И, соприкасаясь хотя бы с этим противным Китсом и его фальшивой Беллой, Рут несомненно воспринимает что-то и от них, не говоря уже о Пийбере, которому Рут явно симпатизирует...
Пауль почувствовал, как грозило рухнуть все то, что он в эти последние месяцы с таким увлечением, с такой любовью взрастил в Рут. Может быть, он ждал от этой девушки слишком многого? Рут с жаром восприняла его принципы и на практике доказала, что отказывается от прежних своих взглядов. В полном единодушии она работала вместе с Паулем и даже не побоялась из-за этого вступить в резкий конфликт со многими. Но все же — можно ли считать Рут своим человеком? Она же не испытала тяжелой участи пролетария, она выросла в обеспеченной семье. Можно ли так быстро, так основательно перевоспитать человека одними идеями, одной любовью? Можно ли так легко вырвать с корнем чувства,
характер и наклонности, которые с детства укоренились
в человеке?
Пауль вдруг начал сомневаться во всем этом. Нет, духовный переворот Рут не может быть глубоким!
Пауль прямо оторопел. Подумать только, он мог так доверять этому человеку, так твердо верить в него. Не любовь ли родила эту веру? Да, видно, все дело в этом. Любовь заставляла Рут доверять каждому его слову. Любовь заставляла и его полагаться на Рут, как на своего человека. Но можно ли верить силе любви? Настолько ли глубока, и постоянна эта любовь, если Рут так доброжелательна к людям вроде Пийбера, которого Пауль терпеть не может?
И он сказал напрямик, что, разоблачая Захара, имел в виду и таких, как Пийбер.
— Почему ты его так ненавидишь? — наивно спросила Рут. — Ведь понимающих людей так мало.
— Понимающих людей, говоришь? Скажи лучше — людей с гибким позвоночником, примиренцев. Нет ничего хуже этих мягкотелых моллюсков, этих «понимающих» интеллигентиков. А в подходящий момент они тебе подставят ножку и оставят с носом и ваших и наших...
— Но их легко перевоспитать, — ответила Рут. — Я вижу это по Пийберу. Он спорит, спорит, а потом все же соглашается с моей точкой зрения. Он развивается, поверь мне.
— Ни черта он не развивается! — раздраженно возразил Пауль. — Да и ты сама не очень-то развилась. Ты вот говорила, что не сможешь играть Татьяну Бардину. Но, в конце концов, ты — та же Татьяна. Тебе и играть-то ничего не надо. Да,, это так. Ты честно стараешься понять борьбу рабочих, но по всему своему прошлому, по всему своему окружению, воспитанию ты далека от них, стоишь на другом берегу... Если бы ты сама пережила нужду, несправедливость, гонение, голод, вот тогда ты душой и телом ощутила бы гнев, протест...
Рут слушала молча. Ей было больно.
Наконец она сказала:
— Что же мне, по-твоему, делать? Скажи, и я сделаю. Уйти из дому? Отказаться от прежних знакомств? Искусственно создать себе условия, при которых и я могла бы испытать нужду, голод и несправедливость? Неужели буржуазный дух так крепко сидит во мне? Нет, Пауль, я думаю, это неверно...
— Ах, ты не понимаешь меня !
— Ну, ты бы должен радоваться, что не понимаю, — с горечью ответила Рут. — Ты же ненавидишь этих «понимающих»...
Пауль махнул рукой. Он чувствовал, что не прав, но ему не хотелось сознаться в этом.
Они дошли до дома Рут и немного постояли, не говоря ни слова. Рут толкнула калитку, но та была изнутри закрыта на задвижку.
— Позволь, я помогу.
И Пауль протянул руку, чтобы открыть калитку.
Кругом было так темно, что Пауль и не разглядел, как девушка при прощании улыбнулась ему, как бы ища примирения. Но и Рут не увидела нахмуренного лица Пауля.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Все вышло так, как было условлено. Пакет с листовками прибыл беспрепятственно и своевременно. Милиствер освободил ему место в своем медицинском шкафу, чтобы по заранее обусловленному паролю передать отдельные пачки листовок приходящим к нему в течение дня «пациентам». Он был доволен, что может приносить пользу, и надеялся, что в случае провала никто его не выдаст.
Тревожила его только последняя пачка, так как никто не приходил за ней, хотя прием уже кончался и Милистверу приходилось начать обход больных на дому.
— Если кто-нибудь зайдет, — сказал он Анне, — то пусть дожидается. Я скоро вернусь.
Он быстро ушел, а Анна принялась убирать кабинет и приемную. Она как раз вытирала покрытый линолеумом пол в приемной, когда раздался звонок. Крупный, широкоплечий мужчина, зашедший к врачу, довольно непочтительно выразил свою досаду на то, что не застал врача, с которым обязательно должен встретиться. «Наверно, язва желудка», — подумала Анна, которая по настроению и поведению больных научилась угадывать их болезни.
— Прием у нас кончается в шесть, как можно было прочесть на двери, — холодно возразила она, наматывая мокрую тряпку на щетку.
— Да ведь с шести прошло всего минутки две-три...
Анна попросила гостя подождать, но сначала хорошенько
вытереть ноги, да и пальто снять, так как тут не холодно.
Она продолжала уборку, передвигая стулья и столы, время от времени бросая взгляд на пациента, лицо которого показалось ей знакомым. И вдруг она вспомнила: ведь это тот самый человек, которого она много лет назад выручила из беды. Она не могла выдержать, чтобы не спросить:
— Вы у нас раньше не бывали? Лицо у вас такое знакомое, будто я вас раньше встречала.
Михкелю Саару не понравилось, что его разглядывают и стараются узнать, кто он. Он беспокойно задвигался на
стуле, взял со стола иллюстрированный журнал, и, наклонившись над ним, принялся перелистывать.
— Нет, - безразлично ответил он. — Сюда я не приходил. Маленький городишко, встретиться друг с другом немудрено.
— Но я вас видела не в городе, а в деревне, - возбужденно заявила Анна.
— В деревне? — удивился Саар.—Я никогда не жил в деревне.
— Близ Иыхви, — упрямо продолжала Анна. — Неужели не помните? Вы бежали к границе...
— Вы говорите, близ Иыхви?
— Да, вы несколько дней скрывались у моей сестры. Товарища вашего застрелили...
Не имело смысла скрываться больше.
— Ах, значит, это вы и были? Я бы вас не узнал! Пятнадцать лет, что удивительного... Вот где пришлось свидеться!..
Саар поднялся и со сдержанным удивлением вглядывался в свою спасительницу.
Маленький домик на краю заснеженного леса, теплая комната после долгого пути на морозе, свежий хлеб и молоко, искренняя готовность помочь, на которую трудно было рассчитывать, затем уход на лыжах в утренних сумерках, неистовое преследование, стрельба, падающий рядом Риухкранд, товарищ, — все это ясно встало сейчас перед глазами.
— Мне даже не удалось поблагодарить вас, — сказал он, сжав женщине руку. - Но откуда мне было знать, что вы живете тут рядом?
— Что там благодарить, хорошо, что живы -остались!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Пауль почувствовал, как грозило рухнуть все то, что он в эти последние месяцы с таким увлечением, с такой любовью взрастил в Рут. Может быть, он ждал от этой девушки слишком многого? Рут с жаром восприняла его принципы и на практике доказала, что отказывается от прежних своих взглядов. В полном единодушии она работала вместе с Паулем и даже не побоялась из-за этого вступить в резкий конфликт со многими. Но все же — можно ли считать Рут своим человеком? Она же не испытала тяжелой участи пролетария, она выросла в обеспеченной семье. Можно ли так быстро, так основательно перевоспитать человека одними идеями, одной любовью? Можно ли так легко вырвать с корнем чувства,
характер и наклонности, которые с детства укоренились
в человеке?
Пауль вдруг начал сомневаться во всем этом. Нет, духовный переворот Рут не может быть глубоким!
Пауль прямо оторопел. Подумать только, он мог так доверять этому человеку, так твердо верить в него. Не любовь ли родила эту веру? Да, видно, все дело в этом. Любовь заставляла Рут доверять каждому его слову. Любовь заставляла и его полагаться на Рут, как на своего человека. Но можно ли верить силе любви? Настолько ли глубока, и постоянна эта любовь, если Рут так доброжелательна к людям вроде Пийбера, которого Пауль терпеть не может?
И он сказал напрямик, что, разоблачая Захара, имел в виду и таких, как Пийбер.
— Почему ты его так ненавидишь? — наивно спросила Рут. — Ведь понимающих людей так мало.
— Понимающих людей, говоришь? Скажи лучше — людей с гибким позвоночником, примиренцев. Нет ничего хуже этих мягкотелых моллюсков, этих «понимающих» интеллигентиков. А в подходящий момент они тебе подставят ножку и оставят с носом и ваших и наших...
— Но их легко перевоспитать, — ответила Рут. — Я вижу это по Пийберу. Он спорит, спорит, а потом все же соглашается с моей точкой зрения. Он развивается, поверь мне.
— Ни черта он не развивается! — раздраженно возразил Пауль. — Да и ты сама не очень-то развилась. Ты вот говорила, что не сможешь играть Татьяну Бардину. Но, в конце концов, ты — та же Татьяна. Тебе и играть-то ничего не надо. Да,, это так. Ты честно стараешься понять борьбу рабочих, но по всему своему прошлому, по всему своему окружению, воспитанию ты далека от них, стоишь на другом берегу... Если бы ты сама пережила нужду, несправедливость, гонение, голод, вот тогда ты душой и телом ощутила бы гнев, протест...
Рут слушала молча. Ей было больно.
Наконец она сказала:
— Что же мне, по-твоему, делать? Скажи, и я сделаю. Уйти из дому? Отказаться от прежних знакомств? Искусственно создать себе условия, при которых и я могла бы испытать нужду, голод и несправедливость? Неужели буржуазный дух так крепко сидит во мне? Нет, Пауль, я думаю, это неверно...
— Ах, ты не понимаешь меня !
— Ну, ты бы должен радоваться, что не понимаю, — с горечью ответила Рут. — Ты же ненавидишь этих «понимающих»...
Пауль махнул рукой. Он чувствовал, что не прав, но ему не хотелось сознаться в этом.
Они дошли до дома Рут и немного постояли, не говоря ни слова. Рут толкнула калитку, но та была изнутри закрыта на задвижку.
— Позволь, я помогу.
И Пауль протянул руку, чтобы открыть калитку.
Кругом было так темно, что Пауль и не разглядел, как девушка при прощании улыбнулась ему, как бы ища примирения. Но и Рут не увидела нахмуренного лица Пауля.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Все вышло так, как было условлено. Пакет с листовками прибыл беспрепятственно и своевременно. Милиствер освободил ему место в своем медицинском шкафу, чтобы по заранее обусловленному паролю передать отдельные пачки листовок приходящим к нему в течение дня «пациентам». Он был доволен, что может приносить пользу, и надеялся, что в случае провала никто его не выдаст.
Тревожила его только последняя пачка, так как никто не приходил за ней, хотя прием уже кончался и Милистверу приходилось начать обход больных на дому.
— Если кто-нибудь зайдет, — сказал он Анне, — то пусть дожидается. Я скоро вернусь.
Он быстро ушел, а Анна принялась убирать кабинет и приемную. Она как раз вытирала покрытый линолеумом пол в приемной, когда раздался звонок. Крупный, широкоплечий мужчина, зашедший к врачу, довольно непочтительно выразил свою досаду на то, что не застал врача, с которым обязательно должен встретиться. «Наверно, язва желудка», — подумала Анна, которая по настроению и поведению больных научилась угадывать их болезни.
— Прием у нас кончается в шесть, как можно было прочесть на двери, — холодно возразила она, наматывая мокрую тряпку на щетку.
— Да ведь с шести прошло всего минутки две-три...
Анна попросила гостя подождать, но сначала хорошенько
вытереть ноги, да и пальто снять, так как тут не холодно.
Она продолжала уборку, передвигая стулья и столы, время от времени бросая взгляд на пациента, лицо которого показалось ей знакомым. И вдруг она вспомнила: ведь это тот самый человек, которого она много лет назад выручила из беды. Она не могла выдержать, чтобы не спросить:
— Вы у нас раньше не бывали? Лицо у вас такое знакомое, будто я вас раньше встречала.
Михкелю Саару не понравилось, что его разглядывают и стараются узнать, кто он. Он беспокойно задвигался на
стуле, взял со стола иллюстрированный журнал, и, наклонившись над ним, принялся перелистывать.
— Нет, - безразлично ответил он. — Сюда я не приходил. Маленький городишко, встретиться друг с другом немудрено.
— Но я вас видела не в городе, а в деревне, - возбужденно заявила Анна.
— В деревне? — удивился Саар.—Я никогда не жил в деревне.
— Близ Иыхви, — упрямо продолжала Анна. — Неужели не помните? Вы бежали к границе...
— Вы говорите, близ Иыхви?
— Да, вы несколько дней скрывались у моей сестры. Товарища вашего застрелили...
Не имело смысла скрываться больше.
— Ах, значит, это вы и были? Я бы вас не узнал! Пятнадцать лет, что удивительного... Вот где пришлось свидеться!..
Саар поднялся и со сдержанным удивлением вглядывался в свою спасительницу.
Маленький домик на краю заснеженного леса, теплая комната после долгого пути на морозе, свежий хлеб и молоко, искренняя готовность помочь, на которую трудно было рассчитывать, затем уход на лыжах в утренних сумерках, неистовое преследование, стрельба, падающий рядом Риухкранд, товарищ, — все это ясно встало сейчас перед глазами.
— Мне даже не удалось поблагодарить вас, — сказал он, сжав женщине руку. - Но откуда мне было знать, что вы живете тут рядом?
— Что там благодарить, хорошо, что живы -остались!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116