..
— Ничего. Зато он поймет.
Рут было ясно: Пауля тревожит что-то, но в присутствии Пийбера ему не хочется говорить. Вероятно, что-то случилось с Паулем, потому что он бросил мимоходом будто хочет уйти со своего теперешнего места работы.
— Нашли что-нибудь получше? — спросил Пийбер.
— Нет, не то. Но хотел бы я видеть, долго ли сами вы выдержали бы на моем месте. Выправляй ошибки, чтобы разные благоглупости засверкали в полном блеске... Спасибо.
— Что вам за дело до этих глупостей? — сказал Пийбер. - Вы за них не отвечаете.
— Хорошо вам говорить — ответил Пауль. — Но долго ли захочешь точить нож для другого особенно если этот нож может угодить тебе же в сгшну?
— Не думаю, чтобы вы были правы, — сказал Пийбер. — Если следовать этой логике, то и рабочие наших сланцевых шахт не Могут оставаться на своей работе, так как горное масло идет Гитлеру или скажем, в Кехра, так как целлюлоза опять же идет за границу для изготовления взрывчатки. И что было бы, если бы продавец в магазине продавал только тот товар, который нравится ему лично? Да, что делать, ведь жизнь наша — сплошной компромисс! Компромисс между взглядами, вкусами, характерами!
— Не компромисс! — вспылил Пауль — А борьба!
— Как сказать? Конечно, и борьба.
Эта уступчивость снова разозлила Пауля. Стараясь удержать Пауля от резкости, Рут заговорила о другом.
Чтобы поставить на стол пустую чашку, Пийберу невольно пришлось подняться со своего уютного' кресла. Но вместе с ним поднялся и Пауль, как бы подавая знак к уходу. Рут не удерживала Пийбера, но Паулю сказала:
— Куда же ты? Только что пришел...
Когда Рут, проводив Пийбера, вернулась в комнату, Пауль сказал раздраженно:
— Не люблю я этих слизняков.
— По натуре он человек добродушный, — ответила Рут.
— Добродушный? А какое это имеет значение? Для меня он просто экземпляр из класса беспозвоночных.
— Что с тобой, Пауль? С левой ноги встал утром, что ли?
Пауль рассказал, какое свинство учинил этот воспитанный, вежливый кавалер Муйдре.
— Может случиться, — сказал Пауль, — что мне из-за моих самовольных исправлений откажут от места. Но я не хочу доставлять им это удовольствие. Лучше сам уйду.
— Я тебя понимаю и поступила бы точно так же. Нужно быть в ладу со своей совестью.
— Значит, ты не против! — воскликнул Пауль и, благодаря Рут, крепко сжал ее руку.
— Да, но надо подумать, где найти новую работу. Это, наверно, нелегко.
— Конечно, нелегко..
— Если тебе придется туго...
— Что тогда?
— Тогда... посмотрим... Может быть, как-нибудь...
Пауль усмехнулся.
— Ведь тебе приходится содержать больную мать, — продолжала Рут. — Нужно что-то придумать.
Она взглянула на свой золотой браслет. Может, заложить его ? Но тут же ей пришла новая мысль:
— Ты мог бы сделать заем в банке. Мой отец дал бы тебе поручительство; он добрый человек, и я надеюсь, что он не откажет. Я его хорошенько попрошу. А другое поручительство можно будет получить... от Пийбера...
— Его ты тоже хорошенько попросишь? Нет, обо мне не беспокойся. Как-нибудь сам справлюсь.
Пауль был глубоко тронут искренней, чистосердечной готовностью Рут прийти ему на помощь. Снова возникло то беззаботное настроение, то удивительно приятное чувство, которое они испытывали, оставаясь вдвоем, беседуя откровенно. Сердца их были переполнены счастьем, и отблеск этого счастья ложился на каждую рождавшуюся в голове мысль, на каждое рождавшееся в душе чувство.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Типографский курьер бросил на рабочий стол Пауля гранки передовой, посвященной вступлению в должность нового правительства. Статья принадлежала перу самого редактора Юриесош. В ней говорилось о «национальном
единодушии, которым теперь должны быть охвачены все граждане». Призывали «всех, будь то рабочий или крупный землевладелец, смягчать противоречия и будить волю к мирному сотрудничеству всех государственно мыслящих граждан» и т. д.
Наборщик аккуратно выполнил свою работу: в статье не нашлось почти ни одной опечатки. Встречались, правда, лишние запятые и диалектные обороты, но их нельзя было трогать: главный редактор, считая себя непогрешимым, категорически запрещал убирать даже запятую в его рукописи.
На следующий день Паулю сообщили, что главный редактор немедленно требует его к себе.
Что бы это значило? Не такой человек был Юриссон, чтобы беседовать с незначительным служащим, вроде корректора. Деспот в своем маленьком государстве, он высоко задирал нос, не переносил, когда ему противоречили, кричал на сотрудников, считая их на голову ниже себя. В дурном настроении он любил вызывать сотрудников редакции и ни с того ни с сего обрушивать на их головы гром и молнии, так что те даже рта не успевали открыть, чтобы узнать, в чем причина грозы. Зато с издателями газеты он был кротким, как овечка, и покорным, точно пес.
Может быть, он узнал, что- Пауль активно работает в Рабочем культурно-просветительном обществе или собирается отказаться от места?
Главный редактор сидел за большим столом и писал. Половина стола была завалена исписанными листами. Он не обратил ни малейшего внимания на вошедшего, и перо его продолжало скользить по бумаге, выписывая большие наклонные буквы.
— Вы желали, чтобы...
— Подождите!
Прошло несколько минут. Пауль снова дал знать о своем присутствии.
— Садитесь! — загудел низкий бас, и угрюмый взгляд мелькнул из-за стекол очков.
Пауль уселся возле стены за круглым столом и принялся обшаривать карманы, отыскивая свое заявление.
— Здесь курить нельзя! — сурово предупредили его.
— Я и не думал курить, - ответил Пауль и поднялся, думая, что теперь начнется разговор.
— Да подождите же!
Пауль снова сел. Было ясно, что эта рысь все время следит за ним уголком глаз, потому что, едва только Пауль взял газету и, подняв ногу на ногу, собрался читать, как у главного редактора появились признаки беспокойства : как посмел кто-то почувствовать себя непринужденно в его кабинете! Здесь следовало сидеть тихо, неподвижно и ждать, когда господин редактор сам соблаговолит начать разговор.
Наконец страница была дописана. Главный редактор снял очки, и его юпитеровский взгляд из-под нахмуренных бровей коснулся бедного смертного.
— Ну?
— Вы пожелали меня видёть?
— Пожелал видеть?! Нет, я приказал позвать вас! В корректор Риухкранд?
— Да.
— Вы читали корректуру моей передовой!
— Читал. А что?
— А что, а что ? — передразнил главный редактор, и лицо его побагровело, в глазах промелькнул гнев, а голос поднялся на несколько тонов. Сам он также поднялся. — Где были ваши глаза? Где были ваши мозги? Теперь каждый оборванец может насмехаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Ничего. Зато он поймет.
Рут было ясно: Пауля тревожит что-то, но в присутствии Пийбера ему не хочется говорить. Вероятно, что-то случилось с Паулем, потому что он бросил мимоходом будто хочет уйти со своего теперешнего места работы.
— Нашли что-нибудь получше? — спросил Пийбер.
— Нет, не то. Но хотел бы я видеть, долго ли сами вы выдержали бы на моем месте. Выправляй ошибки, чтобы разные благоглупости засверкали в полном блеске... Спасибо.
— Что вам за дело до этих глупостей? — сказал Пийбер. - Вы за них не отвечаете.
— Хорошо вам говорить — ответил Пауль. — Но долго ли захочешь точить нож для другого особенно если этот нож может угодить тебе же в сгшну?
— Не думаю, чтобы вы были правы, — сказал Пийбер. — Если следовать этой логике, то и рабочие наших сланцевых шахт не Могут оставаться на своей работе, так как горное масло идет Гитлеру или скажем, в Кехра, так как целлюлоза опять же идет за границу для изготовления взрывчатки. И что было бы, если бы продавец в магазине продавал только тот товар, который нравится ему лично? Да, что делать, ведь жизнь наша — сплошной компромисс! Компромисс между взглядами, вкусами, характерами!
— Не компромисс! — вспылил Пауль — А борьба!
— Как сказать? Конечно, и борьба.
Эта уступчивость снова разозлила Пауля. Стараясь удержать Пауля от резкости, Рут заговорила о другом.
Чтобы поставить на стол пустую чашку, Пийберу невольно пришлось подняться со своего уютного' кресла. Но вместе с ним поднялся и Пауль, как бы подавая знак к уходу. Рут не удерживала Пийбера, но Паулю сказала:
— Куда же ты? Только что пришел...
Когда Рут, проводив Пийбера, вернулась в комнату, Пауль сказал раздраженно:
— Не люблю я этих слизняков.
— По натуре он человек добродушный, — ответила Рут.
— Добродушный? А какое это имеет значение? Для меня он просто экземпляр из класса беспозвоночных.
— Что с тобой, Пауль? С левой ноги встал утром, что ли?
Пауль рассказал, какое свинство учинил этот воспитанный, вежливый кавалер Муйдре.
— Может случиться, — сказал Пауль, — что мне из-за моих самовольных исправлений откажут от места. Но я не хочу доставлять им это удовольствие. Лучше сам уйду.
— Я тебя понимаю и поступила бы точно так же. Нужно быть в ладу со своей совестью.
— Значит, ты не против! — воскликнул Пауль и, благодаря Рут, крепко сжал ее руку.
— Да, но надо подумать, где найти новую работу. Это, наверно, нелегко.
— Конечно, нелегко..
— Если тебе придется туго...
— Что тогда?
— Тогда... посмотрим... Может быть, как-нибудь...
Пауль усмехнулся.
— Ведь тебе приходится содержать больную мать, — продолжала Рут. — Нужно что-то придумать.
Она взглянула на свой золотой браслет. Может, заложить его ? Но тут же ей пришла новая мысль:
— Ты мог бы сделать заем в банке. Мой отец дал бы тебе поручительство; он добрый человек, и я надеюсь, что он не откажет. Я его хорошенько попрошу. А другое поручительство можно будет получить... от Пийбера...
— Его ты тоже хорошенько попросишь? Нет, обо мне не беспокойся. Как-нибудь сам справлюсь.
Пауль был глубоко тронут искренней, чистосердечной готовностью Рут прийти ему на помощь. Снова возникло то беззаботное настроение, то удивительно приятное чувство, которое они испытывали, оставаясь вдвоем, беседуя откровенно. Сердца их были переполнены счастьем, и отблеск этого счастья ложился на каждую рождавшуюся в голове мысль, на каждое рождавшееся в душе чувство.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Типографский курьер бросил на рабочий стол Пауля гранки передовой, посвященной вступлению в должность нового правительства. Статья принадлежала перу самого редактора Юриесош. В ней говорилось о «национальном
единодушии, которым теперь должны быть охвачены все граждане». Призывали «всех, будь то рабочий или крупный землевладелец, смягчать противоречия и будить волю к мирному сотрудничеству всех государственно мыслящих граждан» и т. д.
Наборщик аккуратно выполнил свою работу: в статье не нашлось почти ни одной опечатки. Встречались, правда, лишние запятые и диалектные обороты, но их нельзя было трогать: главный редактор, считая себя непогрешимым, категорически запрещал убирать даже запятую в его рукописи.
На следующий день Паулю сообщили, что главный редактор немедленно требует его к себе.
Что бы это значило? Не такой человек был Юриссон, чтобы беседовать с незначительным служащим, вроде корректора. Деспот в своем маленьком государстве, он высоко задирал нос, не переносил, когда ему противоречили, кричал на сотрудников, считая их на голову ниже себя. В дурном настроении он любил вызывать сотрудников редакции и ни с того ни с сего обрушивать на их головы гром и молнии, так что те даже рта не успевали открыть, чтобы узнать, в чем причина грозы. Зато с издателями газеты он был кротким, как овечка, и покорным, точно пес.
Может быть, он узнал, что- Пауль активно работает в Рабочем культурно-просветительном обществе или собирается отказаться от места?
Главный редактор сидел за большим столом и писал. Половина стола была завалена исписанными листами. Он не обратил ни малейшего внимания на вошедшего, и перо его продолжало скользить по бумаге, выписывая большие наклонные буквы.
— Вы желали, чтобы...
— Подождите!
Прошло несколько минут. Пауль снова дал знать о своем присутствии.
— Садитесь! — загудел низкий бас, и угрюмый взгляд мелькнул из-за стекол очков.
Пауль уселся возле стены за круглым столом и принялся обшаривать карманы, отыскивая свое заявление.
— Здесь курить нельзя! — сурово предупредили его.
— Я и не думал курить, - ответил Пауль и поднялся, думая, что теперь начнется разговор.
— Да подождите же!
Пауль снова сел. Было ясно, что эта рысь все время следит за ним уголком глаз, потому что, едва только Пауль взял газету и, подняв ногу на ногу, собрался читать, как у главного редактора появились признаки беспокойства : как посмел кто-то почувствовать себя непринужденно в его кабинете! Здесь следовало сидеть тихо, неподвижно и ждать, когда господин редактор сам соблаговолит начать разговор.
Наконец страница была дописана. Главный редактор снял очки, и его юпитеровский взгляд из-под нахмуренных бровей коснулся бедного смертного.
— Ну?
— Вы пожелали меня видёть?
— Пожелал видеть?! Нет, я приказал позвать вас! В корректор Риухкранд?
— Да.
— Вы читали корректуру моей передовой!
— Читал. А что?
— А что, а что ? — передразнил главный редактор, и лицо его побагровело, в глазах промелькнул гнев, а голос поднялся на несколько тонов. Сам он также поднялся. — Где были ваши глаза? Где были ваши мозги? Теперь каждый оборванец может насмехаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116