В черной бархатной куртке, в черном галстуке, повязанном пышным бантом, тот глубокомысленно стоял перед своим открытым чемоданом, упершись одной рукой в бок, другой держась за подбородок. Он был когда-то актером, за долгие годы у него скопилось немало париков и бород, и он отдавал их напрокат то для маскарадов, то для любительских спектаклей.
— Ну как? Все в порядке? — мимоходом спросил Пауль.
— В порядке. Я все продумал. Вот, взгляните...
И этот великий ревнитель искусства с увлечением принялся раскладывать перед Паулем эспаньолки, окладистые бороды, бакенбарды.
— А вот это для вас.
И прежде чем Пауль успел вымолвить слово, гример прилепил ему к лицу русую бородку.
— Просто замечательно! Поглядите в зеркало!
Пауль содрал бороду.
— Что за Синцов с бородой!
— Как можно без бороды? Борода придает характерность. В ней вся квинтэссенция! Разве мне мало приходилось видеть Синцовых? Уже с пятого года. Вас тогда и на свете не было. Нет, у революционера непременно должны быть усы и борода, как же иначе!
Когда Пауль отошел, гример забормотал в унынии:
— Все хотят играть стриженых и бритых. Но что же мне тогда остается? Под конец жизни сделаться парикмахером? Просто трагикомедия!
Рут вела себя замкнуто и независимо. Чем более нервничал и хлопотал Пауль, чем больше сердился на непорядки, тем спокойнее становилась Рут. Ее начала смешить охватившая всех участников лихорадка сцены, эта бестолковая беготня и толкотня гримированных, с приклеенными бородами людей.
Глядя в зрительный зал через дырочку в занавесе, Рут увидела своего отца, неподвижно, словно восковая фигура, сидевшего на стуле, уставившись в одну точку. Поодаль возле стены стоял Раутам. Он приглаживал ладонью свои и без того гладко зачесанные волосы. На нем был с иголочки новый черный костюм, с белым платком в кармашке, как будто здесь собралось бог весть какое избранное общество. На своем обычном месте сидел Круглый Сыр. Сегодня он был трезв. Подкручивая кончики длинных усов, он внимательно разглядывал прибывавших людей. В дверь зрительного зала вошел доктор Милиствер с девушкой, у которой были черные глаза и волосы и ярко-красные губы. Это, наверно, та, что пыталась отравиться и о которой Рут кое-что слышала. Не подведет ли старого холостяка эта девица легкого поведения ? Или в их отношениях есть что-либо более серьезное?
— Начнем! — послышался голос Пауля. — Давайте звонок!
В эту минуту Пауля вдруг позвали в комнату правления.
— Некогда, — нетерпеливо отмахнулся он. — Сейчас начнется спектакль.
— Но спектакля не будет!
— Как не будет? Что за вздор? Кто это сказал?
— Только что пришло запрещение.
В комнате правления стоял толстощекий полицейский в шапке. Он подносил ко рту лист бумаги и дул на еще не просохшую подпись.
Кыйв сказал Паулю, хмурясь и пожимая плечами:
— Вот, опять заткнули рот. Я вынужден был дать подписку.
Пауль взорвался:
— Черт побери, что за издевательство! В последнюю минуту! Чего же ради они разрешали нам так долго репетировать?
Полицейский снял шапку, спрятал в нее бумагу и пошел к дверям.
— Постойте, постойте! Куда вы? Поймите, мы же не можем так, в зале полно народу, все заплатили деньги за билеты...
— Не мое дело! — равнодушно ответил полицейский.
— Как не ваше дело ? Круглый Сыр... то есть ваш представитель все время присутствовал на репетициях, слышал каждое слово, не делал никаких замечаний. А теперь вдруг!.. Просто свинство! Давайте позвоним, спросим.
— Кому же еще звонить? — с досадой сказал Кыйв.
— Префекту полиции.
— Это бесполезно, — заметил полицейский, надевая шапку. — Спектакль запрещен по распоряжению самого начальника внутренней безопасности. Телефонограмма только что получена.
— Подождали бы часа два...
Пауль с презрением поглядел на полицейского, как будто тот был виноват во всем, и продолжал:
— Но народ? Слышите, там аплодируют, требуют начать спектакль. Читал ли сам начальник внутренней безопасности пьесу? Или местное начальство посоветовало ему запретить?
— Не могу знать.
— Что плохого нашли в этой пьесе?
— Не могу знать.
— Хотите сделать нас обманщиками перед народом?
— Не мог дело. Приказ есть приказ.
Представитель полиции развел руками, повернулся
и ушел.
— Ну не дьяволы ли? — с возмущением воскликнул Пауль. — Стараешься, трудишься, и вдруг... А что если пренебречь запрещением? Пускай насильно затыкают рот!
— Чего там еще затыкать! На дворе стоит отряд полицейских. Хорошо хоть, если удастся сказать народу несколько слов. Идем!
Минуту спустя Пауль вышел и встал перед занавесом. Его бледное, серьезное лицо не предвещало ничего хорошего. Зал притих.
— Товарищи, сограждане! Только что... мы получили... распоряжение начальника внутренней безопасности... Наш спектакль запрещен. Мы вынуждены подчиниться насилию. Итак, сегодняшний спектакль не состоится.
С минуту длилось молчание, затем поднялась буря негодования. Раздались гневные возгласы протеста и свист, зри
тели застучали ногами. Никто не сдвинулся с места, только Круглый Сыр встал.
Пауль поднял руку, давая понять, что хочет добавить несколько слов. Зал умолк.
— Деньги за билеты будут возвращены.
Не этого ждал народ. Буря поднялась с новой силой.
— Что там билеты! Что там деньги! Хотим видеть спектакль! Не давайте себя запугивать! Занавес! Начинайте! Долой насилие! Долой правительство насилия!
Круглый Сыр встал в угрожающую позу. На него зашикали. Кто-то оглушительно свистел сквозь пальцы.
— Товарищи! Спокойствие! Спокойствие! — вскричал Пауль среди этого шума и свиста и поднял руку. Он и сам еще не знал, что скажет, как выразит в словах то, что теснилось в груди.
— Товарищи! — крикнул он, когда в зале стало немного тише. — Товарищи! Нам могут заткнуть рот, но голос народа не заглушить! Помните, товарищи, мы не одни! С нами великий советский народ. Да здравствует Советский Союз! Да здравствует Красная Армия!
Весь зал встал и неистово рукоплескал. Казалось, будто вешние воды, вырвавшись на волю, с бешеной силой несутся вперед, разрушая все преграды. Круглый Сыр высоко поднял обе руки, желая утихомирить, припугнуть народ, но в этом всеобщем волнении он выглядел скорее как утопающий, который в минуту гибели высовывает руки из воды.
К нему подоспела помощь: во все двери ворвались полицейские. Их встретили свистками и яростными криками.
Выгнанные из Рабочего дома люди не спешили расходиться, а остановились на небольшой площади перед домом. Обменивались мыслями по поводу происшедшего, ругались и сыпали проклятиями.
Поднималась вьюга. Пронизывающий ветер кружил снег и срывал шляпы, кое-где он начисто вымел улицу, а в других местах намел высокие сугробы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Ну как? Все в порядке? — мимоходом спросил Пауль.
— В порядке. Я все продумал. Вот, взгляните...
И этот великий ревнитель искусства с увлечением принялся раскладывать перед Паулем эспаньолки, окладистые бороды, бакенбарды.
— А вот это для вас.
И прежде чем Пауль успел вымолвить слово, гример прилепил ему к лицу русую бородку.
— Просто замечательно! Поглядите в зеркало!
Пауль содрал бороду.
— Что за Синцов с бородой!
— Как можно без бороды? Борода придает характерность. В ней вся квинтэссенция! Разве мне мало приходилось видеть Синцовых? Уже с пятого года. Вас тогда и на свете не было. Нет, у революционера непременно должны быть усы и борода, как же иначе!
Когда Пауль отошел, гример забормотал в унынии:
— Все хотят играть стриженых и бритых. Но что же мне тогда остается? Под конец жизни сделаться парикмахером? Просто трагикомедия!
Рут вела себя замкнуто и независимо. Чем более нервничал и хлопотал Пауль, чем больше сердился на непорядки, тем спокойнее становилась Рут. Ее начала смешить охватившая всех участников лихорадка сцены, эта бестолковая беготня и толкотня гримированных, с приклеенными бородами людей.
Глядя в зрительный зал через дырочку в занавесе, Рут увидела своего отца, неподвижно, словно восковая фигура, сидевшего на стуле, уставившись в одну точку. Поодаль возле стены стоял Раутам. Он приглаживал ладонью свои и без того гладко зачесанные волосы. На нем был с иголочки новый черный костюм, с белым платком в кармашке, как будто здесь собралось бог весть какое избранное общество. На своем обычном месте сидел Круглый Сыр. Сегодня он был трезв. Подкручивая кончики длинных усов, он внимательно разглядывал прибывавших людей. В дверь зрительного зала вошел доктор Милиствер с девушкой, у которой были черные глаза и волосы и ярко-красные губы. Это, наверно, та, что пыталась отравиться и о которой Рут кое-что слышала. Не подведет ли старого холостяка эта девица легкого поведения ? Или в их отношениях есть что-либо более серьезное?
— Начнем! — послышался голос Пауля. — Давайте звонок!
В эту минуту Пауля вдруг позвали в комнату правления.
— Некогда, — нетерпеливо отмахнулся он. — Сейчас начнется спектакль.
— Но спектакля не будет!
— Как не будет? Что за вздор? Кто это сказал?
— Только что пришло запрещение.
В комнате правления стоял толстощекий полицейский в шапке. Он подносил ко рту лист бумаги и дул на еще не просохшую подпись.
Кыйв сказал Паулю, хмурясь и пожимая плечами:
— Вот, опять заткнули рот. Я вынужден был дать подписку.
Пауль взорвался:
— Черт побери, что за издевательство! В последнюю минуту! Чего же ради они разрешали нам так долго репетировать?
Полицейский снял шапку, спрятал в нее бумагу и пошел к дверям.
— Постойте, постойте! Куда вы? Поймите, мы же не можем так, в зале полно народу, все заплатили деньги за билеты...
— Не мое дело! — равнодушно ответил полицейский.
— Как не ваше дело ? Круглый Сыр... то есть ваш представитель все время присутствовал на репетициях, слышал каждое слово, не делал никаких замечаний. А теперь вдруг!.. Просто свинство! Давайте позвоним, спросим.
— Кому же еще звонить? — с досадой сказал Кыйв.
— Префекту полиции.
— Это бесполезно, — заметил полицейский, надевая шапку. — Спектакль запрещен по распоряжению самого начальника внутренней безопасности. Телефонограмма только что получена.
— Подождали бы часа два...
Пауль с презрением поглядел на полицейского, как будто тот был виноват во всем, и продолжал:
— Но народ? Слышите, там аплодируют, требуют начать спектакль. Читал ли сам начальник внутренней безопасности пьесу? Или местное начальство посоветовало ему запретить?
— Не могу знать.
— Что плохого нашли в этой пьесе?
— Не могу знать.
— Хотите сделать нас обманщиками перед народом?
— Не мог дело. Приказ есть приказ.
Представитель полиции развел руками, повернулся
и ушел.
— Ну не дьяволы ли? — с возмущением воскликнул Пауль. — Стараешься, трудишься, и вдруг... А что если пренебречь запрещением? Пускай насильно затыкают рот!
— Чего там еще затыкать! На дворе стоит отряд полицейских. Хорошо хоть, если удастся сказать народу несколько слов. Идем!
Минуту спустя Пауль вышел и встал перед занавесом. Его бледное, серьезное лицо не предвещало ничего хорошего. Зал притих.
— Товарищи, сограждане! Только что... мы получили... распоряжение начальника внутренней безопасности... Наш спектакль запрещен. Мы вынуждены подчиниться насилию. Итак, сегодняшний спектакль не состоится.
С минуту длилось молчание, затем поднялась буря негодования. Раздались гневные возгласы протеста и свист, зри
тели застучали ногами. Никто не сдвинулся с места, только Круглый Сыр встал.
Пауль поднял руку, давая понять, что хочет добавить несколько слов. Зал умолк.
— Деньги за билеты будут возвращены.
Не этого ждал народ. Буря поднялась с новой силой.
— Что там билеты! Что там деньги! Хотим видеть спектакль! Не давайте себя запугивать! Занавес! Начинайте! Долой насилие! Долой правительство насилия!
Круглый Сыр встал в угрожающую позу. На него зашикали. Кто-то оглушительно свистел сквозь пальцы.
— Товарищи! Спокойствие! Спокойствие! — вскричал Пауль среди этого шума и свиста и поднял руку. Он и сам еще не знал, что скажет, как выразит в словах то, что теснилось в груди.
— Товарищи! — крикнул он, когда в зале стало немного тише. — Товарищи! Нам могут заткнуть рот, но голос народа не заглушить! Помните, товарищи, мы не одни! С нами великий советский народ. Да здравствует Советский Союз! Да здравствует Красная Армия!
Весь зал встал и неистово рукоплескал. Казалось, будто вешние воды, вырвавшись на волю, с бешеной силой несутся вперед, разрушая все преграды. Круглый Сыр высоко поднял обе руки, желая утихомирить, припугнуть народ, но в этом всеобщем волнении он выглядел скорее как утопающий, который в минуту гибели высовывает руки из воды.
К нему подоспела помощь: во все двери ворвались полицейские. Их встретили свистками и яростными криками.
Выгнанные из Рабочего дома люди не спешили расходиться, а остановились на небольшой площади перед домом. Обменивались мыслями по поводу происшедшего, ругались и сыпали проклятиями.
Поднималась вьюга. Пронизывающий ветер кружил снег и срывал шляпы, кое-где он начисто вымел улицу, а в других местах намел высокие сугробы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116