Когда еще он снова найдет работу? Теперь ему, верно, придется кочевать из края в край, а они тут с матерью останутся вдвоем...
Но она не сказала ни слова. Зато Минна принялась бранить Пауля: что у него на уме, если он ни с того ни с сего бросает место? Словно этих мест такая пропасть. Бедной Хилье придется теперь одной содержать семью, да еще в такое время, когда все, что ни день, дорожает. А вдруг и она потеряет место? Все возможно, ведь ходят же слухи о закрытии фабрики Винналя. Подумал ли об этом брат?
— Что ты о нас беспокоишься! — сказал Пауль. — Подумай лучше о себе!
— Не умрем же мы с голоду, — поддержала его мать.
— А у тебя, Минна, немало запасено всяких ковриков да чашечек, — поддразнил Пауль тетку. — Коли уж слишком туго придется, мы к тебе обратимся.
— Как легко ты относишься ко всему! - заметила Минна.
— Взгляните на полевые цветочки, как они растут, они не прядут и не ткут, — ответил на это Пауль.
— Не издевайся над словом божьим! — крикнула оскорбленная в своих чувствах Минна.
.Мать снова поддержала Пауля:
— Не навек же продлятся трудные времена. К чехму всегда тревожиться да плакаться?
— Хорошо тебе говорить, — сказала Минна, — ты уже одной ногой в могиле стоишь. А людям помоложе, — она и себя причисляла к ним, — предстоят еще долгие дни жизни. И я хотела бы знать, что ты запоешь, когда настанет эта минута и не найдется ни сента, чтобы купить тебе гроб.
У Хильи слезы навернулись на глаза. Ей нестерпимы были разговоры Минны о смерти, матери. Она встала и принялась убирать со стола.
— О гробе не беспокойся, — сказала мать, — на это-то у меня припасено две-три золотые монетки. И что тебе за дело до Пауля ? Увидишь, он далеко пойдет.
— Ну да, ну да, все возможно, — с хитрой ухмылкой глядя на Пауля, ответила Минна. — Кто знает... Кое-что и до меня дошло... Говорят, ты хорошую девушку подцепил... Профессорская дочка... Впрочем, тебе лучше знать.
— Что еще за профессорская дочка? — заинтересовалась
мать.
— А Пауль ничего тебе не рассказывал? Я-то ничего не знаю, но поговаривают, что единственная дочка, богатая наследница, дача за городом и так далее... Да что ж, пора бы Паулю и о женитьбе подумать.
— Брось болтать! — сердито крикнул Пауль.
— А разве я не правду говорю?
— Эх! - Пауль махнул рукой и, возмущенный, ушел в другую комнату.
Как могут люди так бессовестно совать свой грязный нос в самые сокровенные, священные тайны чужой души! Словечки-то какие все гнусные: «хорошая партия», «зять», «богатая невеста»... И эти слащавые ужимки Минны! Все словно для того и придумано, чтоб нарочно загрязнить чистую, сердечную дружбу между ним и Рут.
Хилья знала, что брат знаком с дочерью профессора Кянда, - Пауль иногда рассказывал о ней, — но чтобы они могли пожениться, этого у нее и в мыслях никогда не было. Неужели Минна говорит правду? Хилья почувствовала, что брат словно отдаляется от нее, и ей стало горько.
— Странно, — сказала Минна, прислушиваясь к взволнованным шагам Пауля в другой комнате, — не пойму, чего тут стыдиться, чего скрытничать! Не стерпел, обиделся. А что я плохого сказала? Я же по-родственному... Да разве нынешняя молодежь с родней считается? Им бы прийти и самим все рассказать. Так нет. Только от чужих и услышишь. А разве такие дела от людей скроешь? И было бы что скрывать. Молодец парень, что к богатой сватается. Знает толк. И тебе, дочка, — обернулась она к Хилье, стлавшей на стол скатерть, — поскорее бы замуж выйти. Пока мать еще глаза не закрыла. Лицом тебя бог не обидел, а там, глядишь, и статности прибавится. Нос у тебя малость вздернутый и волос без блеску, ну, да не беда. Умом ты тоже не обижена. Только вот что я тебе скажу: не очень-то разомлевай, если кто за тобой приволокнется. Сперва разузнай, кто таков. С несолидным человеком компании не заводи. Нам ведь тоже надо повыше вскарабкаться. Кабы я в свое время была такой умной, как сейчас...
Она оста невилась, вовремя вспомнив, что здесь не пристало говорить плохое о Михкеле.
Хилье больше не хотелось слушать болтовню Минны, она ушла в другую комнату, закрыла дверь и начала за ширмой мыть на плите посуду.
Неожиданно брат принялся помогать ей, снял с крючка полотенце и стал вытирать тарелки. «Чувствует себя виноватым, — подумала Хилья, — помириться хочет».
— Это правда, что она там говорила? — спросила она.
— Ах, не обращай внимания на ее болтовню! Затоптать в грязь чувства других людей — это она умеет. Знаешь, Хилья, — переменил Пауль разговор, — в воскресенье в Рабочем доме соберется кружок чтения вслух. Ты не хотела бы принять в нем участие?
Хилья протянула Паулю последнюю тарелку и задумалась. Читать она любила, да и интересно было бы послушать обмен мнениями о прочитанном, встретить новых людей...
А в другой комнате Минна продолжала свою болтовню.
— Где у тебя эти золотые монеты? — неожиданно спросила она у больной.
— А тебе что?
— Ничего. Но смерть может прийти неожиданно... А дети знают?
— Нет, я никому не говорила!
— II правильно, детям тоже не всегда можно доверять...
— Что ты... Мои дети не такие.
— Кто знает. Приходится остерегаться... Что я хотела сказать? Ах да, я разузнаю, что нынче дают в обмен на золото... Коли хорошо заплатят, я могу обменять. Чего еще дожидаться?.. Разве ты в последнюю минуту...
Больная печально взглянула на невестку, словно прося оставить ее в покое.
Минна принялась оправдываться:
— Я тебе все время толкую о смерти, но что поделаешь, смерть каждого из нас подстерегает, и никому не известно, когда пробьет его час.
И, словно между прочим, она заговорила о Судном дне и о пришествии Христа. Но благочестивые слова ее упали на каменистую почву, так как в этом доме религиозные темы были не в почете.
— Ни смерти я не боюсь, ни на воскресение не надеюсь, — сказала мать Пауля своей невестке. — В мире ничего не убудет, коли исчезнет такая, как я.
— Твои глаза закрыты для: истины. Если б ты только знала... В другой раз, как приду, принесу тебе книжечку, там все растолковано. Сама прочитаешь, что напечатано черным по белому. И душе твоей сразу легче станет.
— Оставь! Моей душе вовсе не так уж тяжело.
— А грехи? Ты не чувствуешь бремени грехов?
— Как ни удивительно, но не чувствую.
— Великий грех говорить так. Пойду помолюсь за тебя. А ты хорошенько подумай о том, что я тебе сказала.
Постояв перед стенным зеркалом, она обеими руками пригладила волосы, потом надела шаль и напомнила уходя:
— Насчет золотых я все же поговорю и разузнаю...
Когда немного погодя дочь пришла к матери, чтобы почитать ей вслух, у той сразу стало легче на душе. Шевеля спицами, время от времени подтягивая нитку, она внимательно прислушивалась к первым страницам книги Горького «Мать».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Но она не сказала ни слова. Зато Минна принялась бранить Пауля: что у него на уме, если он ни с того ни с сего бросает место? Словно этих мест такая пропасть. Бедной Хилье придется теперь одной содержать семью, да еще в такое время, когда все, что ни день, дорожает. А вдруг и она потеряет место? Все возможно, ведь ходят же слухи о закрытии фабрики Винналя. Подумал ли об этом брат?
— Что ты о нас беспокоишься! — сказал Пауль. — Подумай лучше о себе!
— Не умрем же мы с голоду, — поддержала его мать.
— А у тебя, Минна, немало запасено всяких ковриков да чашечек, — поддразнил Пауль тетку. — Коли уж слишком туго придется, мы к тебе обратимся.
— Как легко ты относишься ко всему! - заметила Минна.
— Взгляните на полевые цветочки, как они растут, они не прядут и не ткут, — ответил на это Пауль.
— Не издевайся над словом божьим! — крикнула оскорбленная в своих чувствах Минна.
.Мать снова поддержала Пауля:
— Не навек же продлятся трудные времена. К чехму всегда тревожиться да плакаться?
— Хорошо тебе говорить, — сказала Минна, — ты уже одной ногой в могиле стоишь. А людям помоложе, — она и себя причисляла к ним, — предстоят еще долгие дни жизни. И я хотела бы знать, что ты запоешь, когда настанет эта минута и не найдется ни сента, чтобы купить тебе гроб.
У Хильи слезы навернулись на глаза. Ей нестерпимы были разговоры Минны о смерти, матери. Она встала и принялась убирать со стола.
— О гробе не беспокойся, — сказала мать, — на это-то у меня припасено две-три золотые монетки. И что тебе за дело до Пауля ? Увидишь, он далеко пойдет.
— Ну да, ну да, все возможно, — с хитрой ухмылкой глядя на Пауля, ответила Минна. — Кто знает... Кое-что и до меня дошло... Говорят, ты хорошую девушку подцепил... Профессорская дочка... Впрочем, тебе лучше знать.
— Что еще за профессорская дочка? — заинтересовалась
мать.
— А Пауль ничего тебе не рассказывал? Я-то ничего не знаю, но поговаривают, что единственная дочка, богатая наследница, дача за городом и так далее... Да что ж, пора бы Паулю и о женитьбе подумать.
— Брось болтать! — сердито крикнул Пауль.
— А разве я не правду говорю?
— Эх! - Пауль махнул рукой и, возмущенный, ушел в другую комнату.
Как могут люди так бессовестно совать свой грязный нос в самые сокровенные, священные тайны чужой души! Словечки-то какие все гнусные: «хорошая партия», «зять», «богатая невеста»... И эти слащавые ужимки Минны! Все словно для того и придумано, чтоб нарочно загрязнить чистую, сердечную дружбу между ним и Рут.
Хилья знала, что брат знаком с дочерью профессора Кянда, - Пауль иногда рассказывал о ней, — но чтобы они могли пожениться, этого у нее и в мыслях никогда не было. Неужели Минна говорит правду? Хилья почувствовала, что брат словно отдаляется от нее, и ей стало горько.
— Странно, — сказала Минна, прислушиваясь к взволнованным шагам Пауля в другой комнате, — не пойму, чего тут стыдиться, чего скрытничать! Не стерпел, обиделся. А что я плохого сказала? Я же по-родственному... Да разве нынешняя молодежь с родней считается? Им бы прийти и самим все рассказать. Так нет. Только от чужих и услышишь. А разве такие дела от людей скроешь? И было бы что скрывать. Молодец парень, что к богатой сватается. Знает толк. И тебе, дочка, — обернулась она к Хилье, стлавшей на стол скатерть, — поскорее бы замуж выйти. Пока мать еще глаза не закрыла. Лицом тебя бог не обидел, а там, глядишь, и статности прибавится. Нос у тебя малость вздернутый и волос без блеску, ну, да не беда. Умом ты тоже не обижена. Только вот что я тебе скажу: не очень-то разомлевай, если кто за тобой приволокнется. Сперва разузнай, кто таков. С несолидным человеком компании не заводи. Нам ведь тоже надо повыше вскарабкаться. Кабы я в свое время была такой умной, как сейчас...
Она оста невилась, вовремя вспомнив, что здесь не пристало говорить плохое о Михкеле.
Хилье больше не хотелось слушать болтовню Минны, она ушла в другую комнату, закрыла дверь и начала за ширмой мыть на плите посуду.
Неожиданно брат принялся помогать ей, снял с крючка полотенце и стал вытирать тарелки. «Чувствует себя виноватым, — подумала Хилья, — помириться хочет».
— Это правда, что она там говорила? — спросила она.
— Ах, не обращай внимания на ее болтовню! Затоптать в грязь чувства других людей — это она умеет. Знаешь, Хилья, — переменил Пауль разговор, — в воскресенье в Рабочем доме соберется кружок чтения вслух. Ты не хотела бы принять в нем участие?
Хилья протянула Паулю последнюю тарелку и задумалась. Читать она любила, да и интересно было бы послушать обмен мнениями о прочитанном, встретить новых людей...
А в другой комнате Минна продолжала свою болтовню.
— Где у тебя эти золотые монеты? — неожиданно спросила она у больной.
— А тебе что?
— Ничего. Но смерть может прийти неожиданно... А дети знают?
— Нет, я никому не говорила!
— II правильно, детям тоже не всегда можно доверять...
— Что ты... Мои дети не такие.
— Кто знает. Приходится остерегаться... Что я хотела сказать? Ах да, я разузнаю, что нынче дают в обмен на золото... Коли хорошо заплатят, я могу обменять. Чего еще дожидаться?.. Разве ты в последнюю минуту...
Больная печально взглянула на невестку, словно прося оставить ее в покое.
Минна принялась оправдываться:
— Я тебе все время толкую о смерти, но что поделаешь, смерть каждого из нас подстерегает, и никому не известно, когда пробьет его час.
И, словно между прочим, она заговорила о Судном дне и о пришествии Христа. Но благочестивые слова ее упали на каменистую почву, так как в этом доме религиозные темы были не в почете.
— Ни смерти я не боюсь, ни на воскресение не надеюсь, — сказала мать Пауля своей невестке. — В мире ничего не убудет, коли исчезнет такая, как я.
— Твои глаза закрыты для: истины. Если б ты только знала... В другой раз, как приду, принесу тебе книжечку, там все растолковано. Сама прочитаешь, что напечатано черным по белому. И душе твоей сразу легче станет.
— Оставь! Моей душе вовсе не так уж тяжело.
— А грехи? Ты не чувствуешь бремени грехов?
— Как ни удивительно, но не чувствую.
— Великий грех говорить так. Пойду помолюсь за тебя. А ты хорошенько подумай о том, что я тебе сказала.
Постояв перед стенным зеркалом, она обеими руками пригладила волосы, потом надела шаль и напомнила уходя:
— Насчет золотых я все же поговорю и разузнаю...
Когда немного погодя дочь пришла к матери, чтобы почитать ей вслух, у той сразу стало легче на душе. Шевеля спицами, время от времени подтягивая нитку, она внимательно прислушивалась к первым страницам книги Горького «Мать».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116