В это время умерла его первая жена, и он даже не смог быть на ее похоронах. Когда он вышел на свободу, ему удалось получить работу на металлофабрике Винналя. Он снова женился, но брак его не был счастливым. «Два твердых жернова хорошей муки не смелют», — говорит пословица. Минна чванилась своим происхождением и при ссорах не упускала случая пожаловаться на то, что вышла за чернорабочего. Михкель обычно возражал на это, что никто, мол, другой на этакой глупой, вздорной старой деве не женился бы. Это выводило Минну из себя и подливало масла в огонь. Вначале стычки были внезапными и недолгими, но постепенно в душе у каждого скоплялся осадок от размолвок и несогласий, осадок отстаивался в упорную, затаенную вражду, выплескивавшуюся при самом ничтожном столкновении. Ни одна сторона не уступала другой, и только супружеская постель их как-то примиряла, да и то ненадолго.
Чтоб насолить мужу, Минна начала все чаще наведываться в молитвенный дом и в конце концов превратилась в адвентистку, с нетерпением ожидающую Христова пришествия. Но, сделавшись христовой невестой, она не стала ни добрее, ни мягче, наоборот, под влиянием молитв и общения с сестрами во Христе ее дух еще более ожесточился. А Михкель, этот богатырь, который голыми руками мог согнуть и даже переломить железную полосу, сердился, что не может сладить с женой,, отучить ее от торгашества и дурацкого ожидания Судного дня.
Гнев и досаду он глушил водкой* и постепенно выпивка входила у него в привычку. К счастью, у Михкеля был хороший товарищ, который не давал ему окончательно опуститься. То был фабричный кладовщик Вардья, сморщенный, добродушный старичок, который охотно сопровождал всюду Михкеля, хотя сам не был большим любителем выпивки. Вардья следил за тем, чтобы Михкель не переходил границ и не ронял окончательно своего достоинства. Михкель хорошо ладил со стариком, потому что тот своим благодушием и кстати сказанным миролюбивым словом умел унимать его злость. Нередко Вардья наводил собеседника на разговор о прежних временах, о пятом или семнадцатом годе, а то и о декабрьском восстании, и тогда в душе Михкеля что-то вспыхивало, словно угли под пеплом. А Вардья, видимо, этого и добивался.
После бесед с Вардьей Михкелю уже не казалось, что жить на свете так же бессмысленно, как унаваживать пустыню. Он начинал чаще наведываться к своей сестре, где Пауль со своим молодым задором еще больше поднимал его дух.
Этот день был субботним, то есть днем получки, к тому же по субботам жена уходила в молитвенный дом. Михкель пригласил к себе Вардью, чтобы приятно провести вдвоем вечерок. По пути прихватили бутылочку водки и кусок колбасы — Минна никогда не расщедривалась на угощение для Вардьи — и пришли домой, где и застали нежданого гостя.
Таммемяги с трудом узнал Михкеля: не было у него светлых пушистых усов, как в старину, а на голове, вместо густой копны, остались лишь редкие волосы. Но силы у Михкеля не убавилось, и он точно клещами сжал руку Таммемяги, так что тот вздрогнул.
— А вот мой друг Вардья! — провозгласил Михкель, знакомя Таммемяги с приятелем, которого гость вначале и не приметил за широкой спиной хозяина.
Имя это было знакомо Таммемяги. Ему рекомендовали Вардью как вполне надежного товарища. И они сразу почувствовали себя старыми знакомыми, хоть виделись впервые.
— А я уже ждал вас, - сказал Вардья. — Даже квартиру присмотрел.
— Как? Вы знакомы? - удивился Михкель.
— Пожалуй, да, — ответил Таммемяги и многозначительно переглянулся с Вардьей.
Принадлежность к партии, а тем более к партийному подполью, связывает людей больше, чем знакомство и даже дружба.
Пришла хозяйка и принялась упрекать мужа:
— Посмотри, какой ты измазанный, грязный! Не стыдно тебе этак встречать гостя? Ступай умойся!
А Таммемяги она весьма любезно пригласила в заднюю комнату, где принялась накрывать на стол, доставая из шкафа свои «античные» чашки и тарелки. Пусть гость, приехавший издалека, увидит, что тут не мужичье живет! Только бы эти двое косолапых медведей не расколотили ее ценного сервиза! И чего ради Михкель вечно таскает за собой этого плюгавого кладовщика? Пригласил бы лучше воспитанного человека, вроде мастера Воорепа, который даже к ручке умеет приложиться!
Она суетилась, носилась между комнатой и кухней, старалась блеснуть своим умением принять гостей. Из погреба, чулана и кухни она принесла и подала на стол все лучшее, что у нее было по части еды и напитков, и потому Михкель не решился выставить свою бутылку и закуску. Она была возбуждена, угощала Таммемяги, да и других грешных, стараясь не упустить ни одного слова, ни одного движения гостя из дальних мест. Ее почтительное отношение к Таммемяги смешило мужчин, но они и не собирались рассеивать ее заблуждение.
— Я бы на вашем месте здесь не селилась. Уехала бы сразу обратно. Все хорошее у нас из-за границы... Или вам туда больше нельзя? — спросила хозяйка.
— Нет, можно, отчего же.
— Чего ж вы не едете?
— Тут все же лучше, чем там...
— Да неужели? А что ж вы так долго не возвращались?
— Раньше никак не мог
— Как не могли?
— Разрешения не давали.
— Боже милостивый, кто же это не давал? Почему?
— Потому что... заразы боялись.
Не желая и виду подавать, что она не поняла гостя, хозяйка ограничилась тем, что сказала не то с испугом, не то с сочувствием:
— Ах, заразы? Ну, тогда так.
Мужчины еле удерживались от смеха. Хозяйка все подкладывала еды на тарелку Таммемяги.
— Почему вы не кушаете? Кушайте на здоровье, тогда никакая хворь не пристанет.
— Спасибо, спасибо! Право, вы меня принимаете, точно блудного сына, вернувшегося издалека. Вам, вероятно, знакома эта библейская история? Не правда ли?
«Какой внимательный этот гость! Знает слово божие и вспоминает его за столом. Может быть, он из верующих? Хоть бы Михкель, этот богоотступник, взял с него пример!»
Упоминание о Библии напомнило хозяйке, что пора в молитвенный дом. Правда, жаль было уходить, но она выразила надежду, что, вернувшись, еще застанет гостя.
— Ты ведь останешься у нас ночевать? — обратился Михкель к Таммемяги.
— С удовольствием, если можно.
— Конечно, конечно, куда же вы теперь пойдете, — весело сказала Минна и пошла наряжаться, чтобы отправиться к своим братьям и сестрам во Христе.
Мужчинам, оставшимся одним, было о чем порассказать, о чем порасспросить друг друга.
Таммемяги вспомнил, как прошлой весной, когда он вышел из Батареи его принимали в Рабочем доме. На нем был тогда слежавшийся старомодный костюм, изъеденный молью: короткий, с разрезом пиджак и узкие брюки, не достававшие до башмаков. Прохожие останавливались на улице и оглядывались — откуда, мол, такое чучело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116