— И что ты вечно склоняешь это казнокрадство! — Нагайнис почувствовал себя задетым, будто слова зятя относились к нему. — Как же мы можем красть сами у себя? Ведь государство — это мы сами. Ну, где тут кража, если я из левого кармана перекладываю деньги в правый! Каждый имеет право использовать свои карманы, как ему угодно. Нет и не может быть закона, устанавливающего, в каком кармане я должен держать свои деньги! Я держу их в том кармане, откуда могу достать только я один и никто другой...
— Нашел чем хвастать! Цеплис очистил тебе все карманы и вывернул их наизнанку: пускай все видят, что ты пуст, как барабан!
Зять с тестем еще долго спорили о том, что такое государство, и что такое казнокрадство, и какой вред нанес им Цеплис... Чем больше они пили, тем оригинальнее становились их разговоры. Временами они так яростно проклинали государство, Цеплиса и друг друга, что вот-вот уже готовы были разодраться, и Ва-
лентине лишь с трудом удавалось их помирить. Одна-две оплеухи не шли в счет — они только заменяли крепкие слова, — иной раз не подворачивавшиеся на язык. Были, наоборот, минуты, когда Нагайнис с Сау-сайсом целовались, как двое влюбленных, восхваляя не только друг друга, но и латвийское государство, и даже Цеплиса. Тогда им обоим казалось, что все сложилось так отлично и великолепно, что и не нарадуешься. Со стороны трудно было понять, горюют ли они о нежданных потерях или же радуются негаданным приобретениям. Так они пили и паясничали до утра, пока не уснули оба тут же за столом.
Хотя по случаю выборов «Дух пробуждения» был закрыт, постоянных посетителей не отталкивали, предоставляя им возможность получить освежающий глоток в заднем помещении ресторана. Там, в небольшой комнате, вкруг залитого пивом стола, сидели Оскар Бриедис, консервный фабрикант Теодор Сескис и Август Муцениек. За окнами проносились автомобили с избирательными лозунгами, пытаясь обратить в свою веру даже самых неверующих. День был солнечный, и чуть не все жители Риги бродили по улицам, так как рестораны были закрыты и туда могли попасть лишь немногие избранные, заслужившие полное доверие хозяев.
После банкротства общества «Цеплис» Бриедис сбежал в Ригу, чтобы не попадаться на глаза одураченным рабочим кирпичного завода. Как раз сегодня он впервые встретился со своими старыми приятелями Муцениеком и Сескисом. Все они уже отдали свои голоса и теперь могли со спокойной совестью смыть с себя пыль выборов. Разговор, вполне естественно, перешел на банкротство общества «Цеплис», и каждый рассказал все, что знал об этом деле. Когда все поохали о своих потерях на этом банкротстве, Бриедис воскликнул гордо:
— Ну, разве не говорил я с самого начала, что Цеплис, разденет Нагайниса до рубахи! Цеплису нет соперников в Риге. У него голова работает лучше, чем у любого министра.
— Будь у него такая хорошая голова, предприятие не обанкротилось бы и Цеплису самому не пришлось бы понести убытки, — скептически возразил Сескис: его совсем недавно настроил в таком духе Нагайнис.
— Цеплис не потерял ни сантима! Ведь Нагайнис вернул ему все вложенные в «Цеплис» деньги. Предприятие должно было неизбежно обанкротиться из-за того, что глина не годилась на кирпичи. Ты же тоже не можешь делать консервы из колюшек! — Бриедис расхохотался с таким торжеством, будто победителем был не Цеплис, а он сам.
— Я никогда не пытаюсь делать невозможное. Но если уж Цеплис умнее любого министра, неужели он не мог сначала исследовать глину? — не уступал Сескис.
— На всякого мудреца довольно простоты, — заметил Муценйек, не согласный, в сущности, ни с Сески-сом, ни с Бриедисом. Он не любил спорить о делах, на которых уже нельзя ничего заработать. Бриедис, пропустив мимо ушей его замечание, возразил Сескису:
— Чего там исследовать, если за версту видать, что глина как масло! Главное, что Цеплис ничего на этом не потерял. Предприятие и посейчас держалось бы на поверхности, если бы акционеры не поставили директором полоумного мальчишку. Он же совсем не соображал, что надо делать. Только и знал кулаками махать. Кто ж будет разговаривать с таким сумасбродом? Нагайнис, и тот однажды вылетел у него из кабинета кубарем. Разве можно так обращаться с людьми! Как-никак, Нагайнис член правления, да к тому же приходится тестем этому мальчишке.
— Видно, ты и сам недурно заработал, если так горячо защищаешь Цеплиса,— язвительно усмехнулся Сескис, жалевший о потерянных из-за Цеплиса деньгах.
— Ах, да что я там мог заработать! Но правда дороже всего, — заявил Бриедис, вспомнив о присвоенных суммах, в которых у него уже никто не потребует отчета.
— Ну, а если бы предприятие еще держалось на поверхности? Какая от этого польза? — продолжал подзадоривать его Сескис.
— Вот дурацкий разговор! А какая польза от банкротства? Не вылети в трубу «Цеплис», вы могли бы продать или заложить в каком-нибудь банке свои акции и выйти сухими из воды. А теперь любо-дорого поглядеть, как Нагайнис вас всех ободрал! — злорадствовал Бриедис.
— Нагайнис сам ободран хуже всех. Я-то свои убытки еще как-нибудь перенесу, а у него все пошло прахом. Что теперь делать старому человеку? — По тону Сескиса трудно было понять, жалеет ли он Нагайниса или радуется его несчастью. По правде говоря, этого не знал и сам Сескис: то он радовался, то огорчался.
— Если бы Саусайс слушал меня, я бы его научил, как избавить фирму от убытков. Но разве можно серьезно разговаривать с таким молокососом! Он, видите ли, не терпит казнокрадов. А кто их терпит? Однако всем надо жить и как-то выкручиваться. Государство таких пустяковых убытков даже не заметило, бы, а «Цеплис» прогорел. .. неужели уж Саусайс мог бы уберечь государство от убытков? Эти мальчишки умеют только драть глотку! — И Бриедис сплюнул с таким ожесточением, что даже Муценйек рассмеялся. Сескис больше не возражал Бриедису, пробормотав нечто невнятное. Нельзя было понять, согласен ли он или, наоборот, настолько не согласен, что не считает нужным даже говорить на данную тему. Так этот спор, затянувшийся до поздней ночи, и остался нерешенным.
Тотчас же после выборов начался лихорадочный подсчет голосов. Самые нетерпеливые кандидаты бегали по избирательным участкам, спрашивая об успехах списка своей партии. На деле же они интересовались лишь собственной участью и согласились бы даже, чтобы их список не получил ни одного голоса, лишь бы самим попасть в сейм. Однако бездушные цифры отбирали из множества кандидатов лишь сотню счастливцев, получающих депутатские мандаты на следующие три года. Попасть в среду этих избранных у Цирулиса не было никаких шансов. Он чувствовал, что идет ко дну вместе с бракованными кирпичами. Конечно, так оно и случилось — в сейм Цирулис не попал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111