Была разбита летом 1919 года эстонской буржуазной армией.
Нет силы, способной противостоять воле фюрера. Могущество его так велико, что в выборе средств ему стесняться не приходится.
Все наперебой старались показать гостям, какие у каждого из них заслуги перед немецким фашизмом. Президент произнес с гордостью:
— В свое время один из моих братьев преподавал в Таллине рисование Альфреду Розенбергу. Недавно он побывал в Берлине и встретился там с господином Розенбергом. И, представьте, господин Розенберг еще не забыл эстонского языка, он помнит слова «тере» и «курат» .
Под влиянием выпитого развязались языки даже у самых сдержанных. Правда, немецкие гости следили, не вырвется ли у кого-нибудь нелояльное, враждебное словцо, но беседа за столом носила невинный характер: офицеры толковали между собой о званиях и должностях в немецкой армии, начальник штаба войск распространялся о напитках и блюдах, подававшихся в день рождения Гитлера, президент с воодушевлением толковал о своем будущем фуникулере.
После ужина президент вместе с двумя генералами и послом уединились для особого совещания. Совещание это продолжалось недолго, потому что обо всем существенном уже договорились в Таллине. Здесь лишь еще раз была подтверждена взаимная дружба, которую следовало неуклонно укреплять. С этой целью в Таллин уже через неделю должен был прибыть немецкий тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер», а вслед за крейсером и другие гости. Начальник штаба говорил об осенних маневрах, на которые были приглашены и немецкие высшие офицеры.
Гости уехали только на рассвете. Сидя в машине рядом с послом Штробейном, генерал Халдер сказал:
— Да, вы правы: бояться сопротивления со стороны верхов не приходится. Но масса?
Развалясь на сиденье, Штробейн мутными от хмеля глазами смотрел на росистые луга и на притаившиеся кусты, проплывавшие мимо машины.
— Масса? — спросил он с улыбкой. — Ну, поджог рейхстага нам тут устраивать не придется. Большевики в этой стране вывелись.
— Вы чересчур оптимистичны, господин Штробейн. Не забудьте, что тут амнистировали политических преступников.
— Верно, амнистировали. Но большевиков среди них была всего горсточка, да и те, просидев лет по пятнадцати, стали убогими калеками...
— Но вам должно быть известно, что это за порода. Отрубишь у них ноги и руки, а они все равно продолжают свою работу.
— Здесь тоже следят за каждым коммунистом. По этой части у нас полный контакт с местным правительством. Нам ведь надо быть в курсе всего. И для меня святы слова фюрера, произнесенные им на конференции немцев, живущих за границей. «Вы несете, — сказал он, — тайную разведывательную службу. Выдвинутые вперед, за линию фронта, вы должны следить за противником и маскировать подготовку к атаке. Считайте, что вы на фронте, и подчиняетесь военным законам. Вы подготовляете плацдарм...» Со своей стороны могу вас заверить, что мои сотрудники работают не плохо.
Почти километр пути пришлось ехать в густой пыли, которую поднял встречный грузовик. Проклятая пыль проникала в нос и рот. Собеседники закурили сигары.
— Все это прекрасно, но, вообразите, я встретил сегодня одного большевика — он был дежурным в войсковой части! Что вы об этом скажете?
— Неужели? В таком случае в нашей сети появилась брешь, дыра... Это совершенно недопустимо! Опасных субъектов следует обезвреживать немедленно, едва их обнаружили !
— Это они должны сами делать!
— Конечно.
Генерал Халдер задумался, потом, поглядев сквозь ветровое стекло на шоссе, сказал:
— Надеюсь, никакие чувства не помешают нам в случае нужды убрать с дороги и тех, кто только что так любезно принимал нас.
Губы его искривилась в сухой усмешке, две морщины по обе стороны рта обозначились еще резче.
— В конце концов, эта страна — наше жизненное пространство, — ответил посол Штробейн. — Какое значение имеет горсточка туземцев?
— Поднимется немножко пыли, когда наша военная машина проедется по ним. Только и всего.
Вытянув ноги, генерал постучал саблей о подошвы, чтобы сбить с сапог пыль.
Вечером, возвращаясь с дневных учений в лагерь, люди, несмотря на усталость, были оживлены и в разговоре всё снова и снова возвращались к событиям сегодняшнего
дня. Зачем сюда явился начальник немецкого генштаба? Не пахнет ли в самом деле войной?
— От этого психопата Гитлера всего можно ожидать, возьмет и вторгнется к нам, как в Чехословакию! — произнес кто-то.
— Почему бы и нет? Страна полна гитлеровских юнцов, всюду их лагеря, а сами они рыскают где хотят.
— Говорят, на Саарема скоро прибудет пароход с тысячей немецких туристов.
— Странно, как все это разрешают!
— Не только разрешают — просят, зовут!
— Продадут нас, дьяволы!
— Похоже на то — да что поделаешь?
— А русские? Так они, думаете, и позволят немцам устроиться у них под боком?
— Будет драка, даю слово. Обязательно будет.
— И чью же ты сторону тогда возьмешь?
— Известно чью, что об этом говорить.
— А лейтенант Винналь?
Сперва Риухкранд молча и угрюмо прислушивался к этим рассуждениям, но потом оживился и заговорил сам:
— Нам все время толковали о единстве эстонского народа. Но пусть только начнется схватка, и вы увидите, что таким, как Винналь, немецкий нацист в сто раз ближе эстонского рабочего. О единстве и сплоченности народа твердят с пеной у рта лишь для того, чтобы запихать всех в один общий мешок. Так ведь легче продать нас вместе со всеми потрохами!
Иные более робкие бойцы оглянулись. Им слова Риухкранда показались слишком дерзкими. Еще неизвестно, как посмотрят на тех, кто, помалкивая, слушает такие речи?
Они тихонько отошли к окну, где стоял герой дня Эсие, окруженный толпой любопытных, разглядывавших ручные часы, полученные им в подарок. Прислушивались к ходу часов, разглядывали циферблат. Часы как часы, звонкое тиканье, стрелки, светящиеся в темноте.
— Любопытно — они серебряные? — спросил кто-то.
— Какое серебряные! Пробы-то нет. Настоящий эрзац.
— Я бы не стал носить такие. Поглядите, что там на крышке красуется!
Все склонились над часами.
— Свастика.
Будто четыре виселицы сложены.
— Смотреть противно!
— Что противно? Просто с души воротит!
— Соскреби! — посоветовал кто-то.
— Попробуй соскреби! Как бы самого на эту виселицу не вздернули!
Подошел высокий, сухопарый парень с крючковатым носом, похожий с виду на балтийского барона. Этот шутник часто смешил взвод своими проделками. То вытягивая подбородок, то со щелканьем закрывая рот, он попытался вставить в глаз круглое карманное зеркальце.
— Что? Соскрепать? Потарить вам эти часы, штоп ви хорош стреляйть, а в соскрепать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Нет силы, способной противостоять воле фюрера. Могущество его так велико, что в выборе средств ему стесняться не приходится.
Все наперебой старались показать гостям, какие у каждого из них заслуги перед немецким фашизмом. Президент произнес с гордостью:
— В свое время один из моих братьев преподавал в Таллине рисование Альфреду Розенбергу. Недавно он побывал в Берлине и встретился там с господином Розенбергом. И, представьте, господин Розенберг еще не забыл эстонского языка, он помнит слова «тере» и «курат» .
Под влиянием выпитого развязались языки даже у самых сдержанных. Правда, немецкие гости следили, не вырвется ли у кого-нибудь нелояльное, враждебное словцо, но беседа за столом носила невинный характер: офицеры толковали между собой о званиях и должностях в немецкой армии, начальник штаба войск распространялся о напитках и блюдах, подававшихся в день рождения Гитлера, президент с воодушевлением толковал о своем будущем фуникулере.
После ужина президент вместе с двумя генералами и послом уединились для особого совещания. Совещание это продолжалось недолго, потому что обо всем существенном уже договорились в Таллине. Здесь лишь еще раз была подтверждена взаимная дружба, которую следовало неуклонно укреплять. С этой целью в Таллин уже через неделю должен был прибыть немецкий тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер», а вслед за крейсером и другие гости. Начальник штаба говорил об осенних маневрах, на которые были приглашены и немецкие высшие офицеры.
Гости уехали только на рассвете. Сидя в машине рядом с послом Штробейном, генерал Халдер сказал:
— Да, вы правы: бояться сопротивления со стороны верхов не приходится. Но масса?
Развалясь на сиденье, Штробейн мутными от хмеля глазами смотрел на росистые луга и на притаившиеся кусты, проплывавшие мимо машины.
— Масса? — спросил он с улыбкой. — Ну, поджог рейхстага нам тут устраивать не придется. Большевики в этой стране вывелись.
— Вы чересчур оптимистичны, господин Штробейн. Не забудьте, что тут амнистировали политических преступников.
— Верно, амнистировали. Но большевиков среди них была всего горсточка, да и те, просидев лет по пятнадцати, стали убогими калеками...
— Но вам должно быть известно, что это за порода. Отрубишь у них ноги и руки, а они все равно продолжают свою работу.
— Здесь тоже следят за каждым коммунистом. По этой части у нас полный контакт с местным правительством. Нам ведь надо быть в курсе всего. И для меня святы слова фюрера, произнесенные им на конференции немцев, живущих за границей. «Вы несете, — сказал он, — тайную разведывательную службу. Выдвинутые вперед, за линию фронта, вы должны следить за противником и маскировать подготовку к атаке. Считайте, что вы на фронте, и подчиняетесь военным законам. Вы подготовляете плацдарм...» Со своей стороны могу вас заверить, что мои сотрудники работают не плохо.
Почти километр пути пришлось ехать в густой пыли, которую поднял встречный грузовик. Проклятая пыль проникала в нос и рот. Собеседники закурили сигары.
— Все это прекрасно, но, вообразите, я встретил сегодня одного большевика — он был дежурным в войсковой части! Что вы об этом скажете?
— Неужели? В таком случае в нашей сети появилась брешь, дыра... Это совершенно недопустимо! Опасных субъектов следует обезвреживать немедленно, едва их обнаружили !
— Это они должны сами делать!
— Конечно.
Генерал Халдер задумался, потом, поглядев сквозь ветровое стекло на шоссе, сказал:
— Надеюсь, никакие чувства не помешают нам в случае нужды убрать с дороги и тех, кто только что так любезно принимал нас.
Губы его искривилась в сухой усмешке, две морщины по обе стороны рта обозначились еще резче.
— В конце концов, эта страна — наше жизненное пространство, — ответил посол Штробейн. — Какое значение имеет горсточка туземцев?
— Поднимется немножко пыли, когда наша военная машина проедется по ним. Только и всего.
Вытянув ноги, генерал постучал саблей о подошвы, чтобы сбить с сапог пыль.
Вечером, возвращаясь с дневных учений в лагерь, люди, несмотря на усталость, были оживлены и в разговоре всё снова и снова возвращались к событиям сегодняшнего
дня. Зачем сюда явился начальник немецкого генштаба? Не пахнет ли в самом деле войной?
— От этого психопата Гитлера всего можно ожидать, возьмет и вторгнется к нам, как в Чехословакию! — произнес кто-то.
— Почему бы и нет? Страна полна гитлеровских юнцов, всюду их лагеря, а сами они рыскают где хотят.
— Говорят, на Саарема скоро прибудет пароход с тысячей немецких туристов.
— Странно, как все это разрешают!
— Не только разрешают — просят, зовут!
— Продадут нас, дьяволы!
— Похоже на то — да что поделаешь?
— А русские? Так они, думаете, и позволят немцам устроиться у них под боком?
— Будет драка, даю слово. Обязательно будет.
— И чью же ты сторону тогда возьмешь?
— Известно чью, что об этом говорить.
— А лейтенант Винналь?
Сперва Риухкранд молча и угрюмо прислушивался к этим рассуждениям, но потом оживился и заговорил сам:
— Нам все время толковали о единстве эстонского народа. Но пусть только начнется схватка, и вы увидите, что таким, как Винналь, немецкий нацист в сто раз ближе эстонского рабочего. О единстве и сплоченности народа твердят с пеной у рта лишь для того, чтобы запихать всех в один общий мешок. Так ведь легче продать нас вместе со всеми потрохами!
Иные более робкие бойцы оглянулись. Им слова Риухкранда показались слишком дерзкими. Еще неизвестно, как посмотрят на тех, кто, помалкивая, слушает такие речи?
Они тихонько отошли к окну, где стоял герой дня Эсие, окруженный толпой любопытных, разглядывавших ручные часы, полученные им в подарок. Прислушивались к ходу часов, разглядывали циферблат. Часы как часы, звонкое тиканье, стрелки, светящиеся в темноте.
— Любопытно — они серебряные? — спросил кто-то.
— Какое серебряные! Пробы-то нет. Настоящий эрзац.
— Я бы не стал носить такие. Поглядите, что там на крышке красуется!
Все склонились над часами.
— Свастика.
Будто четыре виселицы сложены.
— Смотреть противно!
— Что противно? Просто с души воротит!
— Соскреби! — посоветовал кто-то.
— Попробуй соскреби! Как бы самого на эту виселицу не вздернули!
Подошел высокий, сухопарый парень с крючковатым носом, похожий с виду на балтийского барона. Этот шутник часто смешил взвод своими проделками. То вытягивая подбородок, то со щелканьем закрывая рот, он попытался вставить в глаз круглое карманное зеркальце.
— Что? Соскрепать? Потарить вам эти часы, штоп ви хорош стреляйть, а в соскрепать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116