Если удеру в другую страну, они сообщат по радио,
по телеграфу... Все равно меня возьмут, разве что потрошить будут дольше,
только и всего. - Он подал руку, прощаясь, произнес сдавленно: - Спасибо,
что рассказал.
- А почему такое решение, как ты полагаешь? - спросил Вайс.
Штейнглиц сказал задумчиво:
- Это не наши решили, это те. - Он махнул рукой куда-то в сторону,
добавил сконфуженно: - Не забыли, что я когда-то, еще до войны, убил
чиновника министерства иностранных дел Англии, похитил для фюрера
документы. Наверно, адмирал теперь выдал меня англичанам, чтобы никакие
пятна не затемняли его отношений с ними. Ну а те в качестве
предварительной проверки лояльности гестапо к интересам Британской империи
потребовали, чтобы меня ликвидировали. А эсэсовцы в порядке, как
говорится, любезности взяли это на себя. Вот и все.
Ссутулился, опустил голову на руки. Сквозь поредевшие волосы
просвечивала кожа.
- Прощай, Иоганн, - сказал Штейнглиц, - прощай и живи, пока тебя свои
же не ухлопают так же, как меня, за излишнее служебное рвение...
В ту же ночь Штейнглиц застрелился у себя в номере гостиницы.
Полковник Отто Гауптман договорился с похоронной конторой о
торжественном погребении соотечественника.
Самоубийство немцев считалось сейчас крайне нежелательным, и пришлось
пойти на значительные расходы, чтобы полицейский врач констатировал смерть
от разрыва сердца.
На кладбище гроб с телом Штейнглица доставили в черной
автомашине-катафалке. Надгробная плита была уже приготовлена. На ней были
высечены имя, даты рождения и смерти и надпись: "Благородному сыну рейха
от любящих и скорбящих соотечественников".
62
Через несколько дней Вайс отбыл обратно в Германию.
Гауптман поручил ему лично передать Шелленбергу, что шеф склонен
поддержать намеченную кандидатуру, но провозглашение нового фюрера следует
приурочить лишь к высадке войск союзников - в ином случае последствиями
этой операции могут воспользоваться антиправительственные элементы.
Из Берна Иоганн послал несколько информаций в Центр по каналу связи,
указанному ему профессором Штутгофом. Успел он передать и то, о чем ему
изустно сообщил полковник Гауптман.
На немецкой границе дежурный офицер вручил Вайсу приказ покинуть
машину и немедленно вылететь в Берлин.
В самолете кроме него оказалось только четверо пассажиров.
По-видимому, они не были знакомы друг с другом и не стремились завязать
знакомство. За всю дорогу никто из них не проронил ни слова, но когда
самолет приземлился на запасном аэродроме и Вайс сошел по трапу на землю,
тот из пассажиров, который шел рядом, молниеносным движением замкнул на
его запястьях наручники. В то же мгновение другой пассажир, шедший сзади,
накинул на Иоганна плащ, с таким расчетом, чтобы не было видно его
скованных рук. Двое остальных встали по бокам.
Прямо на посадочную площадку въехала машина, в которой сидели два
офицера в форме гестапо. Дверца распахнулась, спутники Вайса втолкнули его
в машину, а сами как ни в чем не бывало продолжали лениво шагать к зданию
аэропорта.
Сквозь окрашенные стекла машины ничего не было видно.
Оборачиваясь к гестаповцам, Вайс сказал:
- Хорошо работаете.
- Есть опыт, - откликнулся один из них.
- А может, вы ошиблись? - спросил Вайс и пояснил угрожающе: - Я
обер-лейтенант СД.
- Да? - спросил тот же гестаповец. И, усмехнувшись, добавил: - Всякое
бывает. У нас генералы тоже иногда рыдают, как дети.
- Дайте закурить, - попросил Вайс.
Ему вложили в рот сигарету, щелкнули зажигалкой.
Вайс кивнул, похвалил:
- А вы, ребята, оказывается, можете быть вежливыми.
- Для разноообразия! - захохотал гестаповец, который с самого начала
поддержал разговор.
- Весельчак, - заметил Вайс.
- Правильно, - согласился гестаповец. - Просто шутник! - Он снова
щелкнул зажигалкой и поднес ее к самому носу Вайса.
Иоганн откинул голову.
- Брось, - разжав наконец губы, недовольно сказал второй, - всю
машину завоняешь.
- Ничего, пусть привыкает. - И первый гестаповец снова поднес к лицу
Вайса зажигалку.
Кожа на подбородке сморщилась, но теперь Иоганн остался неподвижен.
- Твердый орешек! - объявил первый гестаповец.
- Ничего, не таких раскалывали, - хмуро заметил второй.
Голову Иоганна закутали плащом. Машина остановилась. Его подняли и
повели, сначала по каменным плитам, а потом куда-то вниз, по такой же
каменной лестнице. По пути неторопливо обыскали.
Наконец с головы Иоганна сдернули плащ, и он увидел узкую бетонную
камеру с низким сводом. Откидная железная койка, откидной столик, параша.
Стоваттная лампа заливала камеру ослепляющим, ядовитым светом. В темной
двери глазок.
Дверь захлопнулась. Спустя некоторое время снова явился надзиратель,
принес тюремную одежду, приказал Вайсу переодеться, но прежде тщательно
осмотрел его, даже полость рта.
Иоганн молча подчинился, понимая, что всякий протест бессмыслен.
Когда Вайс переоделся в полосатую одежду, надзиратель заметил
одобрительно:
- А ты не нервный!
- А что, сюда только нервных сажают? - спросил Вайс.
- Увидишь, - пообещал надзиратель и ушел с его одеждой, бросив на пол
камеры дымящийся окурок сигареты. Но поначалу Иоганн еще не смог по
достоинству оценить этот акт величайшего милосердия.
Больше месяца Вайса не вызывали на допрос.
Все это время он тщательно и последовательно восстанавливал в памяти
свою двойную жизнь - советского разведчика и сотрудника германской
секретной службы.
Он продумывал ее всесторонне, как следователь, и параллельно
сопоставляя одну с другой в поисках оплошностей, упущений, улик.
Он всячески выверял свою деятельность советского разведчика, то
рассматрия ее с точки зрения Барышева, то глядя на нее со стороны, с
жестокой проницательностью гестаповца или с утонченной подозрительностью
начальствующих над ним лиц германской секретной службы.
Не раз приходило ему в голову, что он стал жертвой тайной борьбы
главарей секретных служб за первенство, за власть. Думать так было все же
утешением.
Самым страшным представлялось только одно: он как советский разведчик
допустил где-нибудь когда-нибудь промах, непростительную ошибку... А что,
если эту ошибку совершил ктонибудь из тех, с кем он был связан?
Он думал о тех людях, из которых составил цепочку в "штабе Вали".
Каждого он вернул к жизни, доверив ему свою собственную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307
по телеграфу... Все равно меня возьмут, разве что потрошить будут дольше,
только и всего. - Он подал руку, прощаясь, произнес сдавленно: - Спасибо,
что рассказал.
- А почему такое решение, как ты полагаешь? - спросил Вайс.
Штейнглиц сказал задумчиво:
- Это не наши решили, это те. - Он махнул рукой куда-то в сторону,
добавил сконфуженно: - Не забыли, что я когда-то, еще до войны, убил
чиновника министерства иностранных дел Англии, похитил для фюрера
документы. Наверно, адмирал теперь выдал меня англичанам, чтобы никакие
пятна не затемняли его отношений с ними. Ну а те в качестве
предварительной проверки лояльности гестапо к интересам Британской империи
потребовали, чтобы меня ликвидировали. А эсэсовцы в порядке, как
говорится, любезности взяли это на себя. Вот и все.
Ссутулился, опустил голову на руки. Сквозь поредевшие волосы
просвечивала кожа.
- Прощай, Иоганн, - сказал Штейнглиц, - прощай и живи, пока тебя свои
же не ухлопают так же, как меня, за излишнее служебное рвение...
В ту же ночь Штейнглиц застрелился у себя в номере гостиницы.
Полковник Отто Гауптман договорился с похоронной конторой о
торжественном погребении соотечественника.
Самоубийство немцев считалось сейчас крайне нежелательным, и пришлось
пойти на значительные расходы, чтобы полицейский врач констатировал смерть
от разрыва сердца.
На кладбище гроб с телом Штейнглица доставили в черной
автомашине-катафалке. Надгробная плита была уже приготовлена. На ней были
высечены имя, даты рождения и смерти и надпись: "Благородному сыну рейха
от любящих и скорбящих соотечественников".
62
Через несколько дней Вайс отбыл обратно в Германию.
Гауптман поручил ему лично передать Шелленбергу, что шеф склонен
поддержать намеченную кандидатуру, но провозглашение нового фюрера следует
приурочить лишь к высадке войск союзников - в ином случае последствиями
этой операции могут воспользоваться антиправительственные элементы.
Из Берна Иоганн послал несколько информаций в Центр по каналу связи,
указанному ему профессором Штутгофом. Успел он передать и то, о чем ему
изустно сообщил полковник Гауптман.
На немецкой границе дежурный офицер вручил Вайсу приказ покинуть
машину и немедленно вылететь в Берлин.
В самолете кроме него оказалось только четверо пассажиров.
По-видимому, они не были знакомы друг с другом и не стремились завязать
знакомство. За всю дорогу никто из них не проронил ни слова, но когда
самолет приземлился на запасном аэродроме и Вайс сошел по трапу на землю,
тот из пассажиров, который шел рядом, молниеносным движением замкнул на
его запястьях наручники. В то же мгновение другой пассажир, шедший сзади,
накинул на Иоганна плащ, с таким расчетом, чтобы не было видно его
скованных рук. Двое остальных встали по бокам.
Прямо на посадочную площадку въехала машина, в которой сидели два
офицера в форме гестапо. Дверца распахнулась, спутники Вайса втолкнули его
в машину, а сами как ни в чем не бывало продолжали лениво шагать к зданию
аэропорта.
Сквозь окрашенные стекла машины ничего не было видно.
Оборачиваясь к гестаповцам, Вайс сказал:
- Хорошо работаете.
- Есть опыт, - откликнулся один из них.
- А может, вы ошиблись? - спросил Вайс и пояснил угрожающе: - Я
обер-лейтенант СД.
- Да? - спросил тот же гестаповец. И, усмехнувшись, добавил: - Всякое
бывает. У нас генералы тоже иногда рыдают, как дети.
- Дайте закурить, - попросил Вайс.
Ему вложили в рот сигарету, щелкнули зажигалкой.
Вайс кивнул, похвалил:
- А вы, ребята, оказывается, можете быть вежливыми.
- Для разноообразия! - захохотал гестаповец, который с самого начала
поддержал разговор.
- Весельчак, - заметил Вайс.
- Правильно, - согласился гестаповец. - Просто шутник! - Он снова
щелкнул зажигалкой и поднес ее к самому носу Вайса.
Иоганн откинул голову.
- Брось, - разжав наконец губы, недовольно сказал второй, - всю
машину завоняешь.
- Ничего, пусть привыкает. - И первый гестаповец снова поднес к лицу
Вайса зажигалку.
Кожа на подбородке сморщилась, но теперь Иоганн остался неподвижен.
- Твердый орешек! - объявил первый гестаповец.
- Ничего, не таких раскалывали, - хмуро заметил второй.
Голову Иоганна закутали плащом. Машина остановилась. Его подняли и
повели, сначала по каменным плитам, а потом куда-то вниз, по такой же
каменной лестнице. По пути неторопливо обыскали.
Наконец с головы Иоганна сдернули плащ, и он увидел узкую бетонную
камеру с низким сводом. Откидная железная койка, откидной столик, параша.
Стоваттная лампа заливала камеру ослепляющим, ядовитым светом. В темной
двери глазок.
Дверь захлопнулась. Спустя некоторое время снова явился надзиратель,
принес тюремную одежду, приказал Вайсу переодеться, но прежде тщательно
осмотрел его, даже полость рта.
Иоганн молча подчинился, понимая, что всякий протест бессмыслен.
Когда Вайс переоделся в полосатую одежду, надзиратель заметил
одобрительно:
- А ты не нервный!
- А что, сюда только нервных сажают? - спросил Вайс.
- Увидишь, - пообещал надзиратель и ушел с его одеждой, бросив на пол
камеры дымящийся окурок сигареты. Но поначалу Иоганн еще не смог по
достоинству оценить этот акт величайшего милосердия.
Больше месяца Вайса не вызывали на допрос.
Все это время он тщательно и последовательно восстанавливал в памяти
свою двойную жизнь - советского разведчика и сотрудника германской
секретной службы.
Он продумывал ее всесторонне, как следователь, и параллельно
сопоставляя одну с другой в поисках оплошностей, упущений, улик.
Он всячески выверял свою деятельность советского разведчика, то
рассматрия ее с точки зрения Барышева, то глядя на нее со стороны, с
жестокой проницательностью гестаповца или с утонченной подозрительностью
начальствующих над ним лиц германской секретной службы.
Не раз приходило ему в голову, что он стал жертвой тайной борьбы
главарей секретных служб за первенство, за власть. Думать так было все же
утешением.
Самым страшным представлялось только одно: он как советский разведчик
допустил где-нибудь когда-нибудь промах, непростительную ошибку... А что,
если эту ошибку совершил ктонибудь из тех, с кем он был связан?
Он думал о тех людях, из которых составил цепочку в "штабе Вали".
Каждого он вернул к жизни, доверив ему свою собственную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307