Приходится читать на ночь исторические романы. Но пишут в них
черт знает о чем, а бытовой информации - с гулкин нос. Такая это,
понимаешь, морока - овладевать техникой настоящего барина.
Вот, скажем, перчатки. Простая вещь. А оказывается, существует целая
наука, когда, где, какие надевать. И цвета нельзя путать. То одну нужно в
руке держать, то обе.
Обеденным инструментом я овладел. Но вот хамством - не вполне.
Уронишь, скажем, вилку на пол - и жди, чтобы старик официант ее с пола
поднял. А ты сиди, как сфинкс. Боже тебя сохрани поблагодарить даже кивком
человека за то, что он тебе шинель подаст, дверь перед тобой распахнет.
Ухаживают, как госпитале за инвалидом. И рожа при этом должна сохранять
спесивое выражение, будто перед тобой не человек, а так, чучело.
Или вот Бригитта. Она ревнивая. Приходят в гости ее знакомые дамы и
так начинают трепаться - только подморгни, и будь здоров! Ну, я
отмалчиваюсь или о чем-нибудь таком солидном разговариваю. А потом
Бригитта меня упрекает в невоспитанности. Я ей: "Да ты что, смеешься?"
Положат ногу на ногу так, что смотреть неловко, ну, и разговор, мягко
выражаясь, игривый... А одна такая нахальная оказалась, я даже возмутился.
Разве можно? В чужом доме, да еще у подруги. Упрекнул. А она сощурилась и
заявила: "Вы, оказывается, слишком утомлены... Бедная Бригитта! С вами она
обрекла себя на вечную верность своему покойному супругу". И такую
презрительную рожу скорчила, будто я ее смертельно оскорбил. А что я
должен был делать?
Вайс усмехнулся, сочувственно посоветовал:
- Ну, во всяком случае, мог бы проявить чуткость в пределах
дозволенного.
Зубов рассердился:
- Дозволенного! Вот именно - дозволенного. А они здесь считают: раз
война, так все дозволено. - Вздохнул: - Как соберутся бабы, чувствую себя
словно в окружении. Неизвестно, с какой стороны ждать атаки. А если
перехожу в активную оборону, потом от Бригитты проработка: грубиян,
бестактный, не умею себя вести, не понимаю шуток.
А если с какой-нибудь поговорю о чем-нибудь серьезном - скандал.
Ревность. Уверяет: если мужчина наедине с женщиной говорит о серьезном,
значит, он этим маскирует свои легкомысленные намерения. А вслух при всех
можно у любой расхваливать ножки или другие детали, - пожалуйста, сколько
угодно...
С мужчинами, правда, легче. Я, понимаешь, строю из себя этакого
спесивого гордеца, любителя охоты. Мол, это моя страсть. Правда, на одного
подлеца нарвался - он почти во всех странах побывал на охоте. Но я его
Бремом сразил.
- То есть как это?
- Ну, читал я в свое время, еще в школе. И унизил тонкостями познания
животного мира. А так - больше в картишки после ужина. Но, понимаешь,
неловко: проигрываю. - Попросил жалобно: - Ты бы сказал Эльзе, пусть хоть
под отчет даст, что ли! Стыдно мне у Бригитты брать.
- А она что, скупая?
- Да нет, она добрая. Но некрасиво ее деньги всяким сволочам
проигрывать. Сама-то она из семьи врача, выдали замуж за пожилого
полковника. Отец ее с социал-демократами когда-то путался, ну вот и
пришлось от фашистов дочерью откупиться.
- А что ты такой бледный?
- Да вот все головной болью мучаюсь.
- Ты что, выпивать стал?
- Какое там выпивать!.. - Объяснил огорченно: - Обстреляли мы недавно
на шоссе колонну грузовиков, думали, там охрана, а оказалось - консервные
банки с газом "Циклон Б". Ну, и надышались этой отравой.
- Ну, а с Бригиттой как у тебя отношения?
Зубов сконфузился.
- Неустойчивый я оказался, раскис. - Заявил жалобно: - Но мы же все ж
таки интернационалисты. Нельзя же всех немцев одной меркой мерить.
- А при чем здесь твоя дама?
- А если она ничего, душевная?
- Да ты что, влюбился?
Зубов потупился.
- Не знаю, но только жалею ее очень... Такая она, понимаешь, сейчас
счастлива, будто я для нее - подарок на всю жизнь. Говорит, ничего ей на
свете не надо, только вместе быть. Вообразила, будто я такой хороший -
дальше некуда и таких не бывает. А я что? Ну, отношусь к ней
по-товарищески. Коечто объясняю, чтобы не была такая отсталая.
- Учти, Зубов: женщины - народ коварный. Еще влипнешь со своей
откровенностью.
- Да нет, я с ней о политике не говорю, - так, о жизни...
В осунувшемся, исхудалом лице Зубова Иоганн впервые заметил
смятенность, растерянность, скрытую печаль. Но все это явно не было
связано с его главной деятельностью, где Зубова никогда не покидали
самообладание, неколебимая решительность, бесстрашие.
Вошла Бригитта - тоненькая, миниатюрная, удивительно пропорционально
сложенная. И когда она, сдержанно улыбаясь, остановилась в отдалении,
казалось, весь свет, льющийся из двустворчатых окон в эту просторную
комнату, устремлен только на нее одну. Одета она была скромно, просто. На
высокой обнаженной шее никаких побрякушек, - а в то время в Германии
входили в моду металлические позолоченные ожерелья в виде ошейников.
Бригитта встретила Вайса очень сердечно:
- Муж мне столько хорошего говорил о вас.
Иоганн, нахмурившись, покосился на Зубова. Тот поспешно объяснил:
- Я рассказывал Бригитте о твоих подвигах на фронте.
- Я выполнял обычный долг солдата.
За завтраком разговор был несколько принужденным. Вайс заметил, что
его сдержанность и резкость обычных для наци суждений не вызвали симпатии
Бригитты. Зубов почти все время молчал, и Иоганн решил пока отложить тот
разговор с ним, ради которого он пришел сюда. А покинув дом Бригитты,
тревожно размышлял о том, как бы эта сентиментальная, романтическая
история не обернулась плохо для их общего дела.
Как-то в разговоре Лансдорф между прочим вспомнил об Ольге и сказал
Вайсу, что, если русская, гостящая в доме баронессы, уже обрела зрение и
психическое равновесие, ее надо будет в самое ближайшее время увезти, так
как все уже подготовлено для заброски ее в советский тыл.
Так же обстояло и с Тихоном Лукичом. Хотя после ампутации рана еще не
совсем зажила, Гвоздь убедил Дитриха, что медлить не следует. В таком виде
он вызовет больше сострадания, а это облегчит ему возможность выдать себя
за патриота, жаждущего работать на оборонном заводе.
Дитрих относился к Гвоздю почти с нежностью. Он гордился им как
плодом своего блистательного и оргининального замысла. Считал этого
человека как бы своим изобретением, которое должно прославить имя Дитриха,
как прославили свои имена Мессершмитт, Юнкерс, Манлихер, Маузер, Зауэр,
изобретшие средства убийства, названные в их честь их именами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307