Нужно встряхнуть и этих,
- Ваши куры, - попытался Пауль заговорить более образно, - несли золотые яйца, но только вашему директору Кютту, который зарабатывал на них в год по пятьдесят четыре тысячи. Круглым счетом это составляет среднюю годовую зарплату ста пятидесяти рабочих...
Внимание заметно повысилось.
- В Индии изображают бога Шиву о пяти головах. Но что такое этот Шива рядом с директором нашей сельскохозяйственной палаты Кинтом, у которого имеется двадцать два зада и который сидит сразу на двадцати местах и всюду получает жалованье...
Зал оживился. Пауль привел примеры еще более близкие. У Хаугаса работает вековечный батрак Юхан. Кто не знает его? Он присутствует и здесь, на собрании. У Хаугаса он и полевой рабочий, и лесоруб, и грузчик на мельнице, и канавщик, и извозчик... Словом, девять дел, а десятое — голод...
Все сразу принялись искать глазами Юхана, шептаться, переглядываться, усмехаться, послышались даже реплики из зала. Исчезла прежняя скованность. Речь захватила слушателей, растревожила мысль. Всем хотелось, чтобы она кончилась еще не скоро.
Но Пауль ошибался, ожидая, что после его речи посыплются вопросы и начнутся выступления. Люди были основательно приучены к молчанию. Ни в церкви, ни на собраниях они не привыкли к тому, чтобы после проповедника или оратора еще кто-нибудь брал слово. Зато после собрания вокруг Пауля столпилось немало людей, у каждого из них было что сказать, каждый не прочь был послушать, что скажет другой.
- О Хаугасе вы могли бы рассказать побольше, — сказал загоревший докрасна, худощавый человек с длинным носом, на котором шелушилась кожа.
- А что, например?
Человек застеснялся и подтолкнул своего приземистого соседа: пусть говорит он.
- Да что ж? - наконец заговорил тот. - Такие вещи случаются и в других местах. Все началось с того, что поблизости от нас начали сводить казенный лес. Мы поглядели; земля хорошая, выкорчуй пни, разбросай семена - хлеб вырастет- что надо. Нас было трое, у каждого по нескольку вакамаа такой болотистой земли, что колос до колоса не докличется. Добавка очень пригодилась бы. Мы друг другу подсобили бы, справились бы как-нибудь. Казна дала согласие, да и цену назначили по-божески. Но в город съездить сразу некогда было. Самая страда, когда тут заниматься этими бумажными делами! Работаю как-то на покосе и вижу: старый Хаугас бродит среди вырубки, озирается и что-то в книжку записывает. «Оценивает, стервец, нашу землю», - думаю. А он подходит ко мне, предлагает папиросу и этак любезно говорит: чего, мол, ждете, отработайте у меня день на сенокосе, а я завтра поеду в город, могу уладить там ваше дело. Мы, конечно, согласны, проставляем на бумаге подписи. Разве придет в голову думать о человеке плохое? А он, мерзавец, после сам написал на этой бумаге, что мы, дескать, не хотим этой вырубки, отказываемся от нее. Так он и выхватил у нас из-под носа эту землю. Ах, черт, разозлился я тут, проклинал его и думал: «И на тебя управа найдется. Отнять хлеб у бедняка!» Решили не сдаваться, отыскали адвоката — и в суд! Но разве вырвешь кусок из волчьей пасти? Судились целый год и проиграли. Известное дело, у кого мошна, тот и прав. Наделали новых долгов. У нас двоих хутора пошли с молотка. Сам же Хаугас и купил их. Ну, а потом? Куда деваться бедняку? Пришлось в конце концов к нему же наниматься на работу. Вот каков Хаугас и его республика!
- Нужно было рассказать об этом на собрании, — сказал Пауль.
- Чтобы еще шире раструбить об этой позорной истории? - махнул рукой рассказчик. — И кто в здешних местах не знает об этом? А коли Хаугас услышит, что ты посмел хоть пикнуть, последние штаны снимет, да еще выгонит с работы. Вот и ищи себе тогда келью под елью.
- Ну-ну, со всем этим теперь будет покончено, — разъяснил Пауль, - времена переменились. Когда соберется Государственная дума, она прежде всего разрешит земельный вопрос. Увидите тогда, Хаугас сам придет к вам и постарается всучить землю обратно. Ваша осторожность и сдержанность теперь уже ни к чему.
- Обжегшись на молоке, дуешь на воду, - ответили Паулю.
Разъезжая по своему избирательному округу, выступая то тут, то там, предпочитая оставаться на ночлег в домах попроще и победнее, Пауль наблюдал, как раскрывались люди, как исчезали их привычная замкнутость и недоверчивость, когда с ними говорили откровенно и по душам. Все больше делились с ним крестьяне своими нуждами и заботами, высказывали пожелания, вносили предложения. Пауль рассеивал искаженные представления деревенских жителей, их опасения, ободрял их и внушал им веру в силу трудового народа, если он в городе и деревне пойдет рука об руку.
Пауль все живее ощущал, какими прочными узами сам он связан с народом и как он готов до последнего дыхания бороться за счастье народа.
С каждым днем громче и громче раздавались голоса, требовавшие окончательного уничтожения колючей проволоки, отделявшей эстонцев от русских, создания Советов, быстрого раздела огромных земельных массивов между безземельными и малоземельными.
На одном из собраний слово взяла пожилая женщина из поселка, которая сказала:
- Многие из нас помнят еще семнадцатый год. Уже тогда у нас были Советы трудящихся. Мой муж также был депутатом, но его застрелили и зарыли, точно околевшую
собаку. Палачи уже вдоволь натешились. Хватит. Продолжим теперь начатое с того самого места, где нас прервали...
Все захлопали, и Пауль почувствовал, будто слова эти исходят из собственного его сердца. «Именно так, продолжить прерванное! Никто не сможет теперь ни уничтожить, ни зарыть нас в землю!»
В выборах народ участвовал в невиданном количестве. Ни агитпунктов, ни брошюр, ни опытных агитаторов не было, и даже времени для подготовки выборов оставалось мало. И все же симпатии народа к кандидатам блока трудового народа, к этой новой смене, чье дружественное отношение к Советам было всем хорошо известно, были явны и единодушны. Ни один кандидат на предыдущих выборах в Государственную думу не пользовался такими симпатиями. Одержанная победа воодушевляла не только самих депутатов, завоевавших подобное доверие народа, но и избирателей, которые тотчас же организовали повсюду большие демонстрации.
Все еще находясь в деревне, Пауль имел возможность делиться восторгом победы только со своими новыми знакомыми. Где теперь Таммемяги и другие близкие товарищи? Где теперь... Рут?
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Метсакуру был тихий уголок, где профессор Кянд мог спокойно отдыхать вдали от людского шума. Здесь он гулял, читал легкие, занимательные книги, а иногда ходил к реке удить рыбу. Частенько он приносил .Линде землянику, а то и связочку рыбок. Где-то далеко позади остались работа, зимние дела и заботы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
- Ваши куры, - попытался Пауль заговорить более образно, - несли золотые яйца, но только вашему директору Кютту, который зарабатывал на них в год по пятьдесят четыре тысячи. Круглым счетом это составляет среднюю годовую зарплату ста пятидесяти рабочих...
Внимание заметно повысилось.
- В Индии изображают бога Шиву о пяти головах. Но что такое этот Шива рядом с директором нашей сельскохозяйственной палаты Кинтом, у которого имеется двадцать два зада и который сидит сразу на двадцати местах и всюду получает жалованье...
Зал оживился. Пауль привел примеры еще более близкие. У Хаугаса работает вековечный батрак Юхан. Кто не знает его? Он присутствует и здесь, на собрании. У Хаугаса он и полевой рабочий, и лесоруб, и грузчик на мельнице, и канавщик, и извозчик... Словом, девять дел, а десятое — голод...
Все сразу принялись искать глазами Юхана, шептаться, переглядываться, усмехаться, послышались даже реплики из зала. Исчезла прежняя скованность. Речь захватила слушателей, растревожила мысль. Всем хотелось, чтобы она кончилась еще не скоро.
Но Пауль ошибался, ожидая, что после его речи посыплются вопросы и начнутся выступления. Люди были основательно приучены к молчанию. Ни в церкви, ни на собраниях они не привыкли к тому, чтобы после проповедника или оратора еще кто-нибудь брал слово. Зато после собрания вокруг Пауля столпилось немало людей, у каждого из них было что сказать, каждый не прочь был послушать, что скажет другой.
- О Хаугасе вы могли бы рассказать побольше, — сказал загоревший докрасна, худощавый человек с длинным носом, на котором шелушилась кожа.
- А что, например?
Человек застеснялся и подтолкнул своего приземистого соседа: пусть говорит он.
- Да что ж? - наконец заговорил тот. - Такие вещи случаются и в других местах. Все началось с того, что поблизости от нас начали сводить казенный лес. Мы поглядели; земля хорошая, выкорчуй пни, разбросай семена - хлеб вырастет- что надо. Нас было трое, у каждого по нескольку вакамаа такой болотистой земли, что колос до колоса не докличется. Добавка очень пригодилась бы. Мы друг другу подсобили бы, справились бы как-нибудь. Казна дала согласие, да и цену назначили по-божески. Но в город съездить сразу некогда было. Самая страда, когда тут заниматься этими бумажными делами! Работаю как-то на покосе и вижу: старый Хаугас бродит среди вырубки, озирается и что-то в книжку записывает. «Оценивает, стервец, нашу землю», - думаю. А он подходит ко мне, предлагает папиросу и этак любезно говорит: чего, мол, ждете, отработайте у меня день на сенокосе, а я завтра поеду в город, могу уладить там ваше дело. Мы, конечно, согласны, проставляем на бумаге подписи. Разве придет в голову думать о человеке плохое? А он, мерзавец, после сам написал на этой бумаге, что мы, дескать, не хотим этой вырубки, отказываемся от нее. Так он и выхватил у нас из-под носа эту землю. Ах, черт, разозлился я тут, проклинал его и думал: «И на тебя управа найдется. Отнять хлеб у бедняка!» Решили не сдаваться, отыскали адвоката — и в суд! Но разве вырвешь кусок из волчьей пасти? Судились целый год и проиграли. Известное дело, у кого мошна, тот и прав. Наделали новых долгов. У нас двоих хутора пошли с молотка. Сам же Хаугас и купил их. Ну, а потом? Куда деваться бедняку? Пришлось в конце концов к нему же наниматься на работу. Вот каков Хаугас и его республика!
- Нужно было рассказать об этом на собрании, — сказал Пауль.
- Чтобы еще шире раструбить об этой позорной истории? - махнул рукой рассказчик. — И кто в здешних местах не знает об этом? А коли Хаугас услышит, что ты посмел хоть пикнуть, последние штаны снимет, да еще выгонит с работы. Вот и ищи себе тогда келью под елью.
- Ну-ну, со всем этим теперь будет покончено, — разъяснил Пауль, - времена переменились. Когда соберется Государственная дума, она прежде всего разрешит земельный вопрос. Увидите тогда, Хаугас сам придет к вам и постарается всучить землю обратно. Ваша осторожность и сдержанность теперь уже ни к чему.
- Обжегшись на молоке, дуешь на воду, - ответили Паулю.
Разъезжая по своему избирательному округу, выступая то тут, то там, предпочитая оставаться на ночлег в домах попроще и победнее, Пауль наблюдал, как раскрывались люди, как исчезали их привычная замкнутость и недоверчивость, когда с ними говорили откровенно и по душам. Все больше делились с ним крестьяне своими нуждами и заботами, высказывали пожелания, вносили предложения. Пауль рассеивал искаженные представления деревенских жителей, их опасения, ободрял их и внушал им веру в силу трудового народа, если он в городе и деревне пойдет рука об руку.
Пауль все живее ощущал, какими прочными узами сам он связан с народом и как он готов до последнего дыхания бороться за счастье народа.
С каждым днем громче и громче раздавались голоса, требовавшие окончательного уничтожения колючей проволоки, отделявшей эстонцев от русских, создания Советов, быстрого раздела огромных земельных массивов между безземельными и малоземельными.
На одном из собраний слово взяла пожилая женщина из поселка, которая сказала:
- Многие из нас помнят еще семнадцатый год. Уже тогда у нас были Советы трудящихся. Мой муж также был депутатом, но его застрелили и зарыли, точно околевшую
собаку. Палачи уже вдоволь натешились. Хватит. Продолжим теперь начатое с того самого места, где нас прервали...
Все захлопали, и Пауль почувствовал, будто слова эти исходят из собственного его сердца. «Именно так, продолжить прерванное! Никто не сможет теперь ни уничтожить, ни зарыть нас в землю!»
В выборах народ участвовал в невиданном количестве. Ни агитпунктов, ни брошюр, ни опытных агитаторов не было, и даже времени для подготовки выборов оставалось мало. И все же симпатии народа к кандидатам блока трудового народа, к этой новой смене, чье дружественное отношение к Советам было всем хорошо известно, были явны и единодушны. Ни один кандидат на предыдущих выборах в Государственную думу не пользовался такими симпатиями. Одержанная победа воодушевляла не только самих депутатов, завоевавших подобное доверие народа, но и избирателей, которые тотчас же организовали повсюду большие демонстрации.
Все еще находясь в деревне, Пауль имел возможность делиться восторгом победы только со своими новыми знакомыми. Где теперь Таммемяги и другие близкие товарищи? Где теперь... Рут?
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Метсакуру был тихий уголок, где профессор Кянд мог спокойно отдыхать вдали от людского шума. Здесь он гулял, читал легкие, занимательные книги, а иногда ходил к реке удить рыбу. Частенько он приносил .Линде землянику, а то и связочку рыбок. Где-то далеко позади остались работа, зимние дела и заботы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116