Затем в комнате воцаряется тишина. Дыхание обоих не слышно. Так проходит одна минута за другой, проходит, может быть, с четверть, а то и с полчаса. Из норки под комодом вылезает маленькая мышка и, шмыгнув к чемодану, начинает шуршать бумагой, норовя добраться до вкусно пахнущих бутербродов с ветчиной.
Пауль толкает ногой стул.
— Кшш!
— Пускай поест! - вырывается у Рут.
— Рут, ты!
Пауль вскакивает и в один прыжок оказывается рядом с ней.
— Ты, Пауль!
Вмиг все перегородки разрушены, все упрямство и все обиды забыты.
После долгого-долгого месяца разлуки так бесконечно много надо рассказать друг другу. Ласки и шутки чередуются с серьезными разговорами. Рут все больше подмывает спросить, кто эта курносенькая женщина, с которой Пауль пришел домой, но нет, допытываться она не станет, а подождет, не расскажет ли Пауль сам об этом. Но Паулю не хочется портить Рут настроение, он думает, вернее — хочет думать, что Рут крепко спала.
— Так ты, значит, ничего не слышала, когда я вернулся?
— Наверно, в то время мне что-нибудь снилось, — со смехом отвечает Рут.
Однако Пауль должен все рассказать, чтоб успокоиться. Он начинает издалека, со своего товарища по семинарии Ласна, у которого он несколько раз бывал и где познакомился со здешними жителями, в том числе и с одной женщиной, возбудившей у него серьезные подозрения в том, что ей поручено следить за ним. Эта женщина всегда старается быть рядом с ним и крайне любопытна. Она хочет, чтобы Пауль отдал ей на хранение все свои компрометирующие бумаги.
— Так пристает, что не отвяжешься. Мы ушли сегодня от Ласна вместе. Она и спрашивает, сложил ли я все. Сейчас, мол, можно унести незаметно. А тут вдруг... ты!
— Значит, я вам помешала?
— Ну, как тебе не стыдно? И что ты вообразила? Мне здесь скрывать совершенно нечего, я просто хотел наставить ей нос. Вот она, пачка, только увязать не успел: старые газеты — и больше ничего. И при них записка: «Не суйте нос в чужие дела». На тот случай, если она сама или кто другой захочет заглянуть туда. Хочешь, покажу?
— Нет, нет, не надо! Я верю, верю. Но что, если ты со своими подозрениями несправедлив к этому человеку? Что, если ее совесть чиста?
— Тем лучше, если так.
— Ты уверен, что она провокатор?
— Уж очень все это белыми нитками шито.
— Ну, а вдруг ты все же ошибаешься? У страха глаза велики.
— Да я не о себе тревожусь... Среди тех, с которыми она общается, есть прекрасные люди, и такая может повредить им.
— А может, все гораздо проще?
— То есть как?
— Ну, допустим, она к тебе неравнодушна... Вот и все! Отсюда ее любопытство, ее беспокойство и заботы о тебе...
— Да брось ты!
— Нет, не скажи! Я даже уверена, что права. Я прочла это в ее глазах!
— Когда? Разве ты не спала?
— Спала, но видела вас во сне, — сказала Рут, заливаясь смехом.
— Ишь, плутовка, какой актрисой стала.
— Но, как видишь., достигла пока немногого.
Вести, привезенные Рут из родного города, показались Паулю неплохими. Там, между прочим, начало свою работу отделение Эстонско-советского общества, членом которого является и Рут. А ее отца даже выбрали в правление, Теперь
многие из их прежних знакомых смотрят на них косо. Едва здороваются. Стараются обойти их стороной, а за глаза говорят бог знает какие глупости. Рут беспокоится за отца, который не скрывает своего мнения о финской войне. Он нажил себе врагов, ему, наверно, будут устраивать всякие пакости, может быть, даже с работы выгонят! А сумеет ли он выстоять до конца против всего этого? Отец уже не моЛод, к тому же он избалован и по своей природе далеко не борец. Как бы он не начал раскаиваться и сдавать позиции! Это было бы ужасно.
— Неужто же он чувствует себя таким одиноким? Б такое-то время? Теперь, когда наши силы растут с каждым днем! Или ты сама начала колебаться?
— Я? Что ты?.. Я - нет! Но все же вообрази на миг, что в Финляндии разобьют советские войска... Ведь Маннер- гейму могут оказать помощь.
Как Рут могла даже подумать такое?
— Пойдем на улицу, здесь так тесно!
Нет, это был уже не тот Пауль, который, оберегая спокойный сон Рут, расхаживал тут на цыпочках!
— Не начинай сразу сердиться на меня, — сказала Рут, выходя на улицу. — Пойми же, я каждый день выслушиваю такие мнения, мне часто приходится спорить, должна же я как-то обосновать свои позиции...
— Уж не с Пийбером ли ты там споришь, не он ли щеголяет перед тобой своими доводами и доказательствами?
— Верно, он самый. Порой я с ним не слажу и мне нужна твоя помощь. Он, кстати, тоже вступил в Эстонско-советское общество и теперь, когда мы собираемся отмечать день смерти Ленина, страшно напуган. Предостерегает меня, чтоб я не вздумала декламировать там Маяковского.
К Рут однажды обратился писатель Силлат и, вручив ей переведенные им отрывки из поэмы о Ленине, попросил ее прочесть их и сказать, отважится ли она выступить с ними. Актеры, к которым он обращался, заколебались. Рут согласилась. А теперь Пийбер находит, что перевод плох, что до крайности экзальтированная поэзия Маяковского нисколько не подходит к манере исполнения Рут и так далее. Словом, Пийбер боится и отговаривает Рут.
— А твой отец?
— Он одобряет все, что я делаю, он ко мне пристрастен, верит в меня, даже слишком верит. Он уже смотрит на меня как на взрослую, а не как на ребенка. Ведь обычно родители до самой смерти считают своих детей маленькими. Но мой отец стал другим. Порой мне кажется, что он видит во мне свою молодость, вместе со мной переживает ее заново...
А ведь каким он был еще недавно. Прямо стыдно вспомнить, какой резкой я с ним была однажды...
Пауль находил, что за последние полгода люди выросли до неузнаваемости, словно совершив скачок. Стоит задуматься хотя бы о Хилье. Раньше Пауль почти не замечал ее. А теперь? Какие умные письма она пишет! Сколько девочке пришлось пережить за это время! И она удивительно быстро сформировалась. Трудно поверить и в то, что Хилья пишет ему об Эспе, у которого еще. летом были весьма смутные представления обо всем происходящем на свете. До чего быстро развиваются побеги будущего! Все это настолько воодушевляет и приумножает силы, что даже не замечаешь, в какой живешь глуши!
Три дня, которые Рут провела у Пауля, пролетели, словно один час. При расставании оба почувствовали и без слов, насколько упрочились связывающие их тройные узы — любви, товарищества и дружбы...
- Как тебе жилось в деревне? - спросила мать, когда Рут вернулась наконец домой.
- Я туда и не ездила.
Рут на этот раз не стала ничего скрывать и честно рассказала о том, где была.
Лицо матери омрачилось. Видно, дочка себя уж ни во что не ставит, раз отправилась в гости к парню! Какая муха ее укусила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116