А подоплека заключается в том, что Саусайс — зять одного из акционеров и ему понадобилось тепленькое местечко. Я бы не против, но мне жаль хорошей идеи и проделанной работы. Теперь все пойдет прахом! — Цеплис тяжело вздохнул и замолчал. Он напоминал сейчас беззаветного борца за идею, потерпевшего неудачу и подвергнутого несправедливым преследованиям.
— Ну, нет, об этом надо написать, надо показать, как разрушаются наши великие начинания! Никакие евреи не приносят нам столько зла, как мы же сами! — искренне негодовал Силис.
— Теперь, господа, вы' видите, в каких условиях нам, промышленникам, приходится жить и работать! Я. должен спокойно смотреть, как какой-то желторотый юнец дискредитирует блестящую идею и губит мое детище. Да к тому же еще, возможно, мне придется понести убытки: я же вложил в «Цеплис» порядочный капитал! О месте я не печалюсь, на кусок хлеба всегда заработаю, но. ..
— Жаль, действительно жаль! Я же помню, как все радовались, узнав о вашем замысле. Все газеты писали о нем, все приветствовали вас. И.потом, когда первая партия кирпича была отправлена за границу. — Силис вспомнил, как восторженно он сам тогда восхвалял Цеплиса.
— А теперь всем газетам следовало бы снова поднять голос, чтобы эти люди одумались и не губили наше государство! Нельзя допускать, чтобы подобные невежды приносили нам столько бед! — Цеплис прикинулся возмущенным до глубины души, надеясь вдохновить собутыльников на самые резкие статьи.
И он добился своего: все трое слушателей были глубоко взволнованы. У Дуниса даже хмель вылетел из головы. Некоторое время они все вместе обсуждали, на что следует особо обратить внимание читателя, чтобы заставить его призадуматься. Потом расстались, и каждый отправился своей дорогой. Цеплис возвращался домой улыбающийся и довольный собой: «Завтра же эти калифы на час хлебнут первый глоток полыни! — ликовал в душе Цеплис, — узнав о действительней положении дел, они постараются убраться а сторонку; но будет уже поздно. Я сделаю все возможное, чтобы истинная картина не так скоро раскрылась им! Чем дольше они будут там хозяйничать, тем большая ответственность ляжет на них. Как хорошо, что я не взял из Латвийского байка деньги под заложенный кирпич! Все уже Подготовлено для того, чтобы получил Саусайс. Ему и достанется слава коммерсанта, обманувшего банк! Дзилюпетис, наверное, думает, что деньги под заложенный кирпич уже взяты из банка, раз он сам признал товар доброкачественным и подписал платежные ордера...»
Вернувшись домой, Цеплис рассказал жене обо всех сегодняшних событиях. Берта понять ,не могла — чему он радуется после такого ужасного краха? Или он просто пьян до бесчувствия? Потерять место и дело, которое сам основал. .. Он теперь даже не сможет распоряжаться своим капиталом, вложенным в предприятие!
— И ты еще радуешься своим неудачам! — вырвалось у Берты.
— У меня есть на это достаточные основания. Я сам подготовил им эту победу!
— Конечно, сам! Ведь ограбление сейфа Аустрой и другие твои достижения не могли остаться без последствий! Не умеешь ты жить...
— Не будем спорить, умею я жить или не умею Когда-нибудь сама поймешь. Пока только скажу, что из-за таких пустяков, как история с Аустрой и ограбление сейфа, в наше время директоров не свергают. Нужен другой рычаг, чтобы сдвинуть их с места.
— Значит, ты совершил еще более крупные преступления?
— Если хочешь, называй это преступлениями. Женщины ведь любят бросаться словами, не взвесив их истинного значения. Свое состояние я спас, а они пускай веселятся над своими ни к черту не годными глиняными ямами.
— Ты их обманул! И они, конечно, ничего не подозревают?
— Стану я просвещать дураков! Раз прозевал — расплачивайся! Это старая истина. Все они только любители легкой наживы! Если уж говорить про обман, так вообще вся эта кирпичная эпопея — одно сплошное мошенничество и обман.
— А, ты уже начинаешь сознаваться! Но не забудь, что и ты, учреждая свое общество, только гнался за легкой наживой. Других, более идеальных устремлений у тебя не было!
— Не будем говорить об идеалах! Пусть они остаются юнцам и женщинам. У меня была идея, хороший замысел, и я не жалел усилий на его осуществление.
— От идей и хороших замыслов так легко не отказываются. За них борются и побеждают в борьбе — или гибнут. А ты спрятался в кусты и доволен. Стыдись!
— Чего там стыдиться! С женой-то можно поговорить откровенно. Перед дураками я тоже умею болтать об идеалах. Жалко мне, что ли, помазать им медом по губам? Это ничего не стоит! Но если мы, коммерсанты и промышленники, действительно начнем канителиться с идеалами, — что останется на долю тех, кто этими идеалами кормится? Нельзя же отнимать у них последний кусок хлеба! Мы держимся за идеи и хорошие замыслы лишь постольку, поскольку это нам доходно и прибыльно. А жертвуют собой во имя идей пускай те, которые этим кормятся, становятся знаменитыми и заслуживают памятники. Если я умру богатым, меня похоронят в сто раз роскошнее, чем всех этих борцов за идею, и поставят такой памятник, что под него и черви не заберутся.
— Твою душу уже давно изъели черви! Иначе бы ты не издевался над всем, что есть на свете благородного и прекрасного. Я не хочу больше слушать твои кощунственные речи. Ты не человек. Ты подлец!
— Зачем же ты сердишься, женушка! Если бы мы оба грезили об идеалах и грызли сухую корочку, то мои идеи, наверное, надоели бы тебе еще быстрее, чем теперь мои подлости. Ты избалована беззаботной жизнью и поэтому можешь увлекаться высокими идеями. Ты же давным-давно забыла, что такое житейские заботы! Все твои разговоры — просто блажь взбалмошной женщины.
— А разве ты разрешал мне что-нибудь делать?
— Ну, ясно, опять я виноват. Интересно, а кто мне разрешает что-нибудь делать? Я не жду разрешений, а делаю дело просто потому, что я обязан работать.
— Ты мужчина, тебе все можно.
— Брось, наконец, эту маску трусливой мещанки! За ней скрывается леность. Разве только мужской труд есть настоящий труд? Так рассуждают лентяйки, которые ничего не делают и свое безделье оправдывают тем, что им не разрешают заниматься мужским трудом. Да кто это вам не разрешает? Работайте, сделайте одолжение!
— Уж я-то наверняка руководила бы «Цеплисом» лучше и честнее тебя.
— Возможно! Так отчего же ты не руководила? — Ты мне не разрешал.
— Опять я не разрешал! Так учреди сама какое-нибудь предприятие и руководи им на здоровье.
— Что же мне учреждать, если все уже учреждено.
— Ну, тогда сиди дома и мечтай об идеалах! Если все на свете уже учреждено, значит, тебе не о чем беспокоиться. Что касается меня, я смотрю на вещи иначе. На свете еще бесконечно много работы — и для головы и для рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Ну, нет, об этом надо написать, надо показать, как разрушаются наши великие начинания! Никакие евреи не приносят нам столько зла, как мы же сами! — искренне негодовал Силис.
— Теперь, господа, вы' видите, в каких условиях нам, промышленникам, приходится жить и работать! Я. должен спокойно смотреть, как какой-то желторотый юнец дискредитирует блестящую идею и губит мое детище. Да к тому же еще, возможно, мне придется понести убытки: я же вложил в «Цеплис» порядочный капитал! О месте я не печалюсь, на кусок хлеба всегда заработаю, но. ..
— Жаль, действительно жаль! Я же помню, как все радовались, узнав о вашем замысле. Все газеты писали о нем, все приветствовали вас. И.потом, когда первая партия кирпича была отправлена за границу. — Силис вспомнил, как восторженно он сам тогда восхвалял Цеплиса.
— А теперь всем газетам следовало бы снова поднять голос, чтобы эти люди одумались и не губили наше государство! Нельзя допускать, чтобы подобные невежды приносили нам столько бед! — Цеплис прикинулся возмущенным до глубины души, надеясь вдохновить собутыльников на самые резкие статьи.
И он добился своего: все трое слушателей были глубоко взволнованы. У Дуниса даже хмель вылетел из головы. Некоторое время они все вместе обсуждали, на что следует особо обратить внимание читателя, чтобы заставить его призадуматься. Потом расстались, и каждый отправился своей дорогой. Цеплис возвращался домой улыбающийся и довольный собой: «Завтра же эти калифы на час хлебнут первый глоток полыни! — ликовал в душе Цеплис, — узнав о действительней положении дел, они постараются убраться а сторонку; но будет уже поздно. Я сделаю все возможное, чтобы истинная картина не так скоро раскрылась им! Чем дольше они будут там хозяйничать, тем большая ответственность ляжет на них. Как хорошо, что я не взял из Латвийского байка деньги под заложенный кирпич! Все уже Подготовлено для того, чтобы получил Саусайс. Ему и достанется слава коммерсанта, обманувшего банк! Дзилюпетис, наверное, думает, что деньги под заложенный кирпич уже взяты из банка, раз он сам признал товар доброкачественным и подписал платежные ордера...»
Вернувшись домой, Цеплис рассказал жене обо всех сегодняшних событиях. Берта понять ,не могла — чему он радуется после такого ужасного краха? Или он просто пьян до бесчувствия? Потерять место и дело, которое сам основал. .. Он теперь даже не сможет распоряжаться своим капиталом, вложенным в предприятие!
— И ты еще радуешься своим неудачам! — вырвалось у Берты.
— У меня есть на это достаточные основания. Я сам подготовил им эту победу!
— Конечно, сам! Ведь ограбление сейфа Аустрой и другие твои достижения не могли остаться без последствий! Не умеешь ты жить...
— Не будем спорить, умею я жить или не умею Когда-нибудь сама поймешь. Пока только скажу, что из-за таких пустяков, как история с Аустрой и ограбление сейфа, в наше время директоров не свергают. Нужен другой рычаг, чтобы сдвинуть их с места.
— Значит, ты совершил еще более крупные преступления?
— Если хочешь, называй это преступлениями. Женщины ведь любят бросаться словами, не взвесив их истинного значения. Свое состояние я спас, а они пускай веселятся над своими ни к черту не годными глиняными ямами.
— Ты их обманул! И они, конечно, ничего не подозревают?
— Стану я просвещать дураков! Раз прозевал — расплачивайся! Это старая истина. Все они только любители легкой наживы! Если уж говорить про обман, так вообще вся эта кирпичная эпопея — одно сплошное мошенничество и обман.
— А, ты уже начинаешь сознаваться! Но не забудь, что и ты, учреждая свое общество, только гнался за легкой наживой. Других, более идеальных устремлений у тебя не было!
— Не будем говорить об идеалах! Пусть они остаются юнцам и женщинам. У меня была идея, хороший замысел, и я не жалел усилий на его осуществление.
— От идей и хороших замыслов так легко не отказываются. За них борются и побеждают в борьбе — или гибнут. А ты спрятался в кусты и доволен. Стыдись!
— Чего там стыдиться! С женой-то можно поговорить откровенно. Перед дураками я тоже умею болтать об идеалах. Жалко мне, что ли, помазать им медом по губам? Это ничего не стоит! Но если мы, коммерсанты и промышленники, действительно начнем канителиться с идеалами, — что останется на долю тех, кто этими идеалами кормится? Нельзя же отнимать у них последний кусок хлеба! Мы держимся за идеи и хорошие замыслы лишь постольку, поскольку это нам доходно и прибыльно. А жертвуют собой во имя идей пускай те, которые этим кормятся, становятся знаменитыми и заслуживают памятники. Если я умру богатым, меня похоронят в сто раз роскошнее, чем всех этих борцов за идею, и поставят такой памятник, что под него и черви не заберутся.
— Твою душу уже давно изъели черви! Иначе бы ты не издевался над всем, что есть на свете благородного и прекрасного. Я не хочу больше слушать твои кощунственные речи. Ты не человек. Ты подлец!
— Зачем же ты сердишься, женушка! Если бы мы оба грезили об идеалах и грызли сухую корочку, то мои идеи, наверное, надоели бы тебе еще быстрее, чем теперь мои подлости. Ты избалована беззаботной жизнью и поэтому можешь увлекаться высокими идеями. Ты же давным-давно забыла, что такое житейские заботы! Все твои разговоры — просто блажь взбалмошной женщины.
— А разве ты разрешал мне что-нибудь делать?
— Ну, ясно, опять я виноват. Интересно, а кто мне разрешает что-нибудь делать? Я не жду разрешений, а делаю дело просто потому, что я обязан работать.
— Ты мужчина, тебе все можно.
— Брось, наконец, эту маску трусливой мещанки! За ней скрывается леность. Разве только мужской труд есть настоящий труд? Так рассуждают лентяйки, которые ничего не делают и свое безделье оправдывают тем, что им не разрешают заниматься мужским трудом. Да кто это вам не разрешает? Работайте, сделайте одолжение!
— Уж я-то наверняка руководила бы «Цеплисом» лучше и честнее тебя.
— Возможно! Так отчего же ты не руководила? — Ты мне не разрешал.
— Опять я не разрешал! Так учреди сама какое-нибудь предприятие и руководи им на здоровье.
— Что же мне учреждать, если все уже учреждено.
— Ну, тогда сиди дома и мечтай об идеалах! Если все на свете уже учреждено, значит, тебе не о чем беспокоиться. Что касается меня, я смотрю на вещи иначе. На свете еще бесконечно много работы — и для головы и для рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111