— Вот и я ему всегда говорю, пусть не хватает помногу, можно подавиться. Лучше обойтись какой-нибудь мелочишкой, чтобы потом не потеть ог страха, — простодушно разглагольствовал Сескис, поддакивая Удрису.
— Что вы тут каркаете, как вороны! Нагайнису еще выпадет немало хороших деньков, когда иной директоришка из ссудной кассы уже будет торчать за решеткой. Сколько можно так кутить? У людей ведь когда-нибудь откроются глаза. Кое-что уже слышно! — Нагайнис многозначительно усмехнулся и, обращаясь к Сескису, добавил: — Ты, братец, лучше бы не якшался с такими, чтоб не пришлось потом таскаться по судам. Уж они-то достукаются!
— Слушай, Нагайнис! Придержи язык, не то я дам волю рукам! Не забудь, что я о тебе знаю гораздо больше, чем ты обо мне, и потому лучше не угрожай судебным следователем, если сам еще хочешь пожить на свете, — произнес вполголоса Удрис, придвинувшись к Нагайнису. Глаза его были красны не только от бессонной ночи и выпитой водки, но и от.злобы. Нагайнис почувствовал, что угрозы Удриса не пустые
слова и что в любую минуту тот может перейти к действиям. Он понял, что зашел слишком далеко, прикусил язык и попробовал превратить все сказанное в невинную шутку.
— Уж нельзя и пошутить с друзьями за рюмкой водки! — Нагайнис попытался добродушно расхохотаться, хотя внутри у него все кипело от бешенства, потому что Удрис ведь тоже наговорил слишком много. Какое ему дело до того, что я перекредитовался? Я и сам чувствую, что подходят тяжелые времена. Но разве я испугался? Уж как-нибудь выкручусь! Упадет курс лата — и все опять будет хорошо. Погашу свои долги несколькими десятками ящиков подковных гвоздей.
— Если хочешь пошутить с друзьями, не втыкай иголки в раны. У каждого из нас свои несчастья, которые не дают спокойно спать по ночам, — грустно сказал Удрис.
— Правильно! Мы не должны нападать друг на друга. На свете и так хватает людей, которые хотели бы нас проглотить. Я часто вижу во сне, как они бросаются на меня, точно акулы с разинутой пастью, — боязливо добавил Сескис.
— Тебе уже собственные кильки начинают казаться во сне акулами, — насмешливо бросил Удрис, не терпевший, чтобы кто-нибудь выражал ему сочувствие. Он сам никогда не сочувствовал ни одному человеку и потому не верил сочувствию других. Удрис с любого спустил, бы десять шкур, если бы только у кого-нибудь было их так много. Сколько раз он с помощью своей маленькой ссудной кассы безжалостно обирал Нагайниса .и Сескиса, когда. тем нужны были деньги. Но разве из-за этого нельзя посидеть вместе с ними в ресторане и выпить за их счет? Они хотят заработать, но ведь и Удрису требуется то же самое. О жалости тут не может быть и речи, потому что Удрис давно уже чувствовал то, что Нагайнис только что высказал в раздражении: когда дело дойдет до суда, они не спасут его, а, наоборот, постараются скорее утопить. Зачем же ему, Удрису, быть таким простофилей и помогать тем, кто ему никогда не поможет? Правда,
Удрис знал, что всего больше можно заработать на так называемых «больных промышленниках». Он знал также, что давать им деньги ссудной кассы всего рискованнее. Можно потерять не только деньги кассы, но и свою службу, а самому угодить за решетку. Так Удрису приходилось колебаться между хорошим заработком и большим риском. Такое колебание лишило Удриса равновесия, и он страшился одиночества, когда на человека наваливаются разные сомнительные цифры и грозят его задавить. Поэтому Удрис уходил из дому, проводя дни и ночи среди пропойц в рижских кабаках. Все кельнеры знали его и именовали господином директором. Но между собой они пожимали плечами и зубоскалили о том, долго ли еще сможет «Крауя» выдерживать транжирство Удриса. Вообще кельнеры отлично видят, кто пьет за свои любезные, а кто силится прыгать выше головы; Эти последние швыряются деньгами и любят скандалить, пытаясь таким способом отделаться от гнетущего страха. После того как они побеснуются некоторое время, кельнеры начинают судить и рядить, скоро ли для них наступит похмелье. И действительно, кельнеры ошибаются редко: вскоре подобные буяны и кутилы попадают в тюрьму за растрату чужих денег. Тут-то и начинается так называемое похмелье.
Насчет Удриса кельнерам давно уже было ясно, что пора похмелья для него наступила. И все же они диву давались, до чего он цепко держится и умело выкручивается. Впрочем, это все равно не могло заставить кельнеров подумать, будто Удрис проматывает собственные деньги. Нет, они очень хорошо знали, что даже самая прочная вешалка все-таки когда-нибудь сломится, если на нее повесить чрезмерную тяжесть. Эти мысли кельнеров чисто подсознательно ощущал и сам Удрис. Вначале это угнетало его, но потом придало упорства. Ага, вы ждете, но меня не так-то легко поймать. Я еще долго продержусь. С таким настроением Удрис часто ходил по ресторанам и с особенным наслаждением муштровал кельнеров, как бы желая отомстить за их тайные помыслы и доказать, что все же не будет так, как они думают. Однако
Удрис чувствовал также, что других людей некоторое время можно обманывать, но обмануть самого себя гораздо труднее, а то и вовсе невозможно. Его особенно задели за живое слова Нагайниса: до сих пор никто не высказывал подобных вещей Удрису так прямо. Это был нехороший признак — ведь язык распустил именно тот, кто сильно зависел от Удриса. Сескис, скажем, мог бы сделать это по своей простоте. Но Нагайнис был слишком прожженным дельцом и в прежние времена никогда не позволял себе подобных выражений по адресу Удриса. Наверняка он уже что-то почуял. И Удрис встревожился.
— Не бойся, старик, никто еще не хватает ни тебя, ни меня, — словно бы угадав его мрачные мысли, сказал Нагайнис. — Хлопнем еще по чарке и пойдем домой отсыпаться.
— Какое теперь спанье, ко мне сон нейдет. Надо пойти узнать, не собираются ли наши важные господа двигаться дальше, — и Удрис направился в тот угол, где беседовали Цеплис, Осис, Цирулис, Дзилюпетис, Зутис, Лейман и Заринь. После ухода Удриса Нагайнис шепнул Сескису:
— Видал, как его припекает? Нигде себе места не находит. Даже сон к нему нейдет. Значит, скоро уже на отдых. — В это мгновение лицо Нагайниса напоминало сжатый в злобной радости кулак.
— Думаешь, долго не продержится? — боязливо спросил Сескис.
— Если не заберут, сам полетит на огонь. Он уже нигде места себе не находит.
— Так все они бесятся. Неужели нельзя жить честно? Хорошее жалованье... Мало ему, что ли! — Сескис позабыл все свои невзгоды и в глубине души пожалел Удриса.
— Человеку всегда мало. Так уж устроен мир, — вздохнул Нагайнис и предложил Сескису выпить еще и еще «посошок» на дорогу.
Когда Удрис подходил к столу Цеплиса, разговор там оборвался, и все казались занятыми едой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111