Поднялся невообразимый тарарам. Мелькали кулаки, летали тарелки и бутылки, срывались скатерти со всем, что на них стояло, опрокидывались столики. Пийбер, возмущенный до крайности, собрался было мирить противников, но те уже швыряли друг в друга стулья, и выбраться из ресторана стало нелегко. Он быстро пробрался в уголок и притаился на корточках за опрокинутым столиком. Но и там было не особенно надежно: Силлата, Раутама и их сторонников загнали в тот же угол, и положение их становилось все хуже, так как, видимо, к противнику прибывала снаружи подмога. Впрочем, так только казалось; любопытствующие, едва заглянув в ресторан, тотчас пускались наутек.
Вдруг разбилась люстра. Используя возникшее замешательство, оттесненные в угол тотчас же перешли в стремительное наступление и вскоре вышибли из помещения противника, который уже предвкушал победу.
Для молодцов вроде Каарта кабацкие скандалы были делом привычным, но к сегодняшней потасовке примешалась политика, и это их особенно раздражало. Какая наглость — устраивать антиправительственные демонстрации и нападать на бравых рыцарей, собравшихся отправиться на выручку к братьям финнам!
— Все это было подстроено! — вскричал Каарт на улице, ощупывая шишку на лбу. - Нельзя им спускать! Надо.„ сообщить полиции!
Остальных такой выход не устраивал: их одолевал зуд к подвигам. Каарта даже обругали за то, что он слишком поспешно оставил поле боя. Ссора между единомышленниками разгорелась и настолько затянулась, что когда они
наконец решили вернуться и продолжить сведение счетов с противником, последнего уже не оказалось на месте. В руки им попался только Пийбер, но он не оказывал достойного сопротивления, а лишь извинялся и приводил всевозможные доводы в свое оправдание. Поскольку они не помогли, ему для спасения своей шкуры только и оставалось, что задать ногам жару.
Похоже было, что, несмотря на все усилия, боевой задор будущих вояк пропадет даром. Не успокоились они и после того, как сорвали с двух студенческих корпораций флаги и привязали их к развалившемуся забору, а потом сели, на извозчиков и промчались через город, распевая во всю глотку «Шелковое знамя и серебряный парус».
Наконец Каарт, желая блеснуть безрассудной смелостью, остановил свой отряд перед маленьким домом.
— Вот где мы повоюем! — сказал он с таким серьезным видом, словно шел на смерть. — По моим данным, корень зла здесь. Уно и Волли, приготовиться! Справимся втроем. Остальные остаются в резерве. Пошли!
Они вошли через калитку во двор и по лестнице поднялись на второй этаж.
Все почувствовали, что сейчас произойдет что-то куклу кс-кланов...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Таммемяги решил встретить Новый год у своего друга Милиствера.
Открывая ему, Анна ни слова не сказала о том, что у врача уже сидит гость. По правде говоря, ее даже радовало, что тем двум в комнате помешает третий.
— Может, я некстати? — спросил Таммемяги у вышедшего в приемную Милиствера, который выглядел хмурым.
— Прошу, прошу! — скорее с вежливы?,!, чем с дружеским радушием ответил Милиствер.
Узнав, что Милиствер не один, Таммемяги захотел сразу же уйти, но его не пустили.
— Разрешите познакомить вас: Таммемяги, Аста Хярм.
Молодая девушка с красивыми чертами лица протянула
Таммемяги руку из-под шелковой шали с бахромой. На первый взгляд эта темноволосая женщина, чьи улыбающиеся глаза находились в странном несоответствии с ее серьезным обликом, производила неплохое впечатление.
Отношения между нею и Милиствером были, по-видимому, простыми: они говорили друг другу «ты», и девушка тотчас поспешила поставить перед новым гостем прибор.
Сначала Таммемяги был сдержан, но вскоре чувство стеснения прошло и беседа стала более живой и свободной.
Узнав, кто такой Таммемяги, девушка начала его упрашивать подробнее рассказать о пребывании в тюрьме. Таммемяги исполнил ее просьбу, умолчав лишь о том, что касалось его самого. Но Асту прежде всего интересовали именно его собственные переживания, его страдания и мучения, его тоска по воле. Быть оторванным от жизни — ведь это ужасно, после этого и жить не захочешь.
— Вы, наверно, хорошо узнали, что такое разочарование в жизни, — сказала она. — Ведь могло случиться, что вы до конца жизни не освободились бы. Подумать страшно!
Таммемяги улыбнулся.
— Если б мы там только плакались да отчаивались, так я бы сейчас не сидел с вами.
Аста взглянула на него с удивлением.
В эту минуту вошла Анна. Она сегодня находила сотни предлогов, чтоб заглянуть в комнату. Заметив, что Аста глаз не сводит с гостя, она подумала: «Ну да, теперь на этого забрасывает крючок!» Как бы ей хотелось предостеречь Таммемяги! Она терпеть не могла этой цыганки, как она однажды, презрительно назвала Асту. Да и можно ли терпеть ее, если с той поры, как тут появилась эта подозрительная девица, все в доме пошло через пень колоду. В неприемные часы врача никогда не бывает дома. Ни к обеду, ни к ужину он вовремя не поспевает. Какой толк стараться и готовить вкусные супы и жаркое, если приходится съедать их самой или делиться ими с Понту? Долго не удавалось разгадать, где пропадал хозяин, возвращавшийся только к утру. Но когда эта девчонка зачастила сюда, все стало ясно. Бегать за такой девчонкой - да в уме ли хозяин? Карты и то предсказывали, что дому грозит беда и сердечная боль. Но таковы мужчины: если женщины их ослепят, их уж никто не образумит. Десять лет Анна верно служила доктору, ссор между ними не было, жили они всегда дружно, а теперь, вишь, эта чернявая захотела нарушить покой в доме. Но слово Анны твердое: как только в дом введут эту чужую, так ее нош тут больше не будет. Да и как можно с открытой душой глядеть в глаза этой гулящей, о которой служанка доктора Карбуса рассказывает бог знает что?
Милиствер был об Асте другого мнения, чем его кухарка.
Еще в то время, когда девушка работала в кафе, он охотно заводил с ней беседу. Ему было очень неловко давать ей чаевые, а еще более неловко — не давать, ведь чаевые главный заработок официанток. При расплате с другими официантками этого ощущения неловкости почему-то не возникало.
Милистверу еще запомнилось, как однажды Аста, перегнувшись через стойку бара, совала в рот какому-то пьяному толстяку одну виноградину за другой. Было больно видеть, как красивую девушку засасывает болото, — но можно ли было вытащить ее оттуда? Перелом наступил после истории с отравлением. Милиствер ежедневно навещал больную и привык заходить к ней и после выздоровления. Аста обещала навсегда покончить с прежней жизнью и начать новую. Но это было не так просто. Аста нуждалась в заработке, но она ничему не училась и нигде не могла найти работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116