— А может, ты думаешь, что поступила правильно? И даже не раскаиваешься?
— Чего мне раскаиваться? Не в чем мне раскаиваться. Я надеюсь, что эти господа здесь больше не покажутся.
— Вот как, это тебе решать? У тебя я, как видно, должен спрашивать, с кем мне водить знакомство, а с кем нет?
Рут взглянула отцу в лицо и сказала, не выбирая слов и выражений:
— Послушай, отец, что я тебе скажу: у тебя имеется один большой недостаток — ты не умеешь разбираться в людях. Всех тех, которые говорят в лицо приятные вещи и льстят тебе, ты считаешь своими настоящими друзьями. Ты со всеми одинаково любезен. Когда какой-нибудь Штейнгарт или Шегрен тебя похвалит*, ты считаешь, что тебя хвалит вся Германия и вся Швеция. Но это самообман. Ты сидишь тут, за своими книгами, словно в крепости, и не знаешь ни жизни, ни людей.
— Я не знаю?
Голос профессора дрогнул.
— Да, ты! — продолжала Рут. — Но люди знают твои слабости и используют их. И нет у тебя твердых принципов. Почему ты поддерживаешь знакомство со Штейнгартом? Он надеется через тебя упрочить свои позиции. И твоя любезность укрепляет его в этом мнении. Он знает твое тщеславие и осыпает тебя комплиментами, а ты принимаешь их за чистую монету. Потому он и добивается от тебя всего, чего захочет. Именно потому ему удалось добиться и того, что ты не голосовал против него, а под твоим влиянием так же поступил и кое-кто еще.
— Откуда ты знаешь, что я не голосовал против него? — с волнением спросил профессор,
— Тем хуже, если ты голосовал против, а теперь оказываешь ему любезность.
Приходилось ли когда-нибудь профессору Кянду выслушивать подобные упрею ? Осмеливался ли кто-нибудь так его критиковать? Ведь он — общепризнанный авторитет, ведь каждое его слово имеет вес, ведь в силу своих заслуг й достоинств он стал так неприкосновенен, как святыня! И вот он должен выслушивать такие страшные вещи: он, оказывается, тщеславный, падкий на лесть, он — жертва самообмана, он — мягкотелый, наивный... И кто же столь беспощадно швырял ему в лицо все эти обвинения? Родная дочь, та самая, которую он собирался строго отчитать.
Профессор выпрямился.
— Как, ты смеешь? Как ты смеешь говорить такие дерзости своему отцу?
— Это не дерзости, это правда. А правде ты боишься взглянуть в лицо. Вот и все.
Рут повернулась уходить. Отец остановил её.
— Как ты сказала? Я боюсь взглянуть в лицо правде? А ты знаешь, в чем правда? В том, что ты валандаешься с этим парнем, с этим интеллигентом без профессии! Это он сбил тебя с толку! И теперь ты думаешь, что можешь нахально вести себя дома.
Рут вся покраснела и топнула ногой.
— Не смей говорить о нем так, слышишь! Я не позволю! Не позволю!
Мать выбежала из столовой.
— Что тут происходит?
— Никому не позволю трогать его! Ни слова больше ! — кричала Рут.
— А ты что за адвокат? — спросил отец, удивленный вспышкой дочери. — Кто он тебе?
— Кто бы ни был. Если он вам не нравится и если я вам тут стала поперек дороги... Я могу уйти. Но его я не оставлю!
Глаза Рут налились слезами. Слезы побежали по щекам, но она этого не замечала. Подошла мать, обняла ее и концом передника принялась осушать их, укоризненно глядя на мужа.
— Какой ты, право...
Рут плечом оттолкнула руку матери и убежала в свою комнату.
Поведение дочери совсем выбило из колеи профессора. До сегодняшнего дня жизнь текла изо дня в день, словно маленький ручеек, без больших волнений и большого шума. Никогда в этом доме не происходило бурных объяснений, никогда здесь не говорили друг другу резких слов, не стучали кулаком по столу, не топали ногой. Еще утром светило солнышко, а теперь точно град бьет в лицо. И негде укрыться от него.
Профессор, словно пришибленный, опустился на стул. Линда подошла к нему, положила ему руку на плечо, попыталась успокоить:
— Сами мы виноваты, что не сумели подойти к ней... Интересовались ли мы когда-нибудь, спрашивали ли, что она
делает, что ее мучит, что радует? Мы не проявили к ней настоящей сердечности. И вот тебе результат.
— Ах, оставь, оставь! Сам знаю, - раздраженно ответил профессор.
— Ничего ты не знаешь! Парень вбил ей в голову, что она должна стать актрисой. Представь себе, актрисой! Теперь они только и делают, что репетируют, а университетские занятия побоку... Вот оно как... А имеешь ли ты представление о том, как далеко зашли их отношения?
— Откуда ты взяла, что актрисой? Ничего подобного!
— А разве ты знаешь?
— Конечно. И также с этими отношениями... Оставь!
Как только Линда пыталась обвинить в чем-то Рут, профессор тотчас же невольно спешил защитить ее, будто упреки и обвинения считал своей личной привилегией. Пусть не трогают Рут, пусть оставят ее в покое! Не наше дело вмешиваться !
— Наше дело или нет, а вот услышим в один прекрасный день, что они уже зарегистрировались!
— Ну и что же?
Линда сделала испуганное лицо.
— Тебе это все равно?
— Ах, оставь! Ты слишком плохого мнения о Рут.
— Тебе все же следовало бы серьезно поговорить с ней.
— Ладно, поговорю. А теперь оставь меня в покое.
Когда Линда вышла из комнаты, взгляд Роберта остановился на застекленной фотографии Рут. Она была снята тут трехлетней девочкой: пестрое платьице, светлые волосенки, детские наивные глаза, туфли без каблуков... Давно ли она была такой и сидела тут на полу кабинета, в руках книжка с картинками, рядом кукла? «Что это такое? А это что?» А потом: почему это, почему то? «Почему собака не умеет говорить? Почему автомобиль едет без лошади?» А падая и ушибаясь, она тотчас же бежала к отцу, протягивая к нему ручонку или коленку: «Подуй!» А у самой слезы из глаз - словно бусинки...
Отцовское сердце размякло, раздражение улеглось.
Профессор выкурил еще одну трубку и отправился к Рут в ее комнату.
Деловитым тоном, словно ничего не произошло, спросил он у дочери, нельзя ли получить у нее ту пьесу, которую они собираются ставить.
Рут ответила в таком же тоне, что пьесы у нее сейчас нет, но, если отец пожелает, она может достать. Дома у нее только переписанная роль.
— И когда вы думаете поставить ее?
— В Октябрьские праздники.
- Как? Как? — переспросил профессор, будто не расслышав ответа или не поняв его.
- В Октябрьские праздники, - повторила Рут.
- То есть?
- Седьмого ноября, в среду.
- И вы думаете, что в будний день люди придут смотреть спектакль?
- Кто придет, а кто и нет.
- А что это у вас, закрытый спектакль?
- Ты хочешь пойти?
- Если посторонние могут...
- Я достану тебе билет.
Когда профессор вышел из комнаты дочери, шаг его был легок и лицо радостно, словно он получил билет во внутренний мир дочери.
Линда встретила его в столовой с пиджаком в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116