Без сомнения, следователь почему-то настроен против него: Алкснис понимал, что в тюрьму сажают только личных врагов, друзей же всегда можно выручить. Это Алкснис отлично знал по собственному опыту. Разве можно так обращаться с кавалером Трехзведного ордена!
Дауне с содроганием наблюдал все происходившее. За время заключения он увидел такое впервые, и ему было так страшно, что хотелось плакать в голос. Однако он сдерживался, только еще яростнее кусая зубами грязный тюфяк.
Банкротство акционерного общества «Цеплис» и неожиданное падение директора байка Дзилюпетиса доставили Саусайсу множество неприятностей. Его обвинили в том, что он с корыстною целью обманул Латвийский банк, заложив негодный кирпич. Он пытался оправдываться тем, что кирпич заложил не он, а Цеп-
лис. Но деньги-то получил он, и этого оказалось достаточно, чтобы вся сомнительная строгость законов республики обрушилась исключительно на него, оставив Цеплиса в покое. Теперь Саусайс должен был являться к следователю и давать объяснения, куда он девал полученные за заложенный кирпич деньги. Это возмущало молодого человека. Какое дело посторонним, куда он девал деньги фирмы! Только ревизионная комиссия или общее собрание акционеров могут требовать от него объяснений на этот счет. Однако следователь не отставал и угрожал арестом. Пришлось смириться и дать требуемые объяснения. Особенно уступчивым сделался Саусайс после ареста Дзилюпетиса. Но следователь никогда не удовлетворялся услышанным, а копал глубже и глубже. Порой казалось, что он вот-вот арестует Саусайса, но тому опять удавалось извернуться и возвратиться домой.
Пока следователь мучил Саусайса, над головой Нагайниса тоже нависли черные тучи. Банкротство общества «Цеплис» нанесло предприятиям Нагайниса удар, от которого им уже не суждено оправиться". Весь свободный капитал, как и полученный под заказы аванс, вложены в акции «Цеплис», потерявшие теперь всякую ценность. К тому же правление строящейся железной дороги потребовало сдать заказы или вернуть аванс вместе с соответствующей неустойкой. Конечно, Нагай-нис даже не помышлял о таких вещах и не мог выполнить ни одного из этих требований. Банки поспешили закрыть ему кредит, и Нагайнис был бы окончательно разорен, если б не успел во-время переписать на имя жены и детей свои дома. Теперь кредиторы могли угрожать и ругаться сколько влезет — кусок хлеба на старости лет Нагайнйсу обеспечен. Все бы еще обошлось и утряслось, если бы курс лата не держался так упорно на том же уровне. Нагайнис строил все свои расчеты на том, что лат обязательно упадет, и не только сам занимал деньги, где можно, но учил тому же и своих друзей. Теперь друзья вопили и стонали, называя Нагайниса совратителем, потому что взятые взаймы деньги были потрачены не на дело, а на легкомысленные кутежи. Что легко пришло, легко и уходит.
Со всем этим Нагайнис еще кое-как справимся бы, если б не новые, неожиданные удары. Видимо, это уж в характере латышей — помогать преуспевающему человеку, впрочем, втайне завидуя и стараясь ему навредить. Стоит, однако, фортуне отвернуться от этого удачника, как сейчас же все накидывались на него, чтобы потом хвастать — я, дескать, тоже помогал его свалить. Так и на Нагайниса теперь накинулись не только банки и правление строящейся железной дороги, но даже его собственные служащие и рабочие. Чтобы выкачать побольше денег из банков, Нагайнис заставлял своих служащих и рабочих выписывать ему фиктивные векселя. Тех, кто отказывался, он немедленно увольнял и таким образом ломал всякое сопротивление. Каждый, кто -хотел работать и зарабатывать на хлеб, выписывал Нагайнису так называемые дружеские векселя. Тем, кто вступал на этот путь, уже не давалось передышки: Нагайнис угрожал их уволить, а прежние векселя представить ко взысканию. Отдав мизинец, приходилось отдавать всю руку. Таким способом Нагайнис набрал от своих служащих и рабочих дружеских векселей более чем на тридцать миллионов рублей. Теперь рабочие и служащие, долгое время не получая жалованья и прослышав, что дела у Нагайниса плохи, подали коллективную жалобу прокурору, изложив всю невероятную историю этих дружеских векселей. На подачу жалобы их толкнуло то обстоятельство, что многие векселя были уже опротестованы и по ним начато взыскание. У некоторых рабочих и служащих Нагайниса была описана домашняя обстановка, у других она уже распродана и в самой же конторе Нагайниса наложен арест на их заработную плату. Тут стало ясно, что Нагайнис отказался от «дружбы» со своими служащими и рабочими и не собирается выкупать выданные ими векселя. Оставалось одно — искать спасения у правосудия.
Получив повестку с предложением явиться на допрос, Нагайнис счел это весьма странным. Свое государстве, свое правительство, свей тюрьмы и своя полиция— и все-таки преследуют латыша! Где же хваленое демократическое равенстве и неприкосновенность
личности? Инородцы бы так не поступили, они бы не трогали своих. Ведь полиция и тюрьмы предназначены не для латышей, а для евреев и цыган. Можно, сажать туда и красных. Но о том, чтобы трогать честных, патриотически настроенных промышленников, — нечего даже и думать! Пропади оно пропадом, это самое государство, вместе с тюрьмами и полицией! В таком государстве предприимчивому промышленнику нечего делать...
Нагайнис все же счел необходимым явиться на вызов. Такие, уж сумасшедшие времена — сопротивляться не приходится. Ведь посадили же в тюрьму даже такого могучего человека, как Дзилюпетис, — хотя, правда, потом опять выпустили. Правда, выпустили только на поруки! А разве всякий может этого добиться? С такими поручителями, как Сескис и Лусис, далеко не уедешь...
Следователь вначале задал Нагайнису множество разных вопросов чисто формального характера. Поэтому прошло немало времени, пока они добрались до сути дела.
— Какова итоговая сумма долгов вашего предприятия? — спросил следователь.
— Это коммерческая тайна, которую я никому не разглашаю, — совершенно спокойно ответил Нагайнис. Молодой следователь не внушал ему страха.
— А на какую сумму вы набрали векселей от своих служащих и рабочих?
— Ни на один сантим!
— Как. так? Они ведь указывают на этот факт в своем заявлении!
— Это недоразумение. Они являются моими служащими и рабочими только до той поры, пока выполняют мою работу и получают от меня жалованье. Но когда мы вступаем в коммерческие отношения, мы становимся равноправными. Ведь выписывание векселей не входит в обязанности ни служащих, ни рабочих! За это они жалованья не получают. Слыханное ли дело, чтобы кто-нибудь платил векселедателям жалованье! Кроме того, совершенно смехотворно звучит утверждение, будто взрослого человека можно заста-
вить выписать вексель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Дауне с содроганием наблюдал все происходившее. За время заключения он увидел такое впервые, и ему было так страшно, что хотелось плакать в голос. Однако он сдерживался, только еще яростнее кусая зубами грязный тюфяк.
Банкротство акционерного общества «Цеплис» и неожиданное падение директора байка Дзилюпетиса доставили Саусайсу множество неприятностей. Его обвинили в том, что он с корыстною целью обманул Латвийский банк, заложив негодный кирпич. Он пытался оправдываться тем, что кирпич заложил не он, а Цеп-
лис. Но деньги-то получил он, и этого оказалось достаточно, чтобы вся сомнительная строгость законов республики обрушилась исключительно на него, оставив Цеплиса в покое. Теперь Саусайс должен был являться к следователю и давать объяснения, куда он девал полученные за заложенный кирпич деньги. Это возмущало молодого человека. Какое дело посторонним, куда он девал деньги фирмы! Только ревизионная комиссия или общее собрание акционеров могут требовать от него объяснений на этот счет. Однако следователь не отставал и угрожал арестом. Пришлось смириться и дать требуемые объяснения. Особенно уступчивым сделался Саусайс после ареста Дзилюпетиса. Но следователь никогда не удовлетворялся услышанным, а копал глубже и глубже. Порой казалось, что он вот-вот арестует Саусайса, но тому опять удавалось извернуться и возвратиться домой.
Пока следователь мучил Саусайса, над головой Нагайниса тоже нависли черные тучи. Банкротство общества «Цеплис» нанесло предприятиям Нагайниса удар, от которого им уже не суждено оправиться". Весь свободный капитал, как и полученный под заказы аванс, вложены в акции «Цеплис», потерявшие теперь всякую ценность. К тому же правление строящейся железной дороги потребовало сдать заказы или вернуть аванс вместе с соответствующей неустойкой. Конечно, Нагай-нис даже не помышлял о таких вещах и не мог выполнить ни одного из этих требований. Банки поспешили закрыть ему кредит, и Нагайнис был бы окончательно разорен, если б не успел во-время переписать на имя жены и детей свои дома. Теперь кредиторы могли угрожать и ругаться сколько влезет — кусок хлеба на старости лет Нагайнйсу обеспечен. Все бы еще обошлось и утряслось, если бы курс лата не держался так упорно на том же уровне. Нагайнис строил все свои расчеты на том, что лат обязательно упадет, и не только сам занимал деньги, где можно, но учил тому же и своих друзей. Теперь друзья вопили и стонали, называя Нагайниса совратителем, потому что взятые взаймы деньги были потрачены не на дело, а на легкомысленные кутежи. Что легко пришло, легко и уходит.
Со всем этим Нагайнис еще кое-как справимся бы, если б не новые, неожиданные удары. Видимо, это уж в характере латышей — помогать преуспевающему человеку, впрочем, втайне завидуя и стараясь ему навредить. Стоит, однако, фортуне отвернуться от этого удачника, как сейчас же все накидывались на него, чтобы потом хвастать — я, дескать, тоже помогал его свалить. Так и на Нагайниса теперь накинулись не только банки и правление строящейся железной дороги, но даже его собственные служащие и рабочие. Чтобы выкачать побольше денег из банков, Нагайнис заставлял своих служащих и рабочих выписывать ему фиктивные векселя. Тех, кто отказывался, он немедленно увольнял и таким образом ломал всякое сопротивление. Каждый, кто -хотел работать и зарабатывать на хлеб, выписывал Нагайнису так называемые дружеские векселя. Тем, кто вступал на этот путь, уже не давалось передышки: Нагайнис угрожал их уволить, а прежние векселя представить ко взысканию. Отдав мизинец, приходилось отдавать всю руку. Таким способом Нагайнис набрал от своих служащих и рабочих дружеских векселей более чем на тридцать миллионов рублей. Теперь рабочие и служащие, долгое время не получая жалованья и прослышав, что дела у Нагайниса плохи, подали коллективную жалобу прокурору, изложив всю невероятную историю этих дружеских векселей. На подачу жалобы их толкнуло то обстоятельство, что многие векселя были уже опротестованы и по ним начато взыскание. У некоторых рабочих и служащих Нагайниса была описана домашняя обстановка, у других она уже распродана и в самой же конторе Нагайниса наложен арест на их заработную плату. Тут стало ясно, что Нагайнис отказался от «дружбы» со своими служащими и рабочими и не собирается выкупать выданные ими векселя. Оставалось одно — искать спасения у правосудия.
Получив повестку с предложением явиться на допрос, Нагайнис счел это весьма странным. Свое государстве, свое правительство, свей тюрьмы и своя полиция— и все-таки преследуют латыша! Где же хваленое демократическое равенстве и неприкосновенность
личности? Инородцы бы так не поступили, они бы не трогали своих. Ведь полиция и тюрьмы предназначены не для латышей, а для евреев и цыган. Можно, сажать туда и красных. Но о том, чтобы трогать честных, патриотически настроенных промышленников, — нечего даже и думать! Пропади оно пропадом, это самое государство, вместе с тюрьмами и полицией! В таком государстве предприимчивому промышленнику нечего делать...
Нагайнис все же счел необходимым явиться на вызов. Такие, уж сумасшедшие времена — сопротивляться не приходится. Ведь посадили же в тюрьму даже такого могучего человека, как Дзилюпетис, — хотя, правда, потом опять выпустили. Правда, выпустили только на поруки! А разве всякий может этого добиться? С такими поручителями, как Сескис и Лусис, далеко не уедешь...
Следователь вначале задал Нагайнису множество разных вопросов чисто формального характера. Поэтому прошло немало времени, пока они добрались до сути дела.
— Какова итоговая сумма долгов вашего предприятия? — спросил следователь.
— Это коммерческая тайна, которую я никому не разглашаю, — совершенно спокойно ответил Нагайнис. Молодой следователь не внушал ему страха.
— А на какую сумму вы набрали векселей от своих служащих и рабочих?
— Ни на один сантим!
— Как. так? Они ведь указывают на этот факт в своем заявлении!
— Это недоразумение. Они являются моими служащими и рабочими только до той поры, пока выполняют мою работу и получают от меня жалованье. Но когда мы вступаем в коммерческие отношения, мы становимся равноправными. Ведь выписывание векселей не входит в обязанности ни служащих, ни рабочих! За это они жалованья не получают. Слыханное ли дело, чтобы кто-нибудь платил векселедателям жалованье! Кроме того, совершенно смехотворно звучит утверждение, будто взрослого человека можно заста-
вить выписать вексель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111