— спросил Штейнгарт, входа в зал.
— Да, да, — чрезвычайно вежливо ответил профессор Кянд, разглядывая молодого человека. — О вашем романе я слышал, но, к сожалению.,.
Он, собственно, ничего не знал ни о Шефере, ни о его книгах.
— О романе вы не могли слышать, — поправил его Шефер. — Он еще не опубликован. «Девушка с острова Пакри» — это вообще не роман, а большая повесть. Мой первый роман — «Печерские колокола» — тоже появится в печати лишь к рождеству. В Лейпциге, в издательстве «Инзель».
— Да? — неопределенно сказал Кянд и попросил гостей присесть. — Значит, вы отличаетесь от тех иностранных писателей, которые, проехав по нашей стране, ограничиваются лишь путевыми заметками? А некоторые называют своих героев эстонскими именами — и все.
— Я не глобтроттер, не бродяга, — отрезал Шефер. — И не из таких иностранных писателей...А, русские книги?
— Ах да, господин доктор, — обратился Кянд к Штейн- гарту, — недавно вы утверждали, что в Советской стране не ценят литературы прошлого. Но вот видите? Пушкин. И в каком роскошном издании!
Он протянул один том Штейнгарту.
—. Пушкин? Да, слышал. Кажется, еврей.
Он принялся внимательно изучать черты лица поэта.
— Нет, происхождение у него негритянское, - с видом знатока сообщил Шефер.
— Вот видите, господин профессор, тогда понятно...
Щтейнгарт победоносно улыбнулся. Шефер презрительно
отодвинул книгу.
Лицо профессора Кянда залилось краской. Руки его дрожали, когда он предложил гостям покурить. Сам он долго отыскивал свою трубку.
— О, у вас тут русские папиросы? — воскликнул Шефер, беря из коробки папиросу, разглядывая и нюхая ее. — Толстые, как ствол орудия. Уже через базы успели раздобыть?
— Как видно, у вас хороший контакт с русскими, — сказал и Штейнгарт. Он спросил у Шефера, как ему нравится папироса. Сам он был некурящим.
— Ничего себе. Видимо, египетский или болгарский табак, А может быть, греческий. Ведь в России табака не разводят, а только махорку.
Профессор едва владел собой. Он только сказал:
— Вы думаете?
В вопросе звучала явная ирония, которой Шефер терпеть не мог. Он раздраженно вскочил и принялся разглядывать пейзажи, развешанные на стене.
— Берег Онтики. Не правда ли? И Пюхаярв?
— Как видно, вы хорошо знаете нашу страну, — сухо произнес профессор.
— О да, вероятно, не хуже вас, господин профессор.
— Вы еще долго пробудете в Эстонии?
— Я и не думаю уезжать, - ответил Шефер заносчивым, вызывающим тоном.
— Но ваши соотечественники не желают больше жить у нас. Они впали в панику и не знают, как бы поскорее попасть на корабли?
— Что. же из этого? — ответил Шефер прежним тоном. — Они боятся угодить под колеса.
— Какие колеса?
— Под колеса войны.
— Значит, вы думаете, что война будет? Несмотря ни на что? — со скептической улыбкой спросил Кянд.
— Будет. Должна быть.
— А вы что думаете, господин Штейнгарт?
— Доктор Шефер молод и хватает через край. Кто из нас может знать планы фюрера?
Профессор Кянд уже жалел, что принял этих гитлеровских докторов. Надо было отказать им, все равно под каким предлогом. Пускай, дескать, придут в другой раз. Ну и время они выбрали для своего визита. А может быть, они узнали об ужине в честь Горского? И решили помешать этому? Но у кого они могли узнать? Кто мог сказать им?
Обычное гостеприимство изменило профессору. Он сделался скупым на слова, давая понять, что разговор окончен и гости могут уходить.
Из столовой тянуло запахом жареной индейки и пирогов, было слышно, что там накрывают на стол. Незваные гости должны бы понять, что дело идет к ужину, и поскорее уйти. Но нет, гости, как видно, думали иначе. Шефер закинул ногу на ногу, взял сигару и спокойно принялся курить, рассказывая о своих приключениях во время путешествия по Эстонии. Кянд был поражен, узнав, что Шефер живет в здешней стране уже шесть лет.
— И так скрытно? — спросил он.
— Я приехал сюда не славы искать. Моя известность — это мои произведения.
— К сожалению, здесь мало слышали об этих произведениях.
— Услышите, когда выйдут из печати мои «Печерские колокола».
— И о чем они у вас звонят?
— Проблема, которую я там трактую, очень стара: Запад и Восток. В Печерах начинается восточный мир. В звоне монастырских колоколов я слышу отзвук восточного пространства. Бескрайние леса и равнины. Бесконечные страдания, пассивность, смерть. Иногда безумный экстаз, дикие эксцессы, хаос... И на фоне всего этого мне рисуется священная миссия немецкой расы, спасающей мир. Война — одна из форм выражения этой миссии.
— Не устарели ли ваши сведения о Востоке?
— Как устарели?
— По-моему, современная Россия и современный русский человек выглядят совсем иначе, чем вы воображаете.
Перед глазами профессора возник энергичный, жизнерадостный образ Горского. Цельная натура, никакой раздвоенности и мистики.
— Ах, и вы верите пропаганде? Но не забывайте, что кровь народа не меняется в течение двух-трех столетий, тем более в течение одного человеческого века.
Напрасно было продолжать спор. Шефер сказал, что, живя среди печерских монахов, он изучил «вечную сущность» русской натуры, и хвастался тем, что благодаря любезное™ президента получил разрешение передвигаться возле самой границы, обнесенной колючей проволокой.
— Да, ваш господин президент поистине очень предупредительный человек, — подтвердил Штейнгарт. — Но у доктора Шефера имеются еще более сильные покровители. Сам посол наш... Достаточно взять телефонную трубку...
— Если бы все были такими предупредительными, как ваш президент! — воскликнул Шефер. — Но ваш народ полон злобы и мелочной зависти, более того, ненависти к нашему народу. Да. Возьмите хотя бы случай с господином Штейнгартом. Почему ему здесь до сих пор не присвоено звание профессора? Он был командирован сюда по собственной вашей просьбе. Выдающийся филолог. Имеет серьезные исследовательские труды.
— Ах, оставь, Курт! — прервал его Штейнгарт.
— Почему я должен молчать об этом? Разве ты не выдающийся ученый? А как обстоит дело здесь? В составе преподавательского персонала вашего университета француз имеет звание профессора, швед — тоже, а немец — нет. Это ли не национальная нетерпимость? Мелочная зависть? Ненависть к нам? Когда-нибудь все это отомстит за себя!
Они настойчиво допытывались у профессора Кянда, кто из членов университетского ученого совета является наиболее
ожесточенным противником Штейнгарта и кто забаллотировал его кандидатуру в профессора. При этом Штейнгарт вел свой допрос обиняком, а Шефер шел напролом. Откуда мог знать все это Кянд? Ведь голосование закрытое. Несмотря на это, его не скоро выпустили из клещей, допрашивая так, точно он нес ответственность за всех других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Да, да, — чрезвычайно вежливо ответил профессор Кянд, разглядывая молодого человека. — О вашем романе я слышал, но, к сожалению.,.
Он, собственно, ничего не знал ни о Шефере, ни о его книгах.
— О романе вы не могли слышать, — поправил его Шефер. — Он еще не опубликован. «Девушка с острова Пакри» — это вообще не роман, а большая повесть. Мой первый роман — «Печерские колокола» — тоже появится в печати лишь к рождеству. В Лейпциге, в издательстве «Инзель».
— Да? — неопределенно сказал Кянд и попросил гостей присесть. — Значит, вы отличаетесь от тех иностранных писателей, которые, проехав по нашей стране, ограничиваются лишь путевыми заметками? А некоторые называют своих героев эстонскими именами — и все.
— Я не глобтроттер, не бродяга, — отрезал Шефер. — И не из таких иностранных писателей...А, русские книги?
— Ах да, господин доктор, — обратился Кянд к Штейн- гарту, — недавно вы утверждали, что в Советской стране не ценят литературы прошлого. Но вот видите? Пушкин. И в каком роскошном издании!
Он протянул один том Штейнгарту.
—. Пушкин? Да, слышал. Кажется, еврей.
Он принялся внимательно изучать черты лица поэта.
— Нет, происхождение у него негритянское, - с видом знатока сообщил Шефер.
— Вот видите, господин профессор, тогда понятно...
Щтейнгарт победоносно улыбнулся. Шефер презрительно
отодвинул книгу.
Лицо профессора Кянда залилось краской. Руки его дрожали, когда он предложил гостям покурить. Сам он долго отыскивал свою трубку.
— О, у вас тут русские папиросы? — воскликнул Шефер, беря из коробки папиросу, разглядывая и нюхая ее. — Толстые, как ствол орудия. Уже через базы успели раздобыть?
— Как видно, у вас хороший контакт с русскими, — сказал и Штейнгарт. Он спросил у Шефера, как ему нравится папироса. Сам он был некурящим.
— Ничего себе. Видимо, египетский или болгарский табак, А может быть, греческий. Ведь в России табака не разводят, а только махорку.
Профессор едва владел собой. Он только сказал:
— Вы думаете?
В вопросе звучала явная ирония, которой Шефер терпеть не мог. Он раздраженно вскочил и принялся разглядывать пейзажи, развешанные на стене.
— Берег Онтики. Не правда ли? И Пюхаярв?
— Как видно, вы хорошо знаете нашу страну, — сухо произнес профессор.
— О да, вероятно, не хуже вас, господин профессор.
— Вы еще долго пробудете в Эстонии?
— Я и не думаю уезжать, - ответил Шефер заносчивым, вызывающим тоном.
— Но ваши соотечественники не желают больше жить у нас. Они впали в панику и не знают, как бы поскорее попасть на корабли?
— Что. же из этого? — ответил Шефер прежним тоном. — Они боятся угодить под колеса.
— Какие колеса?
— Под колеса войны.
— Значит, вы думаете, что война будет? Несмотря ни на что? — со скептической улыбкой спросил Кянд.
— Будет. Должна быть.
— А вы что думаете, господин Штейнгарт?
— Доктор Шефер молод и хватает через край. Кто из нас может знать планы фюрера?
Профессор Кянд уже жалел, что принял этих гитлеровских докторов. Надо было отказать им, все равно под каким предлогом. Пускай, дескать, придут в другой раз. Ну и время они выбрали для своего визита. А может быть, они узнали об ужине в честь Горского? И решили помешать этому? Но у кого они могли узнать? Кто мог сказать им?
Обычное гостеприимство изменило профессору. Он сделался скупым на слова, давая понять, что разговор окончен и гости могут уходить.
Из столовой тянуло запахом жареной индейки и пирогов, было слышно, что там накрывают на стол. Незваные гости должны бы понять, что дело идет к ужину, и поскорее уйти. Но нет, гости, как видно, думали иначе. Шефер закинул ногу на ногу, взял сигару и спокойно принялся курить, рассказывая о своих приключениях во время путешествия по Эстонии. Кянд был поражен, узнав, что Шефер живет в здешней стране уже шесть лет.
— И так скрытно? — спросил он.
— Я приехал сюда не славы искать. Моя известность — это мои произведения.
— К сожалению, здесь мало слышали об этих произведениях.
— Услышите, когда выйдут из печати мои «Печерские колокола».
— И о чем они у вас звонят?
— Проблема, которую я там трактую, очень стара: Запад и Восток. В Печерах начинается восточный мир. В звоне монастырских колоколов я слышу отзвук восточного пространства. Бескрайние леса и равнины. Бесконечные страдания, пассивность, смерть. Иногда безумный экстаз, дикие эксцессы, хаос... И на фоне всего этого мне рисуется священная миссия немецкой расы, спасающей мир. Война — одна из форм выражения этой миссии.
— Не устарели ли ваши сведения о Востоке?
— Как устарели?
— По-моему, современная Россия и современный русский человек выглядят совсем иначе, чем вы воображаете.
Перед глазами профессора возник энергичный, жизнерадостный образ Горского. Цельная натура, никакой раздвоенности и мистики.
— Ах, и вы верите пропаганде? Но не забывайте, что кровь народа не меняется в течение двух-трех столетий, тем более в течение одного человеческого века.
Напрасно было продолжать спор. Шефер сказал, что, живя среди печерских монахов, он изучил «вечную сущность» русской натуры, и хвастался тем, что благодаря любезное™ президента получил разрешение передвигаться возле самой границы, обнесенной колючей проволокой.
— Да, ваш господин президент поистине очень предупредительный человек, — подтвердил Штейнгарт. — Но у доктора Шефера имеются еще более сильные покровители. Сам посол наш... Достаточно взять телефонную трубку...
— Если бы все были такими предупредительными, как ваш президент! — воскликнул Шефер. — Но ваш народ полон злобы и мелочной зависти, более того, ненависти к нашему народу. Да. Возьмите хотя бы случай с господином Штейнгартом. Почему ему здесь до сих пор не присвоено звание профессора? Он был командирован сюда по собственной вашей просьбе. Выдающийся филолог. Имеет серьезные исследовательские труды.
— Ах, оставь, Курт! — прервал его Штейнгарт.
— Почему я должен молчать об этом? Разве ты не выдающийся ученый? А как обстоит дело здесь? В составе преподавательского персонала вашего университета француз имеет звание профессора, швед — тоже, а немец — нет. Это ли не национальная нетерпимость? Мелочная зависть? Ненависть к нам? Когда-нибудь все это отомстит за себя!
Они настойчиво допытывались у профессора Кянда, кто из членов университетского ученого совета является наиболее
ожесточенным противником Штейнгарта и кто забаллотировал его кандидатуру в профессора. При этом Штейнгарт вел свой допрос обиняком, а Шефер шел напролом. Откуда мог знать все это Кянд? Ведь голосование закрытое. Несмотря на это, его не скоро выпустили из клещей, допрашивая так, точно он нес ответственность за всех других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116