И, когда уходил, запирал его на ключ в номере, наедине со
шнапсом.
Белов ничего не мог поделать с собой, и порой ему чудилось, что он
сходит с ума. Он ловил себя на том, будто издалека, внимательно, пытливо и
презрительно наблюдает за Вайсом, слышит его голос, когда тот обсуждает с
администрацией концлагеря все детали отправки детей. Слышит, как Вайс
говорит небрежно и цинично:
- Господа, не надо быть идиотами. Половина сдохнет в пути. Значит,
исходя из этого расчета, следует комплектовать двойное количество. Плевал
я на картотеки! Я сдаю определенное количество голов. Что? Вы полагаете,
герр шарфюрер, чо эти ублюдки о чем-нибудь помнят? В таком случае, смею
вас заверить, вы больше подходите для фронтового подразделения СС, чем для
своей должности здесь. И я доложу об этом. Что? Ну, тогда отлично! -
снисходительно произносит Вайс. - Теперь, надеюсь, вы поняли, какой у вас
товар? - И уже поприятельски советует: - Но обращаетесь вы с ним, я вам
откровенно скажу, расточительно. Рекомендую умерить пыл. Вчера с вас могли
взыскать за мягкотелость, а сегодня и завтра, пожалуй, повесят за то, что
вы лишаете империю нового источника дохода. - И Вайс насмешливо заявляет:
- Ах, вы не знали? А вам и теперь не надлежит знать ничего иного, кроме
того, что вы ничего не должны знать.
И как бы со стороны он видит этого человека, этого Вайса. Но это не
человек, это говорящий манекен. И вдруг его с непреодолимой силой
охватывает желание, чтобы этот манекет поднял свою руку, затянутую в
перчатку, и с той же насмешливой улыбкой, растопырив пальцы, судорожно
стиснул их на тощей шее шарфюрера. И, повинуясь его воле, рука манекена
поднимается, но вдруг замирает у шеи шарфюрера, поднимается выше и треплет
его по одутловатой щеке. И Вайс слышит свой голос, повинующийся не ему, а
этому жесту:
- Ну что, шарфюрер? Вы довольны? Теперь ваши загончики пустуют.
Никаких хлопот.
Шарфюрер довольно улыбается. Но улыбка сразу же исчезает с его лица,
как только Вайс-манекен произносит сухим, трескучим голосом:
- Кстати, сегодня же надо начать их откармливать. Но так, чтобы не
расстроились желудки. Позаботьтесь и о питании в пути. За падеж до момента
доставки в эшелоны все-таки будете отвечать вы, а не я.
Сощурясь, Вайс-манекен роняет:
- Герр Шварцкопф обратил внимание на то, что вы откармливаете своих
свиней провиантом, предназначенным для других целей. Я позабочусь, чтобы
он забыл об этом, конечно, в том случае, если вы выполните все, о чем мы
договорились.
Вайс-манекен шагает к воротам лагеря в сопровождении свиты из
местного начальства. Перед тем как сесть в машину, подает шарфюреру руку.
Руку манекена в перчатке.
Манекен остается один в машине. И тут один Вайс как бы поглощает
другого Вайса. Теперь вместо двух Вайсов один - Белов-Вайс. Одно целое,
неразделимое. И теперь этому последнему уже невозможно с изумлением и
ненавистью наблюдать за Вайсом-манекеном.
Теперь в страшном, отторженном от всех одиночестве живой Вайс должен
пережить все, что видел Вайс-манекен. И преодолеть муку, чтобы не
повторилось больше это раздвоение, это хотя и облегчающее душу, но опасное
наваждение.
Если бы Вайс мог вести себя здесь так, поступать так, как поступал
Зубов, - действовать, он находил бы в этих прямых действиях спасительную
разрядку от сверхчелоческого напряжения душевных сил, воли, нервов. Но
прямое, с оружием в руках действие стало для него запретной зоной. Он уже
несколько раз рисковал жизнью, нарушая свой долг разведчика. Больше он не
имеет права так поступать.
Повинуясь этому самозапрещению, он должен был отказаться от борьбы с
оружием в руках. Отказаться во имя того, чтобы Александр Белов в обличье
Иоганна Вайса мог выполнить назначенный ему высший долг перед своим
народом.
Александру Белому, как и многим его сверстникам, созидающие страну
пятилетки казались героической атакой. Народ атаковал толщу времен, и она
податливо расступалась, открывая веками грезившуюся цель, о которой
говорили слова песни: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью". Поэтому
все, что сбывалось, все, что делали рабочие руки народа, казалось сказочно
прекрасным.
Белова, равно как и его сверстников, ошеломила быстрота, с которой
советский народ воздвигал крепости индустрии. Объятые нетерпением, они
были убеждены, что с такой же быстротой в советских людях проявятся те
качества, которые окажутся присущи человеку будущего.
И с пылкой отвагой молодые люди искали возможности проверить, готовы
ли они стать людьми будущего. Они хотели жить и работать в самых трудных
условиях, где необозримо поле для героизма, а героизм повседневности
воспринимается как обыденное явление. Любое отклонение от атаки они
воспринимали как предательство в отношении людей будущего. Нетерпеливость
рождала нетерпимость. Они были сурово требовательны к себе. Считали себя
должниками тех, кто сломал для них ограду старого мира, открыл перед ними
сияющие перспективы грядущего.
Ничего особенного, исключительного не было в том, что студент
Александр Белов в канун второй мировой войны с радостной готовностью
покинул институт и пошел в школу разведки. Став разведчиком, он был
непоколебимо уверен, что ничто не устрашит его и, если понадобитс, он без
колебаний отдаст свою жизнь за дело, которому служит...
Но оказалось, что отдать жизнь - еще не самое трудное. Гораздо
труднее сохранить ее как драгоценную, народную, а не свою личную
собственность.
Его старшие товарищи, волей народа облеченные властью, послали его на
еще более трудный подвиг: ему следовало быть не самим собой, а тем, кого
советские люди справедливо называли самым чудовищным порождением
империализма.
Но, как и все его сверстники, Александр Белов имел чисто
умозрительное представление об этом чудовищном порождении империализма. И
когда опытные наставники-чекисты учили его, как перевоплотиться в фашиста,
он слушал их и сдавал экзамены по всем необходимым предметам с
самоуверенностью отличника, убежденного, что не все науки пригодятся ему в
жизни. Важно только окончить курс, а когда он выйдет на просторы жизни,
понадобится другое. Но что именно другое, Белов, конечно, не знал.
И обучить его этому другому наставники, при всем своем опыте и
дарованиях, не могли.
Старый чекист Барышев опасался столкновения комсомольца Белова с этим
другим больше, чем тактических промахов, хотя любой из таких промахов
может стаь гибельным для разведчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307
шнапсом.
Белов ничего не мог поделать с собой, и порой ему чудилось, что он
сходит с ума. Он ловил себя на том, будто издалека, внимательно, пытливо и
презрительно наблюдает за Вайсом, слышит его голос, когда тот обсуждает с
администрацией концлагеря все детали отправки детей. Слышит, как Вайс
говорит небрежно и цинично:
- Господа, не надо быть идиотами. Половина сдохнет в пути. Значит,
исходя из этого расчета, следует комплектовать двойное количество. Плевал
я на картотеки! Я сдаю определенное количество голов. Что? Вы полагаете,
герр шарфюрер, чо эти ублюдки о чем-нибудь помнят? В таком случае, смею
вас заверить, вы больше подходите для фронтового подразделения СС, чем для
своей должности здесь. И я доложу об этом. Что? Ну, тогда отлично! -
снисходительно произносит Вайс. - Теперь, надеюсь, вы поняли, какой у вас
товар? - И уже поприятельски советует: - Но обращаетесь вы с ним, я вам
откровенно скажу, расточительно. Рекомендую умерить пыл. Вчера с вас могли
взыскать за мягкотелость, а сегодня и завтра, пожалуй, повесят за то, что
вы лишаете империю нового источника дохода. - И Вайс насмешливо заявляет:
- Ах, вы не знали? А вам и теперь не надлежит знать ничего иного, кроме
того, что вы ничего не должны знать.
И как бы со стороны он видит этого человека, этого Вайса. Но это не
человек, это говорящий манекен. И вдруг его с непреодолимой силой
охватывает желание, чтобы этот манекет поднял свою руку, затянутую в
перчатку, и с той же насмешливой улыбкой, растопырив пальцы, судорожно
стиснул их на тощей шее шарфюрера. И, повинуясь его воле, рука манекена
поднимается, но вдруг замирает у шеи шарфюрера, поднимается выше и треплет
его по одутловатой щеке. И Вайс слышит свой голос, повинующийся не ему, а
этому жесту:
- Ну что, шарфюрер? Вы довольны? Теперь ваши загончики пустуют.
Никаких хлопот.
Шарфюрер довольно улыбается. Но улыбка сразу же исчезает с его лица,
как только Вайс-манекен произносит сухим, трескучим голосом:
- Кстати, сегодня же надо начать их откармливать. Но так, чтобы не
расстроились желудки. Позаботьтесь и о питании в пути. За падеж до момента
доставки в эшелоны все-таки будете отвечать вы, а не я.
Сощурясь, Вайс-манекен роняет:
- Герр Шварцкопф обратил внимание на то, что вы откармливаете своих
свиней провиантом, предназначенным для других целей. Я позабочусь, чтобы
он забыл об этом, конечно, в том случае, если вы выполните все, о чем мы
договорились.
Вайс-манекен шагает к воротам лагеря в сопровождении свиты из
местного начальства. Перед тем как сесть в машину, подает шарфюреру руку.
Руку манекена в перчатке.
Манекен остается один в машине. И тут один Вайс как бы поглощает
другого Вайса. Теперь вместо двух Вайсов один - Белов-Вайс. Одно целое,
неразделимое. И теперь этому последнему уже невозможно с изумлением и
ненавистью наблюдать за Вайсом-манекеном.
Теперь в страшном, отторженном от всех одиночестве живой Вайс должен
пережить все, что видел Вайс-манекен. И преодолеть муку, чтобы не
повторилось больше это раздвоение, это хотя и облегчающее душу, но опасное
наваждение.
Если бы Вайс мог вести себя здесь так, поступать так, как поступал
Зубов, - действовать, он находил бы в этих прямых действиях спасительную
разрядку от сверхчелоческого напряжения душевных сил, воли, нервов. Но
прямое, с оружием в руках действие стало для него запретной зоной. Он уже
несколько раз рисковал жизнью, нарушая свой долг разведчика. Больше он не
имеет права так поступать.
Повинуясь этому самозапрещению, он должен был отказаться от борьбы с
оружием в руках. Отказаться во имя того, чтобы Александр Белов в обличье
Иоганна Вайса мог выполнить назначенный ему высший долг перед своим
народом.
Александру Белому, как и многим его сверстникам, созидающие страну
пятилетки казались героической атакой. Народ атаковал толщу времен, и она
податливо расступалась, открывая веками грезившуюся цель, о которой
говорили слова песни: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью". Поэтому
все, что сбывалось, все, что делали рабочие руки народа, казалось сказочно
прекрасным.
Белова, равно как и его сверстников, ошеломила быстрота, с которой
советский народ воздвигал крепости индустрии. Объятые нетерпением, они
были убеждены, что с такой же быстротой в советских людях проявятся те
качества, которые окажутся присущи человеку будущего.
И с пылкой отвагой молодые люди искали возможности проверить, готовы
ли они стать людьми будущего. Они хотели жить и работать в самых трудных
условиях, где необозримо поле для героизма, а героизм повседневности
воспринимается как обыденное явление. Любое отклонение от атаки они
воспринимали как предательство в отношении людей будущего. Нетерпеливость
рождала нетерпимость. Они были сурово требовательны к себе. Считали себя
должниками тех, кто сломал для них ограду старого мира, открыл перед ними
сияющие перспективы грядущего.
Ничего особенного, исключительного не было в том, что студент
Александр Белов в канун второй мировой войны с радостной готовностью
покинул институт и пошел в школу разведки. Став разведчиком, он был
непоколебимо уверен, что ничто не устрашит его и, если понадобитс, он без
колебаний отдаст свою жизнь за дело, которому служит...
Но оказалось, что отдать жизнь - еще не самое трудное. Гораздо
труднее сохранить ее как драгоценную, народную, а не свою личную
собственность.
Его старшие товарищи, волей народа облеченные властью, послали его на
еще более трудный подвиг: ему следовало быть не самим собой, а тем, кого
советские люди справедливо называли самым чудовищным порождением
империализма.
Но, как и все его сверстники, Александр Белов имел чисто
умозрительное представление об этом чудовищном порождении империализма. И
когда опытные наставники-чекисты учили его, как перевоплотиться в фашиста,
он слушал их и сдавал экзамены по всем необходимым предметам с
самоуверенностью отличника, убежденного, что не все науки пригодятся ему в
жизни. Важно только окончить курс, а когда он выйдет на просторы жизни,
понадобится другое. Но что именно другое, Белов, конечно, не знал.
И обучить его этому другому наставники, при всем своем опыте и
дарованиях, не могли.
Старый чекист Барышев опасался столкновения комсомольца Белова с этим
другим больше, чем тактических промахов, хотя любой из таких промахов
может стаь гибельным для разведчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307