя меня из
Царского Села, - вспоминала впоследствии Анна Александровна. - Мы с Лили
прижались лицом к стеклу, пытаясь разглядеть любимые лица тех, кого мы
покидали. В окнах детских стояли Государыня и дети: их белые фигуры были
едва заметны. День был пасмурный и холодный; у меня кружилась голова от
слабости и волнения". Наутро Лили Ден освободили. Анне же Вырубовой
предстояло просидеть пять месяцев в холодном каземате Петропавловской
крепости.
Шесть дней спустя, 9 апреля, Керенский вернулся в Александровский
дворец с целью начать расследование "предательской, прогерманской"
политики бывшей императрицы. Он распорядился, чтобы на время следствия
государыня была разлучена с супругом, но врачи и фрейлины запротестовали,
заметив ему, что "было бы бесчеловечно разлучить мать с больными детьми;
тогда он решил принять эту меру к государю, - вспоминал Жильяр. - Государь
может ее видеть впредь только во время богослужения и за обеденным столом,
при условии разговора непременно по-русски. Чай можно также пить вместе,
но в присутствии офицера".
Хотя расследования продолжалось восемнадцать дней, оно было
поверхностным, и Керенский, ознакомившись с содержанием отобранных у
государя бумаг, по словам Жильяра, понял что он "чист". Государыню он
допрашивал по часу в день. По словам Бенкендорфа, он "вежливо и сдержанно"
стал расспрашивать о той роли, какую императрица до переворота играла в
политической жизни государства, в частности, о ее влиянии на государя при
назначении министров. Александра Федоровна пояснила, что, поскольку у них
с мужем "дружная семья", то естественно, у них не было никаких тайн друг
от друга". Кроме того, поскольку супруг почти все время находился вдали, в
армии, он давал ей тогда малозначительные поручения". Бенкендорф
впоследствии слышал, что "ясность и твердость объяснений императрицы
поразили министра Керенского. Сама она мне говорила, что у нее не осталось
от него дурного впечатления. Она была польщена несколькими приятными
фразами, которые он сказал ей". Когда министр вышел из комнаты
императрицы, он заявил государю: "Ваша супруга не лжет", на что Николай
Александрович спокойно ответил: "Это для меня не новость".
Допрашивая государя, Керенский узнал еще меньше. Он спросил, почему
тот так часто менял министров, почему назначил Штюрмера и Протопопова и
сместил Сазонова. Прямого ответа Николай II не дал, и Керенский оставил
эту тему. Никакой речи об "измене" быть не могло, и Керенский заявил своим
коллегам, что императрица тоже предана России.
Со временем отношение министра-социалиста к низложенному царю и его
супруге изменилось к лучшему. "Отношения Керенского к Государю уже не то,
что прежде... Он просил газеты прекратить травлю, которую они ведут против
Государя и особенно против Государыни", - записал 25 апреля в своем
дневнике Жидьяр. Керенский признался впоследствии, что все эти недели он
находился "под глубоким впечатлением непринужденных и совершенно
безыскуственных манер Николая II... Эта естественная простота, придававшая
Николаю то редкое обаяние, еще более подчеркивалась его прекрасными
глазами, его глубоким, полным грусти взглядом... Нельзя сказать, чтобы к
этим беседам он особенно уж стремился, он был вынужден встречаться со
мной... однако, бывший император никогда не выходил из душевного
равновесия и всегда вел себя крайне учтиво". Да и Николай Александрович,
отметил впоследствии Бенкендорф, проникался все большим доверием к
Керенскому. Мнение супруга разделяла и императрица. Государыня, по словам
лакея Волкова, отозвалась о нем следующим образом: "Он ничего. Он славный
человек. С ним можно говорить".
Позднее Николай Александрович так охарактеризовал Керенского: Это
человек, который любит Россию. Как жаль, что я не был знаком с нем раньше,
он был бы мне полезен".
Весной снег сошел, и вся семья начала выходить на прогулки в парк.
Дождавшись в полукруглом зале дежурного офицера с ключом, члены семейства
один за другим выходили из дворца. Императрицу везли на кресло-коляске под
взглядами праздно шатающихся солдат. Многие из них отпускали мимоходом
едкие шуточки. Подчас дело не ограничивалось шуточками: однажды, когда
государь поехал по аллее на велосипеде, какой-то солдат сунул в спицы
штык. Царь упал, и солдаты радостно заржали. Однако даже с теми, кто
оскорблял его, Николай Александрович был неизменно приветлив. В своей
книге Роберт Нильсон приводит такой случай.
"Государь, по своему обыкновению, хотел подать руку дежурному
офицеру. Последний не взял протянутой руки. Тогда Государь положил ему
руки на плечи и со слезами на глазах сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190