Он уже утратил всякий аппетит к этому перезрелому плоду, который падал в руки еще до того, как потрясли дерево. «Сердцевина уже прогнила», — подумал он мимоходом и со страдальческим видом принялся отыскивать в карманах номер от пальто.
Белла тотчас же ощутила эту перемену в настроении Муйдре и почувствовала себя оскорбленной. Давая согласие, она просто испытывала Муйдре, так как знала, что ей все равно никуда не уйти, — ведь номер от ее пальто был у мужа.
— Какой удар... Значит, ваш номер... — Муйдре попытался изобразить глубокое огорчение, но ему это плохо удалось, он не смог скрыть прорвавшейся радости.
Беллу охватила злость, она повернулась спиной к Муйдре и бросила через плечо:
— Трус!
Увидев спускавшегося по лестнице Пийбера, она подлетела к нему, схватила его под руку и попросила, чтоб он проводил ее наверх, что тот охотно сделал.
Весь вечер Пийбер чувствовал себя одиноким. Рут отказалась пойти с ним, знакомых у него тут было мало, никто не пригласил его к своему столу, танцевать он не умел, а на лотерейное колесо и смотреть не хотел: он и так просадил там целых пять крон. Он слонялся в толпе то здесь, то там, то и дело спускался и поднимался по лестнице, будто ему все время надо было спешить куда-то. Он чувствовал себя не лучше, чем собака в церкви. Теперь он обрадовался, что избавится от скуки, тем более что Белла, войдя в боковой зал, сразу направилась к большому столу, за которым сидели важные гости. Но только они подошли туда, как Белла отпустила руку Пийбера, поблагодарила его й, преспокойно усевшись, оставила своего провожатого там, где он стоял. Поскольку никто не обращал на него внимания, ему оставалось лишь незаметно .удалиться.
В это же время генерал Эрмсон поманил к себе пальцем молодого человека, вернувшегося с танцев.
— Вот что. Поди скажи капельмейстеру, что генерал приказывает играть мазурку. Пусть прекращают вальс.
Минуту спустя послышались первые такты мазурки, и генерал повел Беллу в танцевальный зал. Подпершись левой рукой, а правую вытянув вперед, генерал выждал, когда можно будет стукнуть ногой об пол и начать танец. Вдоль стен и в дверях столпились гости, привлеченные занятным зрелищем. Других пар не было, и старый генерал прилагал все усилия, чтоб казаться гибким и проворным. Он то убыстрял, то замедлял движения, то скользил по паркету, то отстукивал каблуками, в то время как маленькая женщина, казавшаяся в черном платье еще более хрупкой, чем обычно, легко порхала следом, то умеряя, то удлиняя шаг. Закончив первый круг, генерал внезапно опустился на одно колено и завертел партнершу вокруг себя. Все захлопали, решив, что танец кончен, - большего и требовать нельзя было, - но генерал, уже весь покрасневший, стараясь не подавать виду, что задыхается, поднялся и сделал второй круг по залу, после чего снова встал на колено и, чтобы передохнуть, заставил даму несколько раз обойти вокруг себя.
Старик, видимо, переоценил свои силы, потому что, когда он поднимался, перед глазами у него плыли круги, дыхание прерывалось, а грудь и голову сжимало словно тисками. Опираясь на свою слабую партнершу, он, пошатываясь, ушел обратно, слыша за спиной хлопки и догадываясь в то же время о сострадательном шепоте, а может быть, и насмешках. За столом он старался улыбаться в ответ на комплименты, но в душе проклинал свое легкомыслие и готов был бы поставить себя на два часа под ружье.
Вскоре он покинул бал. Вместе с ним ушли городской голова, префект и большая часть пожилых людей, предоставив молодежи веселиться дальше.
Пийбер тоже наблюдал за мазуркой медведя и лани, но это зрелище вызвало у него отвращение, и он спустился вниз, чтоб взять пальто и уйти домой. Однако, проходя мимо ресторана, он услышал нежную мелодию и решил взглянуть, что там делается.
На узкой эстраде играл что-то лирическое небольшой струнный оркестр, потому что джаз, гремевший тут по вечерам, был переведен в танцевальный зал, где он выступал
в очередь с духовым оркестром. Тающий напев скрипки был так пленителен, что Пийбер тотчас закрыл за собой дверь и, пройдя вперед, занял место у свободного столика.
Он заметил сидевших возле стены знакомых: студентов, писателей, художников. Увидел он и Раутама. Он почувствовал, что все эти люди ему ближе, чем сынки богачей, пившие и горланившие возле самой эстрады.
Вдруг музыка затихла и откуда-то послышалось шипение громкоговорителя. Пробило двенадцать. Все подняли бокалы в честь Нового года.
Пийбер был сегодня неудачником, не везло ему наверху, не повезло и тут. Даже стакана чаю ему еще не подали. Да и с кем тут чокнешься? К счастью, общее внимание привлек хриплый голос из громкоговорителя.
«...единство народа... Жизненное пространство нашего народа... Дружественное единодушие всех слоев народа... Сношения с германским государством в обстановке полного доверия и во взаимных интересах...» — доносились фразы из речи премьер-министра.
За спиной Пийбера от стены донеслось сначала покашливание, а потом выкрики, все более и более громкие:
— Хватит!.. Выключите!.. К чертям это красноречие!.. Что за вздор он мелет!
Пийберу понравились эти возгласы, он оглянулся через плечо и одобрительно кивнул. Но тут закричали за столом у эстрады:
— Молчать там!
Пийбер побледнел.
— Кто сказал «вздор»? — заорали там же, и кто-то вскочил, сердито оглядываясь по сторонам.
Над столами, над головой Пийбера, уже начавшего жалеть, что он вообще зашел сюда, закипела словесная перепалка. Но Пийбер все-таки остался, хотя у него замирало сердце. Заиграл оркестр, и возбуждение улеглось. Но воздух снова накалился, когда немного погодя с бала явилась шумная компания во главе с Уно Эрмсоном и Каартом.
— А вот рыцари финского ножа! Лахтари в смокингах! — крикнули из-за столиков у стены.
Эти крики были оставлены пока без внимания, но в воздухе запахло грозой. И она разразилась, когда на эстраде начали исполнять куплеты с предсказаниями на новый год. В первых строках куплетист превознес отъезжающих «героев», в ответ на что у ближайшего стола бурно зааплодировали и подняли бокалы. Но в тот же миг за столом у стены послышался пронзительный свист и по адресу куплетиста закричали: «Долой!»
Маленький пучеглазый Эрмсон тотчас ринулся на поиски противников.
— Кто тут осмелился свистеть? — заорал он. — Кто кричал «долой»?
— Заткнись и не чирикай, коротышка! — басом рявкнул на него писатель Силлат.
Повадки Силлата были всем известны: когда он сердился, то не боялся ни бога, ни черта, и после схваток с ним мало кто уходил с целой шкурой.
За спиной Эрмсона-младшего уже собрались его собутыльники.
— Кто этот коротышка? — крикнул он с вызовом и, схватив со стола бутылку, угрожающе ею замахнулся, но сосед Силлата успел схватить бокал с вином, плюнуть в него и выплеснуть все вино Эрмсону в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Белла тотчас же ощутила эту перемену в настроении Муйдре и почувствовала себя оскорбленной. Давая согласие, она просто испытывала Муйдре, так как знала, что ей все равно никуда не уйти, — ведь номер от ее пальто был у мужа.
— Какой удар... Значит, ваш номер... — Муйдре попытался изобразить глубокое огорчение, но ему это плохо удалось, он не смог скрыть прорвавшейся радости.
Беллу охватила злость, она повернулась спиной к Муйдре и бросила через плечо:
— Трус!
Увидев спускавшегося по лестнице Пийбера, она подлетела к нему, схватила его под руку и попросила, чтоб он проводил ее наверх, что тот охотно сделал.
Весь вечер Пийбер чувствовал себя одиноким. Рут отказалась пойти с ним, знакомых у него тут было мало, никто не пригласил его к своему столу, танцевать он не умел, а на лотерейное колесо и смотреть не хотел: он и так просадил там целых пять крон. Он слонялся в толпе то здесь, то там, то и дело спускался и поднимался по лестнице, будто ему все время надо было спешить куда-то. Он чувствовал себя не лучше, чем собака в церкви. Теперь он обрадовался, что избавится от скуки, тем более что Белла, войдя в боковой зал, сразу направилась к большому столу, за которым сидели важные гости. Но только они подошли туда, как Белла отпустила руку Пийбера, поблагодарила его й, преспокойно усевшись, оставила своего провожатого там, где он стоял. Поскольку никто не обращал на него внимания, ему оставалось лишь незаметно .удалиться.
В это же время генерал Эрмсон поманил к себе пальцем молодого человека, вернувшегося с танцев.
— Вот что. Поди скажи капельмейстеру, что генерал приказывает играть мазурку. Пусть прекращают вальс.
Минуту спустя послышались первые такты мазурки, и генерал повел Беллу в танцевальный зал. Подпершись левой рукой, а правую вытянув вперед, генерал выждал, когда можно будет стукнуть ногой об пол и начать танец. Вдоль стен и в дверях столпились гости, привлеченные занятным зрелищем. Других пар не было, и старый генерал прилагал все усилия, чтоб казаться гибким и проворным. Он то убыстрял, то замедлял движения, то скользил по паркету, то отстукивал каблуками, в то время как маленькая женщина, казавшаяся в черном платье еще более хрупкой, чем обычно, легко порхала следом, то умеряя, то удлиняя шаг. Закончив первый круг, генерал внезапно опустился на одно колено и завертел партнершу вокруг себя. Все захлопали, решив, что танец кончен, - большего и требовать нельзя было, - но генерал, уже весь покрасневший, стараясь не подавать виду, что задыхается, поднялся и сделал второй круг по залу, после чего снова встал на колено и, чтобы передохнуть, заставил даму несколько раз обойти вокруг себя.
Старик, видимо, переоценил свои силы, потому что, когда он поднимался, перед глазами у него плыли круги, дыхание прерывалось, а грудь и голову сжимало словно тисками. Опираясь на свою слабую партнершу, он, пошатываясь, ушел обратно, слыша за спиной хлопки и догадываясь в то же время о сострадательном шепоте, а может быть, и насмешках. За столом он старался улыбаться в ответ на комплименты, но в душе проклинал свое легкомыслие и готов был бы поставить себя на два часа под ружье.
Вскоре он покинул бал. Вместе с ним ушли городской голова, префект и большая часть пожилых людей, предоставив молодежи веселиться дальше.
Пийбер тоже наблюдал за мазуркой медведя и лани, но это зрелище вызвало у него отвращение, и он спустился вниз, чтоб взять пальто и уйти домой. Однако, проходя мимо ресторана, он услышал нежную мелодию и решил взглянуть, что там делается.
На узкой эстраде играл что-то лирическое небольшой струнный оркестр, потому что джаз, гремевший тут по вечерам, был переведен в танцевальный зал, где он выступал
в очередь с духовым оркестром. Тающий напев скрипки был так пленителен, что Пийбер тотчас закрыл за собой дверь и, пройдя вперед, занял место у свободного столика.
Он заметил сидевших возле стены знакомых: студентов, писателей, художников. Увидел он и Раутама. Он почувствовал, что все эти люди ему ближе, чем сынки богачей, пившие и горланившие возле самой эстрады.
Вдруг музыка затихла и откуда-то послышалось шипение громкоговорителя. Пробило двенадцать. Все подняли бокалы в честь Нового года.
Пийбер был сегодня неудачником, не везло ему наверху, не повезло и тут. Даже стакана чаю ему еще не подали. Да и с кем тут чокнешься? К счастью, общее внимание привлек хриплый голос из громкоговорителя.
«...единство народа... Жизненное пространство нашего народа... Дружественное единодушие всех слоев народа... Сношения с германским государством в обстановке полного доверия и во взаимных интересах...» — доносились фразы из речи премьер-министра.
За спиной Пийбера от стены донеслось сначала покашливание, а потом выкрики, все более и более громкие:
— Хватит!.. Выключите!.. К чертям это красноречие!.. Что за вздор он мелет!
Пийберу понравились эти возгласы, он оглянулся через плечо и одобрительно кивнул. Но тут закричали за столом у эстрады:
— Молчать там!
Пийбер побледнел.
— Кто сказал «вздор»? — заорали там же, и кто-то вскочил, сердито оглядываясь по сторонам.
Над столами, над головой Пийбера, уже начавшего жалеть, что он вообще зашел сюда, закипела словесная перепалка. Но Пийбер все-таки остался, хотя у него замирало сердце. Заиграл оркестр, и возбуждение улеглось. Но воздух снова накалился, когда немного погодя с бала явилась шумная компания во главе с Уно Эрмсоном и Каартом.
— А вот рыцари финского ножа! Лахтари в смокингах! — крикнули из-за столиков у стены.
Эти крики были оставлены пока без внимания, но в воздухе запахло грозой. И она разразилась, когда на эстраде начали исполнять куплеты с предсказаниями на новый год. В первых строках куплетист превознес отъезжающих «героев», в ответ на что у ближайшего стола бурно зааплодировали и подняли бокалы. Но в тот же миг за столом у стены послышался пронзительный свист и по адресу куплетиста закричали: «Долой!»
Маленький пучеглазый Эрмсон тотчас ринулся на поиски противников.
— Кто тут осмелился свистеть? — заорал он. — Кто кричал «долой»?
— Заткнись и не чирикай, коротышка! — басом рявкнул на него писатель Силлат.
Повадки Силлата были всем известны: когда он сердился, то не боялся ни бога, ни черта, и после схваток с ним мало кто уходил с целой шкурой.
За спиной Эрмсона-младшего уже собрались его собутыльники.
— Кто этот коротышка? — крикнул он с вызовом и, схватив со стола бутылку, угрожающе ею замахнулся, но сосед Силлата успел схватить бокал с вином, плюнуть в него и выплеснуть все вино Эрмсону в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116