Антрополог, например, может во время полевых исследований быть
неистощимо изобретателен, работая с местными жителями, но полностью теряется,
когда дело доходит до формулировки его открытий; социальный работник может
быть компетентен с клиентами или в качестве супервизора, но ударяется в панику,
когда надо написать отчет или отзыв; студент-художник хорошо пишет в классе в
присутствии педагога, но забывает все, чему выучился, оставаясь один. Во-вторых,
они могут остановиться на уровне работы, который значительно ниже их способ-
ностей. Им и в голову не приходит, что они зарывают талан в землю.
Однако по разным причинам начать делать что-то самостоятельно они могут.
Они могут продвинуться до того момента, когда уже потребуется писать или
выступать публично; их честолюбие, в котором они себе не признаются, толкает их
к более независимой деятельности; не в последнюю очередь, это может быть
влиянием самых здоровых и самых неудержимых побуждений: талант рвется
наружу и, наконец, заставляет их искать ему выражения. И тут, когда они пытаются
выйти из тесных рамок, созданных "процессом усушки" в их невротической
структуре, начинаются реальные трудности.
С одной стороны, их требования совершенства так же сильны, как и у
захватнического типа. Но если те легко согреваются самодовольным удо-
влетворением от достигнутого превосходства, смиренный тип не устает себя ругать
и всегда готов найти в своей работе промахи. Даже после хорошего выступления на
публике (может быть, он устроил вечер или прочел лекцию) он все еще будет
подчеркивать, что забыл то или это, не выделил четко того, что имел в виду,
держался слишком робко или слишком нагло и т. п. Так начинается почти
безнадежная битва, в которой он сражается за совершенство, повергая в прах
самого себя. Вдобавок, требования достичь идеала питаются еще из одного
источника. Его табу на честолюбие и гордость делают его "виноватым", если он
стремится к личным достижениям, и только высшие достижения могут искупить
вину. ("Если ты музыкант так себе, лучше уж тебе мыть полы.")
С другой стороны, если он перешагивает через эти самые табу, или, по
крайней мере, начинает осознавать это, начинается саморазрушение. Это тот же
процесс, который я описывала, говоря о соревновательных играх: как только
такой тип личности понимает, что выигрывает, он не может больше играть. Таким
образом, он все время стоит между пеклом и петлей, ему надо и на гору
взобраться и носа не высовывать.
Дилемма вырисовывается четче всего, когда конфликт между влечениями к захвату
и к смирению выходит на поверхность. Например, художник,
-268-
Глава 13. Невротические нарушения в работе
пораженный красотой какой-то вещи, уже видит перед собой дивную композицию.
Он начинает писать. Выходит прекрасно. Он в приподнятом настроении. Но потом,
то ли слишком уж хорошо все пошло (лучше, чем он может вынести), то ли не
достигнуто было совершенство, которое он видел перед собой вначале, но он
начинает себе вредить. Он начинает улучшать картину. Она становится хуже. Тут
он приходит в неистовство. Он продолжает "улучшения", но краски становятся все
более скучными и неживыми. В одну секунду вещь погибла; он все бросает в
полном отчаянии. Через некоторое время он начинает другую картину - только
чтобы пройти через те же муки.
Точно так же писателю пишется легко, пока он не начинает понимать, что дело
пошло и правда хорошо. С этого места (не понимая, конечно, что "опасным местом"
стало само его чувство удовлетворения) он начинает придираться к себе.
Возможно, он действительно дошел до трудного места, скажем, до описания того,
как его главный герой должен вести себя в сложившейся ситуации; однако более
вероятно, что эта трудность только кажется ему громадной, потому что ему уже
мешает деструктивное презрение к себе. В любом случае он становится
беспокойным, не может несколько дней засадить себя за работу, рвет в припадке
ярости последние страницы в клочья. У него могут быть кошмары, где он заперт в
одной комнате с маньяком, готовым убить его - простое и ясное выражение
убийственности его злости на себя .
В обоих примерах (а таких примеров можно легко привести множество) мы
видим два отчетливых шага: творческий шаг вперед и деструктивный шаг назад.
Обращаясь к тем личностям, в которых влечения к захвату были подавлены и
возобладало влечение к смирению, мы скажем, что шаги вперед у них становятся
крайне редкими, а назад - менее неистовыми и драматичными. Конфликт
протекает более скрытно, весь внутренний процесс, разворачивающийся во время
работы, перешел в хроническую форму и усложнился - распутать его стало еще
труднее. Хотя в этих случаях нарушения в работе могут быть самой главной
жалобой, их не так-то легко можно понять. Природа их выясняется только
постепенно, после того как ослабнет вся невротическая структура.
Сам человек замечает, что, выполняя творческую работу, не может
сосредоточиться. Он легко теряет мысль или у него пусто в голове; или мысли его
шныряют по всяким повседневным мелочам. Он нервничает, суетится, тупеет,
раскладывает пасьянс, звонит куда-то по телефону, хотя с этим можно было бы и
подождать, подпиливает ногти, ловит мух. Он сам себе противен, делает
героические усилия, чтобы начать работу, но скоро так устает, что вынужден
бросить.
Не видя того, он стоит перед двумя своими хроническими препятствиями:
самоумалением и неумением взяться за суть вопроса. Его само-
В статье " Затруднения в работе" я приводила оба примера, но говорила о таком
поведении только как о реакции на то, что не было достигнуто ожидаемое
совершенство.
-269-
Карен Хорни. Невроз и личностный рост
умаление во многом происходит, как мы знаем, из его потребности не давать себе
развернуться, чтобы не нарушить табу на что-то "вызывающее". Он, потихоньку от
самого себя, подкапывается под себя, ругает, сомневается в себе - и это высасывает
все его силы. (У одного пациента был характерный зрительный образ себя: у него на
каждом плече висит по злому карлику, они беспрестанно пилят его и говорят ему
обидные гадости.) Он может забыть, что он только что прочел, увидел, подумал, или
даже то, что сам писал по данному вопросу. Он может забыть, что собирался
написать. Все материалы для статьи лежат под рукой, но приходится долго рыться,
прежде чем они найдутся, и, главное, они куда-то пропадают, стоит им только
понадобиться. Точно так же, когда доходит до его выступления во время дискуссии,
он начинает с ужасным чувством, что ему нечего сказать, и только постепенно
оказывается, что у него есть много уместных замечаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
неистощимо изобретателен, работая с местными жителями, но полностью теряется,
когда дело доходит до формулировки его открытий; социальный работник может
быть компетентен с клиентами или в качестве супервизора, но ударяется в панику,
когда надо написать отчет или отзыв; студент-художник хорошо пишет в классе в
присутствии педагога, но забывает все, чему выучился, оставаясь один. Во-вторых,
они могут остановиться на уровне работы, который значительно ниже их способ-
ностей. Им и в голову не приходит, что они зарывают талан в землю.
Однако по разным причинам начать делать что-то самостоятельно они могут.
Они могут продвинуться до того момента, когда уже потребуется писать или
выступать публично; их честолюбие, в котором они себе не признаются, толкает их
к более независимой деятельности; не в последнюю очередь, это может быть
влиянием самых здоровых и самых неудержимых побуждений: талант рвется
наружу и, наконец, заставляет их искать ему выражения. И тут, когда они пытаются
выйти из тесных рамок, созданных "процессом усушки" в их невротической
структуре, начинаются реальные трудности.
С одной стороны, их требования совершенства так же сильны, как и у
захватнического типа. Но если те легко согреваются самодовольным удо-
влетворением от достигнутого превосходства, смиренный тип не устает себя ругать
и всегда готов найти в своей работе промахи. Даже после хорошего выступления на
публике (может быть, он устроил вечер или прочел лекцию) он все еще будет
подчеркивать, что забыл то или это, не выделил четко того, что имел в виду,
держался слишком робко или слишком нагло и т. п. Так начинается почти
безнадежная битва, в которой он сражается за совершенство, повергая в прах
самого себя. Вдобавок, требования достичь идеала питаются еще из одного
источника. Его табу на честолюбие и гордость делают его "виноватым", если он
стремится к личным достижениям, и только высшие достижения могут искупить
вину. ("Если ты музыкант так себе, лучше уж тебе мыть полы.")
С другой стороны, если он перешагивает через эти самые табу, или, по
крайней мере, начинает осознавать это, начинается саморазрушение. Это тот же
процесс, который я описывала, говоря о соревновательных играх: как только
такой тип личности понимает, что выигрывает, он не может больше играть. Таким
образом, он все время стоит между пеклом и петлей, ему надо и на гору
взобраться и носа не высовывать.
Дилемма вырисовывается четче всего, когда конфликт между влечениями к захвату
и к смирению выходит на поверхность. Например, художник,
-268-
Глава 13. Невротические нарушения в работе
пораженный красотой какой-то вещи, уже видит перед собой дивную композицию.
Он начинает писать. Выходит прекрасно. Он в приподнятом настроении. Но потом,
то ли слишком уж хорошо все пошло (лучше, чем он может вынести), то ли не
достигнуто было совершенство, которое он видел перед собой вначале, но он
начинает себе вредить. Он начинает улучшать картину. Она становится хуже. Тут
он приходит в неистовство. Он продолжает "улучшения", но краски становятся все
более скучными и неживыми. В одну секунду вещь погибла; он все бросает в
полном отчаянии. Через некоторое время он начинает другую картину - только
чтобы пройти через те же муки.
Точно так же писателю пишется легко, пока он не начинает понимать, что дело
пошло и правда хорошо. С этого места (не понимая, конечно, что "опасным местом"
стало само его чувство удовлетворения) он начинает придираться к себе.
Возможно, он действительно дошел до трудного места, скажем, до описания того,
как его главный герой должен вести себя в сложившейся ситуации; однако более
вероятно, что эта трудность только кажется ему громадной, потому что ему уже
мешает деструктивное презрение к себе. В любом случае он становится
беспокойным, не может несколько дней засадить себя за работу, рвет в припадке
ярости последние страницы в клочья. У него могут быть кошмары, где он заперт в
одной комнате с маньяком, готовым убить его - простое и ясное выражение
убийственности его злости на себя .
В обоих примерах (а таких примеров можно легко привести множество) мы
видим два отчетливых шага: творческий шаг вперед и деструктивный шаг назад.
Обращаясь к тем личностям, в которых влечения к захвату были подавлены и
возобладало влечение к смирению, мы скажем, что шаги вперед у них становятся
крайне редкими, а назад - менее неистовыми и драматичными. Конфликт
протекает более скрытно, весь внутренний процесс, разворачивающийся во время
работы, перешел в хроническую форму и усложнился - распутать его стало еще
труднее. Хотя в этих случаях нарушения в работе могут быть самой главной
жалобой, их не так-то легко можно понять. Природа их выясняется только
постепенно, после того как ослабнет вся невротическая структура.
Сам человек замечает, что, выполняя творческую работу, не может
сосредоточиться. Он легко теряет мысль или у него пусто в голове; или мысли его
шныряют по всяким повседневным мелочам. Он нервничает, суетится, тупеет,
раскладывает пасьянс, звонит куда-то по телефону, хотя с этим можно было бы и
подождать, подпиливает ногти, ловит мух. Он сам себе противен, делает
героические усилия, чтобы начать работу, но скоро так устает, что вынужден
бросить.
Не видя того, он стоит перед двумя своими хроническими препятствиями:
самоумалением и неумением взяться за суть вопроса. Его само-
В статье " Затруднения в работе" я приводила оба примера, но говорила о таком
поведении только как о реакции на то, что не было достигнуто ожидаемое
совершенство.
-269-
Карен Хорни. Невроз и личностный рост
умаление во многом происходит, как мы знаем, из его потребности не давать себе
развернуться, чтобы не нарушить табу на что-то "вызывающее". Он, потихоньку от
самого себя, подкапывается под себя, ругает, сомневается в себе - и это высасывает
все его силы. (У одного пациента был характерный зрительный образ себя: у него на
каждом плече висит по злому карлику, они беспрестанно пилят его и говорят ему
обидные гадости.) Он может забыть, что он только что прочел, увидел, подумал, или
даже то, что сам писал по данному вопросу. Он может забыть, что собирался
написать. Все материалы для статьи лежат под рукой, но приходится долго рыться,
прежде чем они найдутся, и, главное, они куда-то пропадают, стоит им только
понадобиться. Точно так же, когда доходит до его выступления во время дискуссии,
он начинает с ужасным чувством, что ему нечего сказать, и только постепенно
оказывается, что у него есть много уместных замечаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128