Анна, экономка доктора, встретила его своими обычными причитаниями насчет перестоявшегося и простывшего обеда. На кухне, почуяв хозяина, заскулила легавая Понту.
У врача не хватило терпения дожидаться обеда, не присаживаясь, он начал угощаться всем тем, что уже было на столе.
- Зачем вы так! - сердилась Анна. - Я мигом принесу горячее. Пациенты прекрасно могут обождать, ничего им не сделается. Нельзя же из-за них морить себя голодом. И ноги у вас мокрые. Подождите, я принесу сухие носки.
Дожевывая на ходу пищу, Милиствер поспешил в спальню, чтобы переодеться. Понту, которой удалось открыть кухонную дверь, с лаем ворвалась в комнату и неистовой радости запрыгала вокруг хозяина, стараясь лизнуть его в лицо. Наконец она схватила в зубы туфлю и умчалась с нею.
Анна не любила этих шалостей. Она вечно ворчала на Понту. Дескать, собака эта прирожденная лентяйка, положит голову на лапы, раскинет на полу уши, точно два лопуха, и день-деньской спит. Терялась ли перчатка или чулок, выкипал ли котел или горшок или попросту хозяйка была не В духе, виноватой во всем оказывалась Понту. Когда Анна пробирала собаку, за дело или без дела, та смиренно опускала глаза, безоговорочно признавая себя виноватой. Этого требовала ее собачья мораль. Иногда ей доставались и пинки, особенно в тех случаях, когда ее заставали на хозяйской постели. Тогда за наказанием следовала еще проповедь насчет того, как в нынешнее время испорчены собаки. Но несмотря на все это, между хозяйкой и собакой царила большая дружба, и для Анны не было дня скучнее, чем воскресенье, когда Понту вместе с хозяином уходила на охоту. А в понедельник утром Анна опять, счастливая и довбльная, шла с Понту на рынок. И та преданно шагала рядом с экономкой неся в зубах корзину, словно крупную подстреленную дичь.
Надевая в кабинете свой белый халат, Милиствер увидел на столе большой конверт, на котором стояла печать министра социального обеспечения. В письме коротко сообщалось, что кандидатура Милиствера на пост главного врача терапевтической клиники не утверждена.
— Этого можно было ожидать, — пробормотал врач, бросая письмо на стол и продевая в рукав другую руку. Он ощутил лишь легкий укол, на который сперва не обратил внимания. Боль пришла позже.
Что это, в конце концов, такое? Не издевательство ли? Ведь он не выставлял своей кандидатуры, — так почему же ему сообщают о результатах? Ведь это его коллеги, в том числе и доктор Карбус, его предполагаемый конкурент, заставили его дать согласие. Нет сомнения, что назначение на эту должность получит доктор Карбус, кандидатуру которого, правда, никто официально не выставлял и не поддерживал, но который, в отличие от Милиствера, обладает всеми нужными качествами: он деятель кайтселийта, хороший знакомый директора здравоохранения и попечительства, а кроме того, товарищ президента по студенческой корпорации.
Милиствер постоял некоторое время возле стола, постукивая разрезальным ножом по ладони, потом вернулся в столовую, прошелся по ней несколько раз быстрым, решительным шагом и налил себе воды из графина, но так ее и не выпил. Взглянув в зеркало, он увидел там покрасневшее от волнения круглое лицо с большими испуганными глазами. Пригладив рукой волосы, он снова вернулся в кабинет и, чтобы скорее забыть о пережитой неприятности, приступил к приему больных.
Но, и принимая пациентов, он не мог избавиться от назойливых мыслей. «Значит, меня забраковали. Как глупо было с моей стороны позволить выставить свою кандидатуру. Будто я заранее не знал, что провалюсь? Нет протекции, следовательно, недостаточна квалификация! Видимо*
у меня все же оставалась искорка надежды, раз я не отказался категорически... Нет, нет, не надежды, а глупого честолюбия и наивности! И не только искорка!..»
— Присядьте, пожалуйста!.. — механически произнес он, обращаясь к вошедшему пациенту. — На что жалуетесь?.. Вот как... Разденьтесь!
Он принялся искать стетоскоп. Куда он мог деться? Ах, вот он где, под этим большим конвертом.
— Дышите глубже! Еще... Еще... Глубже! Кашляните! Не дышите!
Конец стетоскопа задерживался на спине и груди то здесь, то там. Снова постукивание и выслушивание, В легких не заметно ничего тревожного, но усиление второго тона в области аорты и легочной артерии...
Врач устанавливал измеритель давления крови, но мысли его были заняты другим. «Мне следовало знать, что кое-кто читает мои статьи, что мои политические настроения известны. И все же, все же я попался на эту удочку...»
Он быстро накачал резиновый баллон. Ртуть поднялась. Он покачал еще.
— Сколько вам лет?
— Мы с вами одного возраста. Вы, наверно, забыли?
— Как?
Милиствер откинул голову и стал вглядываться в больного.
— Не может быть!.. Бог мой... Вы... Ты!
Забыв от волнения о своем деле, врач вскочил и изумленно уставился на Таммемяги.
— И в самом деле не узнал! Извини! Да, годы... Почти полжизни. Разве этого мало? За это время мы оба здорово изменились...
— Конечно, изменились — отвечал Таммемяги тем спокойнее, чем взволнованнее казался Милиствер. — И тебя не легко узнать, ты порядочно прибавил в весе. Обо мне и говорить нечего. Высох, точно сухарь. Сам видел мои ребра, играй на них, как на гуслях.
Милиствер принялся оправдываться, что не сразу узнал Таммемяги: день темный, разные волнения, усталость... И вообще терапевт вроде него узнает своих пациентов не столько по лицу, сколько по сердцу и легким.
— Да, я уже слышал, что ты поселился в нашем городе, — закончил он. — И сам хотел, как только выберу время, отыскать тебя.
— Лучше, что не отыскал.
Таммемяги успел уже одеться.
— Почему же? - спросил Милиствер, открывая дверь в соседнюю комнату и приглашая туда гостя.
— Видишь ли, ты сам регистрируешь своих посетителей, а моих посетителей регистрируют другие. Большая разница, не правда ли?
Милиствер задумался.
— Так что... это было бы неудобно для тебя? — неуверенно спросил он.
— Не для меня, а для тебя!
— Пустяки! Меня и так уже считают ненадежным,— ответил Милиствер, нервно взяв со стола письмо и протянув Таммемяги.
Тот прочел, пожал плечами и вернул письмо.
— Ну?
— Я не понимаю...
В самом деле, Таммемяги все это дело должно показаться смехотворно ничтожным. Что может сказать такое письмо человеку, которому утверждение или неутверждение кандидатуры приятеля кажется всего лишь вопросом карьеры. И Милистверу стало неловко, что он вздумал показывать это письмо.
Он поспешил объяснить:
— Ты, по крайней мере, видишь, что я не пользуюсь доверием. Я не нравлюсь этим господам. Все остальное не имеет значения.
— Вот как, теперь я понимаю. Это тебя и расстроило?
— Нет, нет, ничуть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116