Он часто остро чувствует потребности других людей
и тратит добрую часть жизни на помощь или услуги другим. Он часто беззащитен
перед натиском или навязчивостью и скорее примет вину на себя, чем обвинит
других. Он может очень бояться задеть чьи-то чувства. Он склонен к уступкам. Эта
последняя склонность, однако, определяется не потребностью в привязанности, как
у смиренного типа, а потребностью избежать трений. Есть у него и подспудные
страхи, указывающие, что он боится потенциальной силы тенденции
-232-
Глава 11. Решение "уйти в отставку": зов свободы
к смирению. Он может, например, выражать тревожное убеждение, что если бы он
не отстранялся, ему бы сели на шею.
Подобно тому, что мы видели в отношении захватнических тенденций,
смиренные тенденции тоже представляют собой скорее установки, чем активные,
властные влечения. Характер страсти придает смирению зов любви, а здесь его нет,
поскольку "ушедший в отставку" решил не хотеть и не ждать ничего от других и не
входить в эмоциональные отношения с ними.
Теперь мы понимаем значение ухода от внутренних конфликтов между
влечением к захвату и к смирению. Когда активные элементы обоих влечений
исключены, они перестают быть противоборствующими силами; следовательно, не
входят больше в конфликт. Сравнивая три главных попытки обрести цельность, мы
видим, что в первых двух человек надеется достичь интеграции, пытаясь исключить
одну из противоборствующих сил; в решении об отставке он пытается
обездвижитъ обе силы. И он может это сделать, потому что прекратил активную
погоню за славой. Он все еще должен быть своим идеальным Собственным Я, а
значит, его гордыня со своими Надо продолжает жить, но он отбросил активные
влечения к ее актуализации - то есть прекратил действия по ее воплощению в
жизнь.
Подобная обездвиживающая тенденция действует и по отношению к его
реальному Собственному Я. Он все еще хочет быть самим собой, но с его
задержками на инициативу, усилия, живые желания и стремления, он накладывает и
узду на свое естественное влечение к самореализации. Как в рамках идеального, так
и реального Собственного Я, он ставит ударение на быть, а не на "достичь" или
"дорасти". Но тот факт, что он все еще хочет быть собой, позволяет ему сохранить
некоторую непосредственность в эмоциональной жизни, и в этом отношении он
может быть менее отчужденным от себя, чем другие невротические типы. У него
может быть сильное личное чувство - к религии, искусству, природе - то есть, к
чему-то внеличному. И часто (хотя он не позволяет своим чувствам сблизить его с
другими людьми) он может эмоционально воспринимать других и особенности их
нужд. Эта сохраненная способность выступает более выпукло, когда мы сравниваем
его со смиренным типом. Последний точно так же не убивает в себе положительные
чувства, напротив, он их заботливо взращивает. Но они становятся чересчур
театральными, "ненастоящими", поскольку поставлены на службу "любви", то есть
сдаче на милость победителя. Он хочет потерять себя в своих чувствах и в конце
концов обрести цельность, слившись с другими. "Ушедший в отставку" хочет
сохранить свои чувства в глубине своего сердца. Сама идея слияния неприятна ему.
Он хочет быть "собой", хотя имеет смутное представление, что это значит, и
фактически путается в этом вопросе, сам того не понимая.
Сам процесс обездвиживания придает "отставке" ее негативный или статичный
характер. Но здесь мы должны задать важный вопрос. Впечатление статичного
состояния, характеризуемого чисто негативно, постоянно подтверждают новые
наблюдения. Но справедливо ли это для явления
-233-
Карен Хорни. Невроз и личностный рост
в целом? В конце концов, никто не проживет одним отрицанием. Может быть, в
нашем понимании смысла "отставки" чего-то недостает? Не стремится ли
"уходящий в отставку" и к чему-то позитивному? Скажем, к миру любой ценой?
Конечно, но у его "мира" негативные качества. В двух других решениях
присутствует мотивирующая сила, дополняющая потребность в интеграции -
могущественный зов чего-то позитивного, что придает жизни смысл: зов власти в
одном случае, зов любви - в другом. Не раздается ли подобный призыв чего-то
более позитивного и в случае решения об отставке?
Когда такие вопросы возникают во время анализа, полезно внимательно
прислушаться к тому, что сам пациент говорит об этом. Обычно что-то такое нам
было сказано, а мы не приняли этого всерьез. Давайте здесь поступим иначе и
получше исследуем то, как наш тип смотрит сам на себя. Мы видели, что он, как и
другие, рационализирует и приукрашивает свои потребности так, чтобы все они
представали высшими добродетелями. Но в этом отношении мы должны провести
различие. Иногда он превращает потребность в добродетель очевидным образом,
представляя, например, свое отсутствие стремлений как то, что он выше борьбы и
схватки, свою инертность как презрение к тому, чтобы потеть на работе. По мере
того как продвигается анализ, такое прославление обычно просто пропадает, без
долгих разговоров. Но есть и другое прославление, с которым не расстаются так
легко, потому что оно, видимо, имеет реальное значение для него. И оно касается
всего того, что он говорит о независимости и свободе. Фактически большинство из
его основных характеристик, которые мы рассматривали под углом отставки,
имеют смысл и с точки зрения свободы. Любая более сильная привязанность
ограничила бы его свободу. И потребности тоже. Он бы зависел от своих
потребностей, а они бы поставили его в зависимость от других. Если бы он
посвятил себя единой цели, он был бы не свободен для множества других вещей,
которыми мог бы заинтересоваться, В частности, в новом свете предстает его
чувствительность к принуждению. Он хочет быть свободен и, следовательно, не
потерпит, чтобы на него давили.
Соответственно, когда эта тема обсуждается при анализе, пациент принимается
яростно защищаться. Разве не естественно человеку желать свободы? Разве кто
угодно не впадет в апатию, если его будут заставлять все делать из-под палки?
Разве его тетя или друг не превратились в бесцветные, безжизненные существа,
потому что всегда делали все, чего от них хотепи? Неужели аналитик хочет
превратить его в домашнее животное или втиснуть в рамки какого-то проекта,
чтобы он стал домиком в ряду домов со всеми удобствами, неотличимых друг от
друга? Он ненавидит всякий распорядок. Он никогда в зоопарк не ходит, просто
вынести не может вида животных в клетках. Он хочет делать, что ему нравится и
когда нравится.
Давайте рассмотрим некоторые из его доводов, оставив остальные на потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
и тратит добрую часть жизни на помощь или услуги другим. Он часто беззащитен
перед натиском или навязчивостью и скорее примет вину на себя, чем обвинит
других. Он может очень бояться задеть чьи-то чувства. Он склонен к уступкам. Эта
последняя склонность, однако, определяется не потребностью в привязанности, как
у смиренного типа, а потребностью избежать трений. Есть у него и подспудные
страхи, указывающие, что он боится потенциальной силы тенденции
-232-
Глава 11. Решение "уйти в отставку": зов свободы
к смирению. Он может, например, выражать тревожное убеждение, что если бы он
не отстранялся, ему бы сели на шею.
Подобно тому, что мы видели в отношении захватнических тенденций,
смиренные тенденции тоже представляют собой скорее установки, чем активные,
властные влечения. Характер страсти придает смирению зов любви, а здесь его нет,
поскольку "ушедший в отставку" решил не хотеть и не ждать ничего от других и не
входить в эмоциональные отношения с ними.
Теперь мы понимаем значение ухода от внутренних конфликтов между
влечением к захвату и к смирению. Когда активные элементы обоих влечений
исключены, они перестают быть противоборствующими силами; следовательно, не
входят больше в конфликт. Сравнивая три главных попытки обрести цельность, мы
видим, что в первых двух человек надеется достичь интеграции, пытаясь исключить
одну из противоборствующих сил; в решении об отставке он пытается
обездвижитъ обе силы. И он может это сделать, потому что прекратил активную
погоню за славой. Он все еще должен быть своим идеальным Собственным Я, а
значит, его гордыня со своими Надо продолжает жить, но он отбросил активные
влечения к ее актуализации - то есть прекратил действия по ее воплощению в
жизнь.
Подобная обездвиживающая тенденция действует и по отношению к его
реальному Собственному Я. Он все еще хочет быть самим собой, но с его
задержками на инициативу, усилия, живые желания и стремления, он накладывает и
узду на свое естественное влечение к самореализации. Как в рамках идеального, так
и реального Собственного Я, он ставит ударение на быть, а не на "достичь" или
"дорасти". Но тот факт, что он все еще хочет быть собой, позволяет ему сохранить
некоторую непосредственность в эмоциональной жизни, и в этом отношении он
может быть менее отчужденным от себя, чем другие невротические типы. У него
может быть сильное личное чувство - к религии, искусству, природе - то есть, к
чему-то внеличному. И часто (хотя он не позволяет своим чувствам сблизить его с
другими людьми) он может эмоционально воспринимать других и особенности их
нужд. Эта сохраненная способность выступает более выпукло, когда мы сравниваем
его со смиренным типом. Последний точно так же не убивает в себе положительные
чувства, напротив, он их заботливо взращивает. Но они становятся чересчур
театральными, "ненастоящими", поскольку поставлены на службу "любви", то есть
сдаче на милость победителя. Он хочет потерять себя в своих чувствах и в конце
концов обрести цельность, слившись с другими. "Ушедший в отставку" хочет
сохранить свои чувства в глубине своего сердца. Сама идея слияния неприятна ему.
Он хочет быть "собой", хотя имеет смутное представление, что это значит, и
фактически путается в этом вопросе, сам того не понимая.
Сам процесс обездвиживания придает "отставке" ее негативный или статичный
характер. Но здесь мы должны задать важный вопрос. Впечатление статичного
состояния, характеризуемого чисто негативно, постоянно подтверждают новые
наблюдения. Но справедливо ли это для явления
-233-
Карен Хорни. Невроз и личностный рост
в целом? В конце концов, никто не проживет одним отрицанием. Может быть, в
нашем понимании смысла "отставки" чего-то недостает? Не стремится ли
"уходящий в отставку" и к чему-то позитивному? Скажем, к миру любой ценой?
Конечно, но у его "мира" негативные качества. В двух других решениях
присутствует мотивирующая сила, дополняющая потребность в интеграции -
могущественный зов чего-то позитивного, что придает жизни смысл: зов власти в
одном случае, зов любви - в другом. Не раздается ли подобный призыв чего-то
более позитивного и в случае решения об отставке?
Когда такие вопросы возникают во время анализа, полезно внимательно
прислушаться к тому, что сам пациент говорит об этом. Обычно что-то такое нам
было сказано, а мы не приняли этого всерьез. Давайте здесь поступим иначе и
получше исследуем то, как наш тип смотрит сам на себя. Мы видели, что он, как и
другие, рационализирует и приукрашивает свои потребности так, чтобы все они
представали высшими добродетелями. Но в этом отношении мы должны провести
различие. Иногда он превращает потребность в добродетель очевидным образом,
представляя, например, свое отсутствие стремлений как то, что он выше борьбы и
схватки, свою инертность как презрение к тому, чтобы потеть на работе. По мере
того как продвигается анализ, такое прославление обычно просто пропадает, без
долгих разговоров. Но есть и другое прославление, с которым не расстаются так
легко, потому что оно, видимо, имеет реальное значение для него. И оно касается
всего того, что он говорит о независимости и свободе. Фактически большинство из
его основных характеристик, которые мы рассматривали под углом отставки,
имеют смысл и с точки зрения свободы. Любая более сильная привязанность
ограничила бы его свободу. И потребности тоже. Он бы зависел от своих
потребностей, а они бы поставили его в зависимость от других. Если бы он
посвятил себя единой цели, он был бы не свободен для множества других вещей,
которыми мог бы заинтересоваться, В частности, в новом свете предстает его
чувствительность к принуждению. Он хочет быть свободен и, следовательно, не
потерпит, чтобы на него давили.
Соответственно, когда эта тема обсуждается при анализе, пациент принимается
яростно защищаться. Разве не естественно человеку желать свободы? Разве кто
угодно не впадет в апатию, если его будут заставлять все делать из-под палки?
Разве его тетя или друг не превратились в бесцветные, безжизненные существа,
потому что всегда делали все, чего от них хотепи? Неужели аналитик хочет
превратить его в домашнее животное или втиснуть в рамки какого-то проекта,
чтобы он стал домиком в ряду домов со всеми удобствами, неотличимых друг от
друга? Он ненавидит всякий распорядок. Он никогда в зоопарк не ходит, просто
вынести не может вида животных в клетках. Он хочет делать, что ему нравится и
когда нравится.
Давайте рассмотрим некоторые из его доводов, оставив остальные на потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128