— Кто в огонь сунется, тот нос обожжет!
Халхин-Гол? Что это такое? Такого названия никто не слышал.
— Говорят, — продолжал Пауль, — что весной этого года на одном дипломатическом банкете в Хельсинки японский посол и финский дипломат чокнулись за будущую встречу в районе Урала. Одного из них уже проучили под Халхин-Го- лом. Уверен, что вскоре проучат и другого.
Ласн поднял рюмку и, выждав наступления паузы, сказал:
— Ясно как день, что если бы русские не разместили тут осенью своих частей, то нас бы уже погребла гитлеровская лавина. Так поднимем же и мы свои стаканы...
Он не сказал, за что, но кто хотел, тот и так понял.
Пюви сидела в стороне у рояля и негромко наигрывала что-то из Грига. Когда говорил Пауль, девушка, нажав на левую педаль, приглушала звуки инструмента — она, видно, одним ухом прислушивалась к мелодии Грига, другим — к словам Риухкранда.
Когда Пауль собрался уходить, Пюви уже была в пальто. И получилось так, что на улицу они вышли вместе. Ночной городок спал под белым покрывалом. Холодный воздух бодрил. Не видно было ни души.
- Я хотела спросить, если это, конечно, не секрет, - за что вас выслали?
- Что там рассказывать! Повод для высылки всегда найдется. Как знать, не случится ли и с вами то же самое, раз вы осмелились пройтись и поговорить со мной?
Ну нет, пусть Риухкранд не преувеличивает. До этого еще не дошло. А если и дошло, так что ж? Она не из робких. К тому же и Риухкранд придает ей смелости. Он сам, наверно, даже и не догадывается, какой свежестью тут повеяло с его приездом. Ведь в этом городишке можно заплесневеть, здешняя обстановка превращает человека в обывателя, кругозор у всех такой, ограниченный...
Пауль возражал: местные жители вовсе не такие ограниченные и косные, как думает Пюви. Пусть она вспомнит хоть сегодняшний вечер. Чтоб разбить людские предубеждения, рушить стен не понадобилось. Достаточно было сдуть пепел, и угли тотчас разгорелись!
Нет, пусть Риухкранд не судит по ней и по сегодняшним гостям Ласна. Ведь у него собираются только вольномыслящие учителя, а таких не много. Да и они тоже не ахти какие герои. Другое дело Риухкранд...
И тут посыпались комплименты, от которых Паулю сделалось неловко. По-видимому, девушка и сама поняла это.
- Я, наверно, вам совсем надоела? — спросила она после тщетного ожидания ответа. - Но вы должны меня простить, ведь так редко удается поговорить с человеком иного склада.
И снова начались расспросы. Много ли Риухкранд читает? Какую литературу? Политическую? Вероятно, ее теперь получают из-под полы, прямо от русских? Если Риухкранду попадется что-нибудь интересное, не даст ли он почитать и ей? Очень ли тяжело быть в разлуке с друзьями и товарищами? Поддерживает ли он переписку с ними?
За последнее время Пауль свыкся с тем, что его засыпают вопросами, но любопытство этой девушки переходило всякие границы. Он отвечал ей порой* шутливо, порой уклончиво, а порой задавал встречные вопросы.
Наконец они остановились у дома, над дверями которого висел большой позолоченный крендель.
Риухкранд, решив тотчас же распрощаться и пошли домой, протянул руку. Однако девушка не отпустила его, а, оглянувшись по сторонам и уверясь, что их никто не подслушивает, встала на цыпочки и прошептала:
- Если вам нужно что-нибудь спрятать - книги, бумаги или что другое, так дайте мне, так будет надежней... До свиданья!
Предложение последовало совершенно неожиданно. Не было ли это всего-навсего ловушкой, в которую Пауля хотели заманить? Или девушка говорила искренне? Пауль долго размышлял, но так и не пришел к твердому заключению. Ему показалось, что в некотором отношении он вел себя неосторожно, и это вызвало у него неприятное чувство.
Хорошо встретить в изгнании протянутую дружескую руку, но все же не стоит при этом попадаться на удочку.
Следует выведать у Ласна, кто такая эта Пюви. Не играет ли она по отношению к этим «вольномыслящим» роли осведомительницы и предательницы?
Однако Ласн истолковал повышенный интерес Риухкранда к дочери булочника совершенно превратно и принялся ее расхваливать. Не мудрено, что на встречу Нового года он пригласил к себе в гости их обоих.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Рут уже давно вынашивала план съездить как-нибудь к Паулю, но ни с кем, даже с ним самим, не делилась своим замыслом. Она решила неожиданно нагрянуть к нему в новогодний вечер. А дома сказала, что едет на несколько дней в деревню к знакомой студентке.
В девять утра, как было условлено, у парадного остановился грузовик с полным кузовом товаров. Рут схватила чемоданчик и бросилась на улицу. Мать побежала за ней, стараясь всучить дочери одеяло, чтоб та укутала в пути ноги. Будто в кабине водителя можно замерзнуть! Но матерей не переспоришь, когда дело касается холода.
Грузовик должен был прибыть на место уже к обеду, но в дороге произошло несколько задержек. То машина застревала в снегу, который приходилось разгребать, то что-то портилось в моторе и на исправление уходило время. К тому же приходилось сдавать товары в лавки, попадавшиеся по дороге, что было тоже не таким уж минутным делом. В довершение ко всему лопнула шина и понадобилось сменить ее.
Однако и новая продержалась недолго. Снова застряли, и, казалось, основательно. Водитель облегчил душу несколькими замысловатыми ругательствами. На вопрос Рут, что случилось, он ничего не ответил, а выскочил из кабины, с треском захлопнув дверцу, подбоченился и, с яростью поглядев на колесо, дважды ударил его ногой. Потом разыскал домкрат и полез с ним под машину. Некоторое время слышался скрип
и чувствовалось, как грузовик вздрагивает, потом все затихло. Рут выглянула. Стемнело, и никого не было видно. Рут, затаив дыхание, прислушалась. Было удивительно странно после долгого, еще ощущаемого всем телом тарахтения мотора оказаться вдруг посреди мертвого ледяного молчания.
У Рут уже начали мерзнуть нош, когда наконец послышались мягкие шаги водителя, обутого в валенки. Он сбросил на землю охапку хвороста, облил ее керосином и поджег. Тотчас взвилось высокое пламя, бросившее отблески на большие заснеженные ели по обеим сторонам дороги.
Тогда и Рут вылезла из кабины, чтоб размяться после долгого сидения и погреться у костра. Ей захотелось есть, и она было полезла за бутербродами. Но неловко приниматься за еду на глазах у человека, занятого тяжелой работой. Нет> пусть он сначала покончит со своим делом.
Ремонт шины отнял пропасть времени. Мало того, что Рут сама боялась опоздать, она еще почему-то чувствовала себя виноватой перед водителем, выражавшим досаду, что не сумеет поспеть к встрече Нового года.
Наконец шину починили, и они поехали дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Халхин-Гол? Что это такое? Такого названия никто не слышал.
— Говорят, — продолжал Пауль, — что весной этого года на одном дипломатическом банкете в Хельсинки японский посол и финский дипломат чокнулись за будущую встречу в районе Урала. Одного из них уже проучили под Халхин-Го- лом. Уверен, что вскоре проучат и другого.
Ласн поднял рюмку и, выждав наступления паузы, сказал:
— Ясно как день, что если бы русские не разместили тут осенью своих частей, то нас бы уже погребла гитлеровская лавина. Так поднимем же и мы свои стаканы...
Он не сказал, за что, но кто хотел, тот и так понял.
Пюви сидела в стороне у рояля и негромко наигрывала что-то из Грига. Когда говорил Пауль, девушка, нажав на левую педаль, приглушала звуки инструмента — она, видно, одним ухом прислушивалась к мелодии Грига, другим — к словам Риухкранда.
Когда Пауль собрался уходить, Пюви уже была в пальто. И получилось так, что на улицу они вышли вместе. Ночной городок спал под белым покрывалом. Холодный воздух бодрил. Не видно было ни души.
- Я хотела спросить, если это, конечно, не секрет, - за что вас выслали?
- Что там рассказывать! Повод для высылки всегда найдется. Как знать, не случится ли и с вами то же самое, раз вы осмелились пройтись и поговорить со мной?
Ну нет, пусть Риухкранд не преувеличивает. До этого еще не дошло. А если и дошло, так что ж? Она не из робких. К тому же и Риухкранд придает ей смелости. Он сам, наверно, даже и не догадывается, какой свежестью тут повеяло с его приездом. Ведь в этом городишке можно заплесневеть, здешняя обстановка превращает человека в обывателя, кругозор у всех такой, ограниченный...
Пауль возражал: местные жители вовсе не такие ограниченные и косные, как думает Пюви. Пусть она вспомнит хоть сегодняшний вечер. Чтоб разбить людские предубеждения, рушить стен не понадобилось. Достаточно было сдуть пепел, и угли тотчас разгорелись!
Нет, пусть Риухкранд не судит по ней и по сегодняшним гостям Ласна. Ведь у него собираются только вольномыслящие учителя, а таких не много. Да и они тоже не ахти какие герои. Другое дело Риухкранд...
И тут посыпались комплименты, от которых Паулю сделалось неловко. По-видимому, девушка и сама поняла это.
- Я, наверно, вам совсем надоела? — спросила она после тщетного ожидания ответа. - Но вы должны меня простить, ведь так редко удается поговорить с человеком иного склада.
И снова начались расспросы. Много ли Риухкранд читает? Какую литературу? Политическую? Вероятно, ее теперь получают из-под полы, прямо от русских? Если Риухкранду попадется что-нибудь интересное, не даст ли он почитать и ей? Очень ли тяжело быть в разлуке с друзьями и товарищами? Поддерживает ли он переписку с ними?
За последнее время Пауль свыкся с тем, что его засыпают вопросами, но любопытство этой девушки переходило всякие границы. Он отвечал ей порой* шутливо, порой уклончиво, а порой задавал встречные вопросы.
Наконец они остановились у дома, над дверями которого висел большой позолоченный крендель.
Риухкранд, решив тотчас же распрощаться и пошли домой, протянул руку. Однако девушка не отпустила его, а, оглянувшись по сторонам и уверясь, что их никто не подслушивает, встала на цыпочки и прошептала:
- Если вам нужно что-нибудь спрятать - книги, бумаги или что другое, так дайте мне, так будет надежней... До свиданья!
Предложение последовало совершенно неожиданно. Не было ли это всего-навсего ловушкой, в которую Пауля хотели заманить? Или девушка говорила искренне? Пауль долго размышлял, но так и не пришел к твердому заключению. Ему показалось, что в некотором отношении он вел себя неосторожно, и это вызвало у него неприятное чувство.
Хорошо встретить в изгнании протянутую дружескую руку, но все же не стоит при этом попадаться на удочку.
Следует выведать у Ласна, кто такая эта Пюви. Не играет ли она по отношению к этим «вольномыслящим» роли осведомительницы и предательницы?
Однако Ласн истолковал повышенный интерес Риухкранда к дочери булочника совершенно превратно и принялся ее расхваливать. Не мудрено, что на встречу Нового года он пригласил к себе в гости их обоих.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Рут уже давно вынашивала план съездить как-нибудь к Паулю, но ни с кем, даже с ним самим, не делилась своим замыслом. Она решила неожиданно нагрянуть к нему в новогодний вечер. А дома сказала, что едет на несколько дней в деревню к знакомой студентке.
В девять утра, как было условлено, у парадного остановился грузовик с полным кузовом товаров. Рут схватила чемоданчик и бросилась на улицу. Мать побежала за ней, стараясь всучить дочери одеяло, чтоб та укутала в пути ноги. Будто в кабине водителя можно замерзнуть! Но матерей не переспоришь, когда дело касается холода.
Грузовик должен был прибыть на место уже к обеду, но в дороге произошло несколько задержек. То машина застревала в снегу, который приходилось разгребать, то что-то портилось в моторе и на исправление уходило время. К тому же приходилось сдавать товары в лавки, попадавшиеся по дороге, что было тоже не таким уж минутным делом. В довершение ко всему лопнула шина и понадобилось сменить ее.
Однако и новая продержалась недолго. Снова застряли, и, казалось, основательно. Водитель облегчил душу несколькими замысловатыми ругательствами. На вопрос Рут, что случилось, он ничего не ответил, а выскочил из кабины, с треском захлопнув дверцу, подбоченился и, с яростью поглядев на колесо, дважды ударил его ногой. Потом разыскал домкрат и полез с ним под машину. Некоторое время слышался скрип
и чувствовалось, как грузовик вздрагивает, потом все затихло. Рут выглянула. Стемнело, и никого не было видно. Рут, затаив дыхание, прислушалась. Было удивительно странно после долгого, еще ощущаемого всем телом тарахтения мотора оказаться вдруг посреди мертвого ледяного молчания.
У Рут уже начали мерзнуть нош, когда наконец послышались мягкие шаги водителя, обутого в валенки. Он сбросил на землю охапку хвороста, облил ее керосином и поджег. Тотчас взвилось высокое пламя, бросившее отблески на большие заснеженные ели по обеим сторонам дороги.
Тогда и Рут вылезла из кабины, чтоб размяться после долгого сидения и погреться у костра. Ей захотелось есть, и она было полезла за бутербродами. Но неловко приниматься за еду на глазах у человека, занятого тяжелой работой. Нет> пусть он сначала покончит со своим делом.
Ремонт шины отнял пропасть времени. Мало того, что Рут сама боялась опоздать, она еще почему-то чувствовала себя виноватой перед водителем, выражавшим досаду, что не сумеет поспеть к встрече Нового года.
Наконец шину починили, и они поехали дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116