Трудно быть немцем среди фашистов, это требует высшего
напряжения всех душевных сил. И все же он стал немцем, для фашистов он
свой. Но где взять силы, чтобы быть фашистом среди советских людей? Как
вести себя? К этому его не готовили, не обучили его этому. Даже и
предположить он не мог, что придется пойти на такое самоистязание. И пойти
не потому, что приказали, а по своей инициативе, потому что это сейчас
наиболее целесообразно, нужно, необходимо.
Поступить иначе он тоже не мог. Его долг - оказаться сейчас там, где
опаснее всего быть человеком. И надо глубоко спрятать все человеческое,
забыть о том, что ты человек, советский человек. Ведь чем меньше он будет
проявлять нормальных человеческих чувств, естественных для каждого, тем
естественней он будет выглядеть перед советскими военнопленными. Они
должны видеть в нем фашиста, только фашиста, ненавистного врага. И какая
же пытка быть фашистом в глазах этих людей, остающихся настоящими людьми
даже там, где делается все, чтобы убить в человеке все человеческое, а
только потом физически уничтожить его!
Все это было страшно, и он даже не обрадовался, когда через несколько
дней фон Дитрих сказал, как бы между прочим, что Вайс получил повышение по
службе и будет числиться теперь переводчиком при втором отделе "Ц", но,
пока нет другого шофера, нужно подготовиться к длительной поездке. Нет,
Иоганн не обрадовался своему успеху в рискованной операции с Лансдорфом.
Не будет ли его победа поражением? Не переоценил ли он себя, хватит ли у
него металла в душе, чтобы выдержать те духовные инквизиторские пытки, на
которые он себя обрек?..
Но все это было в душе Иоганна, а ефрейтор Вайс в ответ поклонился
Дитриху и, по-видимому ошалев от счастья, нечленораздельно пробормотал,
что готов ему служить.
Очень хотелось побыть одному, но тут же Вайс подсказал себе, что
следует зайти к Лансдорфу, поблагодарить его, не забывая при этом
восторженно улыбаться.
Лансдорф принял его холодно и деловито. Молча выслушал восторженную
благодарность ефрейтора, кивком головы отпустил его. Но когда Вайс был уже
у самой двери, вдруг сказал многозначительно:
- У тебя немного длинный язык. Из-за него может пострадать шея.
- Господин Лансдорф, - с достоинством ответил Вайс, - полагаю, моя
шея пострадает только в том случае, если я не буду вам лично обо всем
докладывать.
- Именно это я и хотел сказать...
26
В канцелярии обер-шрайбер вручил Иоганну коротенькую почтовую
открытку. Приятель Вайса, некий Фогель, унтер-офицер зондеркоманды,
расквартированной в Смоленске, приглашал Вайса на рождество в Москву.
Сообщив об этом приглашении обер-шрайберу и заметив шутливо, что
русские так ленятся отдавать свои города, что приходится их поторапливать,
Иоганн предоставил обер-шрайберу в свою очередь возможность посмеятись над
медлительностью русских и затем удалился в гараж. Здесь он с помощью того
же московского носового платка, пропитанного химикалиями, проявил открытку
и расшифровал красновато-коричневые цифры, нанесенные косо и плотно
тончайшим пером: "Варшава, Новый свет, 40. Варьете "Коломбина". Николь.
Номер вашей квартиры. Возраст вашего отца..."
Иоганн отлично понимал, что сейчас полностью в распоряжении Дитриха,
и поэтому для поездки в город достаточно позволения одного Дитриха, но все
же счел необходимым попросить разрешения также у Штейнглица, чем еще
больше расположил его к себе. Не довольствуясь всем этим, Вайс явился еще
и к Лансдорфу, доложил, что едет в Варшаву, и спросил, не будет ли каких
приказаний, демонстрируя этим, что главным своим хозяином он считает
Лансдорфа, а не кого-нибудь иного.
Лансдорф поручил купить ему соляно-хвойных таблеток для ванн. Легкого
слабительного. Поискать в магазинах книги, изданные не позже девяностых
годов прошлого века. Пояснил;
- Я люблю только то, что связано с моей юностью. - Прикрыв глаза
бледными веками, добавил; - Она была прекрасна.
Дитрих попросил купить ему пирожных на Маршалковской в кондитерской
"Ян Гаевски", а Штейнглиц - кровяной колбасы. Денег майор не дал, но зато
дружески посоветовал Вайсу для профилактики зайти после посещения Варшавы
в санитарную часть.
Чин ефрейтора и медаль открыли перед Иоганном новые возможности.
Он остановил первую же попутную грузовую машину, приказал солдату
пересесть из кабины в кузов, дал шоферу пачку сигарет и велел гнать в
Варшаву "со скоростью черта, удирающего от праведника".
Настроение у Иоганна было отличное. Этакое залихватское
жизнерадостное ощущение удачи и, как после экзаменационной сессии в
институте, жажда праздности в награду за труд. И он позволил себе
"распуститься", запросто поболтать с шофером о том о сем... Что бы там ни
было, с делом, которое ему поручено, до сих пор он, пожалуй, справлялся, а
ведь ничто так не бодрит человека, как сознание исполненного долга.
И он уже считал себя настолько закаленным, неуязвимым, что даже
бесстрашно высказывал презрительные суждения о русских, не испытывая при
этом отвращения к самому себе.
И он задорно спросил шофера, сутулого, пожилого солдата с лицом,
изборожденным грубыми продольными морщинами:
- Ну что, скоро возьмем Москву - и конец войне?
Шофер, не поднимая усталых глаз, заметил угрюмо:
- Ты считаешь, что война с русскими уже кончается, а они считают, что
только сейчас начинают воевать с нами.
- А сам ты как думаешь?
- Хайль Гитлер! - сказал шофер и, не отрывая правой руки от баранки,
приподнял указательный палец.
По произношению Иоганн угадал в нем южанина.
Шофер подтвердил это предположение.
- Есть немцы, которые пьют только пиво, другие - только шнапс, но
есть и третьи - они любят вино. - Покосился на Вайса; - Да, я из Саара, а
ты, сразу видно, прусак.
- Да, я прусак, - в свою очередь подтвердил Иоганн. - Знаешь, как в
одной умной книге написано о Пруссии: "Пруссия не является государством,
которое владеет армией, она скорее является армией, которая завладевает
нацией".
Шофер сказал подозрительно:
- Для прусака ты что-то слишком образован.
- Это потому, что я племянник Геббельса.
- Правильно, - согласился шофер. - Только для полного сходства не
хватает, чтобы тебе ногу перешибли.
- Не теряю надежды.
- Русские тебе помогут.
- Не успеют: скоро им конец.
- Ты что, из похоронной команды, как твой дядя? Он их давно всех
похоронил.
Вайс сделал вид, что не понял опасного намека, осведомился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307
напряжения всех душевных сил. И все же он стал немцем, для фашистов он
свой. Но где взять силы, чтобы быть фашистом среди советских людей? Как
вести себя? К этому его не готовили, не обучили его этому. Даже и
предположить он не мог, что придется пойти на такое самоистязание. И пойти
не потому, что приказали, а по своей инициативе, потому что это сейчас
наиболее целесообразно, нужно, необходимо.
Поступить иначе он тоже не мог. Его долг - оказаться сейчас там, где
опаснее всего быть человеком. И надо глубоко спрятать все человеческое,
забыть о том, что ты человек, советский человек. Ведь чем меньше он будет
проявлять нормальных человеческих чувств, естественных для каждого, тем
естественней он будет выглядеть перед советскими военнопленными. Они
должны видеть в нем фашиста, только фашиста, ненавистного врага. И какая
же пытка быть фашистом в глазах этих людей, остающихся настоящими людьми
даже там, где делается все, чтобы убить в человеке все человеческое, а
только потом физически уничтожить его!
Все это было страшно, и он даже не обрадовался, когда через несколько
дней фон Дитрих сказал, как бы между прочим, что Вайс получил повышение по
службе и будет числиться теперь переводчиком при втором отделе "Ц", но,
пока нет другого шофера, нужно подготовиться к длительной поездке. Нет,
Иоганн не обрадовался своему успеху в рискованной операции с Лансдорфом.
Не будет ли его победа поражением? Не переоценил ли он себя, хватит ли у
него металла в душе, чтобы выдержать те духовные инквизиторские пытки, на
которые он себя обрек?..
Но все это было в душе Иоганна, а ефрейтор Вайс в ответ поклонился
Дитриху и, по-видимому ошалев от счастья, нечленораздельно пробормотал,
что готов ему служить.
Очень хотелось побыть одному, но тут же Вайс подсказал себе, что
следует зайти к Лансдорфу, поблагодарить его, не забывая при этом
восторженно улыбаться.
Лансдорф принял его холодно и деловито. Молча выслушал восторженную
благодарность ефрейтора, кивком головы отпустил его. Но когда Вайс был уже
у самой двери, вдруг сказал многозначительно:
- У тебя немного длинный язык. Из-за него может пострадать шея.
- Господин Лансдорф, - с достоинством ответил Вайс, - полагаю, моя
шея пострадает только в том случае, если я не буду вам лично обо всем
докладывать.
- Именно это я и хотел сказать...
26
В канцелярии обер-шрайбер вручил Иоганну коротенькую почтовую
открытку. Приятель Вайса, некий Фогель, унтер-офицер зондеркоманды,
расквартированной в Смоленске, приглашал Вайса на рождество в Москву.
Сообщив об этом приглашении обер-шрайберу и заметив шутливо, что
русские так ленятся отдавать свои города, что приходится их поторапливать,
Иоганн предоставил обер-шрайберу в свою очередь возможность посмеятись над
медлительностью русских и затем удалился в гараж. Здесь он с помощью того
же московского носового платка, пропитанного химикалиями, проявил открытку
и расшифровал красновато-коричневые цифры, нанесенные косо и плотно
тончайшим пером: "Варшава, Новый свет, 40. Варьете "Коломбина". Николь.
Номер вашей квартиры. Возраст вашего отца..."
Иоганн отлично понимал, что сейчас полностью в распоряжении Дитриха,
и поэтому для поездки в город достаточно позволения одного Дитриха, но все
же счел необходимым попросить разрешения также у Штейнглица, чем еще
больше расположил его к себе. Не довольствуясь всем этим, Вайс явился еще
и к Лансдорфу, доложил, что едет в Варшаву, и спросил, не будет ли каких
приказаний, демонстрируя этим, что главным своим хозяином он считает
Лансдорфа, а не кого-нибудь иного.
Лансдорф поручил купить ему соляно-хвойных таблеток для ванн. Легкого
слабительного. Поискать в магазинах книги, изданные не позже девяностых
годов прошлого века. Пояснил;
- Я люблю только то, что связано с моей юностью. - Прикрыв глаза
бледными веками, добавил; - Она была прекрасна.
Дитрих попросил купить ему пирожных на Маршалковской в кондитерской
"Ян Гаевски", а Штейнглиц - кровяной колбасы. Денег майор не дал, но зато
дружески посоветовал Вайсу для профилактики зайти после посещения Варшавы
в санитарную часть.
Чин ефрейтора и медаль открыли перед Иоганном новые возможности.
Он остановил первую же попутную грузовую машину, приказал солдату
пересесть из кабины в кузов, дал шоферу пачку сигарет и велел гнать в
Варшаву "со скоростью черта, удирающего от праведника".
Настроение у Иоганна было отличное. Этакое залихватское
жизнерадостное ощущение удачи и, как после экзаменационной сессии в
институте, жажда праздности в награду за труд. И он позволил себе
"распуститься", запросто поболтать с шофером о том о сем... Что бы там ни
было, с делом, которое ему поручено, до сих пор он, пожалуй, справлялся, а
ведь ничто так не бодрит человека, как сознание исполненного долга.
И он уже считал себя настолько закаленным, неуязвимым, что даже
бесстрашно высказывал презрительные суждения о русских, не испытывая при
этом отвращения к самому себе.
И он задорно спросил шофера, сутулого, пожилого солдата с лицом,
изборожденным грубыми продольными морщинами:
- Ну что, скоро возьмем Москву - и конец войне?
Шофер, не поднимая усталых глаз, заметил угрюмо:
- Ты считаешь, что война с русскими уже кончается, а они считают, что
только сейчас начинают воевать с нами.
- А сам ты как думаешь?
- Хайль Гитлер! - сказал шофер и, не отрывая правой руки от баранки,
приподнял указательный палец.
По произношению Иоганн угадал в нем южанина.
Шофер подтвердил это предположение.
- Есть немцы, которые пьют только пиво, другие - только шнапс, но
есть и третьи - они любят вино. - Покосился на Вайса; - Да, я из Саара, а
ты, сразу видно, прусак.
- Да, я прусак, - в свою очередь подтвердил Иоганн. - Знаешь, как в
одной умной книге написано о Пруссии: "Пруссия не является государством,
которое владеет армией, она скорее является армией, которая завладевает
нацией".
Шофер сказал подозрительно:
- Для прусака ты что-то слишком образован.
- Это потому, что я племянник Геббельса.
- Правильно, - согласился шофер. - Только для полного сходства не
хватает, чтобы тебе ногу перешибли.
- Не теряю надежды.
- Русские тебе помогут.
- Не успеют: скоро им конец.
- Ты что, из похоронной команды, как твой дядя? Он их давно всех
похоронил.
Вайс сделал вид, что не понял опасного намека, осведомился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307