На перроне крикнули: «Отправление!» Поезд уже тронулся, а новый попутчик все еще не показывался. Таммемяги забеспокоился. Не с умыслом ли оставлен здесь мешок? И что в нем? Может быть, за всем этим кроется какая-либо провокация?
Но молодой человек, запыхавшись, уже ворвался в вагон.
— Чуть не отстал! С друзьями всегда так — все никак не распрощаешься!
Но напрасно было ждать, что попутчик начнет расспрашивать его о друзьях, тот не проявил к ним ни малейшего интереса. Молодой человек подошел к окну и стал смотреть в него. Станционные здания уже проплыли мимо, за ними последовали придорожные ели, позади которых мелькнуло пожелтевшее ржаное поле, потом пошли заросшие кустарником луга, болотистые низины, перелески и одинокие крестьянские дома с темно-красными крышами.
Таммемяги заметил, что молодой человек разглядывает его вещи — большой чемодан и фанерный баул на верхней полке. Незнакомца, как видно, особенно заинтересовали причудливые очертания обвязанного парусиной переплетного пресса под лавкой.
— Вам далеко? — обратился наконец молодой человек к Таммемяги.
— Нет, — односложно ответил попутчик.
— Сегодня мало пассажиров.
— Да.
— Пора страдная, а проезд дорог.
Таммемяги не дал вовлечь себя в беседу. Он взял газету и пробежал глазами последнюю страницу, заполненную объявлениями.
— Предложений труда много, а работы мало? Не правда ли? — снова заговорил молодой человек.
— Это верно, — не поднимая глаз, ответил Таммемяги.
— Вы тоже ищете работу?
— Едва ли вы сможете предложить ее.
Чтобы надоедливый попутчик оставил его в покое, Таммемяги закрыл наконец глаза и прислонился головой к стене.
Внимательно разглядывая лицо дремавшего, молодой человек, к своему удивлению, обнаружил в нем что-то знакомое. Не Мартин ли это Таммемяги? Этот прямой нос с чуточку вздернутым концом, эти толстые губы, черные, густые брови, худая шея с большим кадыком — да, это он! Только вот голова стала седой, но это не удивительно!
Едва спящий открыл глаза как молодой человек спросил:
— Извините но мне кажется что ваше лицо мне знакомо.
— Да? А я вас не знаю.
— Разумеется. Но моего отца, если не ошибаюсь, вы знавали? Риухкранд. Может, помните это имя?
Таммемяги оживился, и его серые глаза пристально взглянули на молодого человека.
— Риухкранд? Как же, знал. Так вы, стало быть... как это...
— Пауль?
— Ах да, Пауль? Маленький Пауль. Помню, помню.
Таммемяги вспомнил, как однажды маленький мальчуган, с узелком книг в руках скатываясь во весь дух по лестнице, чуть не сбил его с ног. Наверное, бежал в школу. Но бывал он и тихим, словно мышь, особенно, когда Таммемяги вместе с отцом Пауля и Михкелем Сааром толковали и спорили о разных вопросах мировой политики. В таких случаях он обычно сидел на кровати с книжкой в руках и делал вид, что учит уроки, а на самом деле слушал разговор старших. Таммемяги, который был значительно моложе отца Пауля и Михкеля, носил тогда длинные волосы, которые время от времени откидывал пятерней со лба.
— Когда-то мне очень хотелось стать похожим на вас. Вы были нашим идеалом, — чистосердечно признался Пауль.
То, что Пауль рассказал затем о своей жизни, молодое одушевление, отражавшееся в его живых глазах и в движениях, все это произвело на Таммемяги хорошее впечатление. Похоже было, что молодой человек горит желанием действовать и его ничто не испугает. Словом, он был весь в отца, но, с другой стороны, он напоминал наивной мечтательностью и свою мать, человека с золотым сердцем, о которой у Таммемяги сохранились хорошие воспоминания.
Несмотря на всю свою замкнутость и недоверие к незнакомым, Таммемяги в разговоре с Паулем стал откровенным. и охотно рассказал ему о своих долгих тюремных годах, о газете, которую они там тайно издавали, о рефератах, учебе, протестах и выступлениях против начальства, о непрерывной связи с внешним миром, даже о самодельном детекторном приемнике, на котором удавалось принимать ближайшие радиостанции. Упорная борьба непрерывно продолжалась и в стенах тюрьмы.
Паулю очень хотелось узнать, продолжается ли эта борьба поныне и как она ведется, есть ли у Таммемяги связь с его прежними товарищами по борьбе, в чем состоит их деятельность, не опасаются ли они провала и нового тюремного заключения, но не посмел об этом спрашивать. Он только сказал:
— Мне пришлось трое суток просидеть в карцере, и когда я оттуда вырвался, то впервые понял, что значит свобода. Но просидеть пятнадцать лет! Какое блаженство быть после этого на свободе!
Таммемяги усмехнулся.
— Блаженство, говорите вы? Свобода существует не для блаженства. Да и что это вообще за свобода, если, скажем, вместо прежних двух метров тебе отводят для передвижения двести километров? Правда, тюремщик уже не заглядывает через глазок в твою камеру, но за тобой все равно следят из-за каждого угла.
Таммемяги рассказал о слежке за ним, которая началась сразу же после того, как тюремные ворота остались за его спиной.
— Что ж удивительного, если и вы мне сначала показались подозрительным типом? — сказал он. — Влетает, запыхавшись, этакий молодой человек, садится как раз напротив тебя, хотя вагон почти пустой, настойчиво пытается завязать разговор, разглядывает чемоданы... Ясно, с кем имеешь дело.
— А я счел вас ворчливым старым холостяком, — отпарировал Пауль.
Оба рассмеялись.
— Как вам кажется, изменился ли мир за то долгое время, что вы сидели за решеткой? — спросил Пауль.
Изменился ли мир? - переспросил Таммемяги. - Прежде на козлах у нас сидел Пяте, так он сидит и теперь. Тогда он был премьер-министром, теперь стал президентом. Какая разница? Слегка перекрасили фасад — и больше ничего. Все равно как у этих крестьянских домов возле полотна. В свое время они были серого цвета и крыты дранкой, а потом крыши по распоряжению казны покрасили шведским суриком, чтоб глазу было веселее.
Поезд прибыл на место, и когда Пауль с большим чемоданом Таммемяги в руке и рюкзаком за спиной прошел со своим спутником в здание станции, его вдруг окликнули из толпы. Издали ему махала девушка, до того загорелая, .что лицо ее казалось таким же темным, как каштановые волосы.
Не желая мешать радостной встрече молодых людей, Таммемяги тихонько поднял свой чемодан и попрощался с Паулем издали.
Пробираясь менее людными улицами и время от времени оглядываясь, Таммемяги наконец дошел до района низеньких деревянных домиков, где жили главным образом рабочие. По номеру над воротами он отыскал нужный ему дом.
Калитка отворилась тяжело и сразу же со стуком захлопнулась за вошедшим. Таммемяги очутился на обширном дворе, упиравшемся с одной стороны в глухие стены складов, а с другой — в двухэтажный оштукатуренный дом розоватого цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116