Милиствер начал помогать ей деньгами, и Аста не возражала против этого. Милиствер не ожидал ни этого быстрого согласия, ни внезапного признания Асты в любви. Не являлась ли любовь Асты простым чувством признательности к Милистверу за его щедрость? К тому же, если Аста без тени смущения принимает от него деньги, как брала когда-то чаевые, то не примет ли она их также от любого другого? Чем более достижимым казалось Милистверу счастье взаимной любви, тем больше его душу мучили эти сомнения. Не пристала ли к Асте грязь, низость всех тех ночных кабаков, в которых она служила? Ее, конечно, тискали, унижали, ставили ни во что — обо всем этом она сама не хочет вспоминать, — но от всего пережитого в душе человека остается осадок, которого не выжечь и каленым железом. Нет, отношениям с этой женщиной надо положить конец!
Но стоило Милистверу снова с ней встретиться и увидеть в ее глазах выражение искренней привязанности, как от всех его сомнений не оставалось и следа. Если б можно было зачеркнуть прошлое Асты, полностью смыть все то нечистое, что осело в ее душе, проникло в ее кровь! Аста уверяла, будто давно забыла о своем прошлом, — но какое это имело значение? Впечатления молодости не легко стираются. Их отпечаток сохраняется на всем: на улыбке женщины, в ее речах, на ее манере кокетничать. Аста, правда, десятки раз уверяла, что, живя в грязи, она сумела остаться чистой, что она не отдалась ни одному мужчине, что она только играла со всеми, — ведь так забавно вскружить кому-то голову, оставаясь при этом безучастной! А что, если Аста на этот раз испытывает свое искусство на Милиствере? Нет, нет, пытался успокоить себя Милиствер, невероятно, чтоб такая теплота, такая нежность, такая преданность были притворными! Чувства Асты неподдельны! Но тут рождалось новое подозрение: возможно ли, чтоб самой Асте, которая сталкивалась со столькими мужчинами, никто не вскружил голову? Говорит ли она вообще правду? Все это взвинтило его нервы, у него пропали сон и аппетит, глаза ввалились. Чтоб не показаться жалким, он старался скрыть от Асты свои подозрения. Но оттого, что он скрывал свои мучения, Милиствер страдал еще больше. Он обретал покой только рядом с Астой, когда слышал ее голос, видел ее улыбающиеся глаза, ощущал ее ласку. И постепенно в нем созрело решение жениться на Асте. Разница в летах была, правда, велика — но что из того? Живя вместе с Астой, он подчинил бы ее своему влиянию, и со временем она стала бы спутницей его жизни, способной разделять и его духовные интересы, — ведь голова у нее ясная. Надо поговорить обо всем этом с Таммемяги. Не беда, что у него недостает опыта по этой части. По крайней мере, он узнает, как обстоят дела, и, быть может, сумеет подать хороший совет.
С наброшенной на плечи черной шелковой шалью, расшитой золотом, Аста стояла у приемника и, упершись одной рукой в бок, другой вертела регулятор настройки. На всех волнах попадалась только танцевальная музыка.
— Вы не танцуете? — спросила она, обращаясь к Таммемяги.
— Я? Нет! Не успел еще научиться...
— Но послушайте! — И Аста, плавно пританцовывая, начала подпевать мелодии. — Неужели вас не тянет потанцевать?
Таммемяги вынужден был признаться самому себе, что девушка привлекательна.
— Погодите, может, в следующий новогодний вечер... Еще не поздно, ведь пятнадцать лет тюрьмы придется вычесть из моего возраста. Так что прошу отсрочки. А почему вы с ним не попробуете? — спросил Таммемяги, показывая на Милиствера.
— Ах, это такой медведь, от него толку мало! - шутливо ответила Аста.
Милиствер покраснел, потому что от этих слов на него сразу повеяло духом кабаков, а кроме того, он вновь ощутил разницу возраста между собой и Астой.
— Ну, так потанцуйте одна! — сказал Таммемяги.
— Нет, нет! Только не это! — возразила девушка с такой горячностью, словно высказанное предложение больно ее задело, и села рядом с Милиствером.
Почему он такой хмурый? Неужели она его обидела?
— Не сердись, милый, — сказала она, поглаживая голову Милиствера. — Не так-то уж я мечтаю о танцах. Я б могла, если б захотела, быть сейчас на балу и плясать там сколько душе угодно.
— Про какой бал вы говорите? — спросил Таммемяги. — Уж не про бал ли «Золотых сердец»?
— Про него. У меня есть приглашение.
— Хорошо сделали, что не пошли, — сказал Таммемяги.
— Да? — спросила Аста. — А что там плохого?
Тут вмешался Милиствер:
— А ты мне и не говорила об этом ? Откуда у тебя приглашение?
— Ах, прислали уже давно... Подождите, око должно быть у меня в сумочке. Вот оно!
У Милиствера между бровями легла глубокая складка.
— И тебе не захотелось побывать там?
— Ведь ты не пошел бы со мной. Я знала это. Ты не танцуешь.
— Но зато другие танцуют. Например, тот, кто послал приглашение...
— Ах, этот? Его здесь нет... Да, по правде говоря, я и не знаю, кто это прислал. Оно пришло по почте.
— Вот оно что... — угрюмо протянул Милиствер.
— Нет, так не годится! К чему хандрить? — воскликнула Аста. — Идем!
Она вытащила Милиствера на середину комнаты и стала его учить танцевать. Но из этого ничего не вышло: Милиствер был неуклюж, как никогда.
Тогда наступила очередь Таммемяги.
— Вы и вправду кажетесь моложе, с вами лучше получается. Вы, наверно, танцевали раньше.
А Таммемяги чувствовал себя весьма недурно, когда молодая девушка брала его за руки или за плечи, показывая ему то или иное движение.
— Хорошенькая картина, — сказал Милиствер, вытирая со лба пот и беря со стола бокал. — Два медведя в новогоднюю ночь учатся танцевать!
«Ага, это словцо его задело», — подумала Аста и сказала:
— Забавно, до чего нескладны серьезные люди — и молодые и старые. Помнишь того молодого человека из Рабочего дома, которого арестовали в тот вечер, когда ты водил меня туда, и который мне очень понравился? С какой убийственной серьезностью он там говорил! И я тогда подумала: такой, верно, танцевать не умеет...
— Безусловно, умеет! Ведь он был актером, — сказал Милиствер.
— О ком вы говорите? — спросил Таммемяги. — Не о Риухкранде ли?
— Вы его знаете? — воскликнула Аста. — Обрадуем его, пошлем ему новогоднюю телеграмму!
Все согласились. Составили текст и подписали: «Таммемяги Милиствер Аста».
— Почему «Аста»? Он ведь вас не знает. Лучше «с Астой», тогда будет понятнее! — посоветовал Таммемяги.
— А твое мнение? Может, так действительно лучше?
— По крайней мере, яснее, - просто ответила Аста,
Уже близилось утро, когда все трое вышли из дому. При
свете фонарей улицы казались удивительно чистыми и белыми. За ночь выпало много снегу, и все бугры и колдобины затянуло мягкой белой пеленой. Вдруг откуда-то вылетела вереница извозчичьих саней с пьяными молодыми людьми, которые распевали «Шелковое знамя и серебряный парус».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Но стоило Милистверу снова с ней встретиться и увидеть в ее глазах выражение искренней привязанности, как от всех его сомнений не оставалось и следа. Если б можно было зачеркнуть прошлое Асты, полностью смыть все то нечистое, что осело в ее душе, проникло в ее кровь! Аста уверяла, будто давно забыла о своем прошлом, — но какое это имело значение? Впечатления молодости не легко стираются. Их отпечаток сохраняется на всем: на улыбке женщины, в ее речах, на ее манере кокетничать. Аста, правда, десятки раз уверяла, что, живя в грязи, она сумела остаться чистой, что она не отдалась ни одному мужчине, что она только играла со всеми, — ведь так забавно вскружить кому-то голову, оставаясь при этом безучастной! А что, если Аста на этот раз испытывает свое искусство на Милиствере? Нет, нет, пытался успокоить себя Милиствер, невероятно, чтоб такая теплота, такая нежность, такая преданность были притворными! Чувства Асты неподдельны! Но тут рождалось новое подозрение: возможно ли, чтоб самой Асте, которая сталкивалась со столькими мужчинами, никто не вскружил голову? Говорит ли она вообще правду? Все это взвинтило его нервы, у него пропали сон и аппетит, глаза ввалились. Чтоб не показаться жалким, он старался скрыть от Асты свои подозрения. Но оттого, что он скрывал свои мучения, Милиствер страдал еще больше. Он обретал покой только рядом с Астой, когда слышал ее голос, видел ее улыбающиеся глаза, ощущал ее ласку. И постепенно в нем созрело решение жениться на Асте. Разница в летах была, правда, велика — но что из того? Живя вместе с Астой, он подчинил бы ее своему влиянию, и со временем она стала бы спутницей его жизни, способной разделять и его духовные интересы, — ведь голова у нее ясная. Надо поговорить обо всем этом с Таммемяги. Не беда, что у него недостает опыта по этой части. По крайней мере, он узнает, как обстоят дела, и, быть может, сумеет подать хороший совет.
С наброшенной на плечи черной шелковой шалью, расшитой золотом, Аста стояла у приемника и, упершись одной рукой в бок, другой вертела регулятор настройки. На всех волнах попадалась только танцевальная музыка.
— Вы не танцуете? — спросила она, обращаясь к Таммемяги.
— Я? Нет! Не успел еще научиться...
— Но послушайте! — И Аста, плавно пританцовывая, начала подпевать мелодии. — Неужели вас не тянет потанцевать?
Таммемяги вынужден был признаться самому себе, что девушка привлекательна.
— Погодите, может, в следующий новогодний вечер... Еще не поздно, ведь пятнадцать лет тюрьмы придется вычесть из моего возраста. Так что прошу отсрочки. А почему вы с ним не попробуете? — спросил Таммемяги, показывая на Милиствера.
— Ах, это такой медведь, от него толку мало! - шутливо ответила Аста.
Милиствер покраснел, потому что от этих слов на него сразу повеяло духом кабаков, а кроме того, он вновь ощутил разницу возраста между собой и Астой.
— Ну, так потанцуйте одна! — сказал Таммемяги.
— Нет, нет! Только не это! — возразила девушка с такой горячностью, словно высказанное предложение больно ее задело, и села рядом с Милиствером.
Почему он такой хмурый? Неужели она его обидела?
— Не сердись, милый, — сказала она, поглаживая голову Милиствера. — Не так-то уж я мечтаю о танцах. Я б могла, если б захотела, быть сейчас на балу и плясать там сколько душе угодно.
— Про какой бал вы говорите? — спросил Таммемяги. — Уж не про бал ли «Золотых сердец»?
— Про него. У меня есть приглашение.
— Хорошо сделали, что не пошли, — сказал Таммемяги.
— Да? — спросила Аста. — А что там плохого?
Тут вмешался Милиствер:
— А ты мне и не говорила об этом ? Откуда у тебя приглашение?
— Ах, прислали уже давно... Подождите, око должно быть у меня в сумочке. Вот оно!
У Милиствера между бровями легла глубокая складка.
— И тебе не захотелось побывать там?
— Ведь ты не пошел бы со мной. Я знала это. Ты не танцуешь.
— Но зато другие танцуют. Например, тот, кто послал приглашение...
— Ах, этот? Его здесь нет... Да, по правде говоря, я и не знаю, кто это прислал. Оно пришло по почте.
— Вот оно что... — угрюмо протянул Милиствер.
— Нет, так не годится! К чему хандрить? — воскликнула Аста. — Идем!
Она вытащила Милиствера на середину комнаты и стала его учить танцевать. Но из этого ничего не вышло: Милиствер был неуклюж, как никогда.
Тогда наступила очередь Таммемяги.
— Вы и вправду кажетесь моложе, с вами лучше получается. Вы, наверно, танцевали раньше.
А Таммемяги чувствовал себя весьма недурно, когда молодая девушка брала его за руки или за плечи, показывая ему то или иное движение.
— Хорошенькая картина, — сказал Милиствер, вытирая со лба пот и беря со стола бокал. — Два медведя в новогоднюю ночь учатся танцевать!
«Ага, это словцо его задело», — подумала Аста и сказала:
— Забавно, до чего нескладны серьезные люди — и молодые и старые. Помнишь того молодого человека из Рабочего дома, которого арестовали в тот вечер, когда ты водил меня туда, и который мне очень понравился? С какой убийственной серьезностью он там говорил! И я тогда подумала: такой, верно, танцевать не умеет...
— Безусловно, умеет! Ведь он был актером, — сказал Милиствер.
— О ком вы говорите? — спросил Таммемяги. — Не о Риухкранде ли?
— Вы его знаете? — воскликнула Аста. — Обрадуем его, пошлем ему новогоднюю телеграмму!
Все согласились. Составили текст и подписали: «Таммемяги Милиствер Аста».
— Почему «Аста»? Он ведь вас не знает. Лучше «с Астой», тогда будет понятнее! — посоветовал Таммемяги.
— А твое мнение? Может, так действительно лучше?
— По крайней мере, яснее, - просто ответила Аста,
Уже близилось утро, когда все трое вышли из дому. При
свете фонарей улицы казались удивительно чистыми и белыми. За ночь выпало много снегу, и все бугры и колдобины затянуло мягкой белой пеленой. Вдруг откуда-то вылетела вереница извозчичьих саней с пьяными молодыми людьми, которые распевали «Шелковое знамя и серебряный парус».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116