Между мной и Цауне никогда ничего не было. Это была только борьба за тебя, против твоего безразличного отношения. Ты опять стал ласковым и внимательным: разве это не успех, которым я могу гордиться! Но как я могла вообразить, что ты безо всякого повода набросишься на этого несчастного молодого человека? Ты же всегда был выдержанным и уравновешенным.
— Всему есть границы, и моему терпению тоже. Помнишь, как ты вела себя, когда у нас в гостях были газетные репортеры? Ты назло мне пригласила Цауне и держалась с ним так, что я со стыда чуть сквозь землю не провалился. Думаешь, это было хорошо с твоей стороны? Вообще ты старалась затруднять и губить мою работу. А теперь говоришь, что это только игра и что ты пошутила! Нет, голубушка, так не шутят!
— Я не шутила, а боролась за свою любовь. Мы, женщины, разными способами боремся за свои права. Обещай мне, Эдгар, что больше не тронешь Цауне и возместишь ему за то, что он перенес!
— Иными словами, извинюсь перед ним? Недурно придумано! А кто же возместит мне?
— Я. И это будет такое возмещение, какого ты даже не можешь себе представить. Я стану матерью... И ты мог бы теперь относиться ко мне повнимательнее!
— Разве тебе самой материнство не доставит никакой радости, раз ты считаешь его только возмещением для меня?
— Конечно, доставит. Но я ведь рискую жизнью,
— А разве мы, мужчины, не рискуем жизнью? Гораздо больше и чаще. Но мы никогда не хвастаемся, не ставим себе это в особую заслугу.
Не веря своим ушам, Берта смотрела на мужа. Что с ним сегодня? Ведь последнее время он относился к ней так чутко и ласково! Берте не пришло в голову, что после всех сегодняшних неприятностей и треволнений Цеплис просто-напросто не мог вести себя иначе. Резкость и нетерпимость мужа была ей непонятна.
А Цеплис был утомлен и измотан. Ему казалось, будто все сговорились сегодня придираться к нему и играть на его нервах, Не было покоя весь день, нет и сейчас, дома. А что еще будет, когда Берта узнает тайны Муцениека? Ах, если бы зачеркнуть прошлое! Заткнуть рты этим завистникам, начать новую жизнь, яснее и чище прежней. Больше не делать того, что выделывал раньше. Быть всегда вместе с Бертой — и тогда не собьешься на кривые дорожки: что пользы так бесшабашно кутить и шататься по разным притонам? И Цеплису показалось, будто он уже стал хорошим. Он взял руку Берты и молча погладил ее.
Фабрикант Микель Нагайнис устраивал дочери роскошную свадьбу. Так пожелал жених Эдмунд Сау-сайс, и Валентине это тоже очень нравилось. Конечно, свадьба стоила не дешево, а наличных денег было мало. Вернее, денег не было совсем, так что о наличных вообще нечего говорить. Но они сейчас и не нужны — для чего же существует кредит? И как раз напитки в кредит очень легко получить. Пивоварни и винокурни работают полным ходом, а граждане уже не пьют и не*швыряют деньги как в первые года республики. Тогда люди жили еще в атмосфере войны и чувствовали себя, как на бивуаке, а потому все заработанное тратили на легко доступные, заманчивые удовольствия. В надежность и устойчивость жизни никто не верил. Все сомнения и неуверенность лучше было топить в вине. Это была не жизнь, а игра ва-банк. В рижских ресторанах хриплые мужские и женские голоса ночь напролет каркали или пищали разные песни; особенно излюбленными были: «Говорил, что любит, обещал жениться, клялся к алтарю свести меня», или же: «Уплыл в море плот, пусть пропадет наш плот!». Молодежь и студенты больше пели: «А я лежу в гробу и в потолок плюю». Суровая трудовая жизнь казалась скучной и ненужной. Оттого и в беседах на политические темы люди толковали между собой не столько о самом государстве и о правительстве, сколько о правительственных балах и раутах.
Приглашенные на рауты чувствовали себя принадлежащими к высшему слою общества, хотя этих людей приглашали не ради их самих, а ради должностей, которые они занимали и якобы исполняли, обманывая других, а главное — себя. Неприглашенные завидовали приглашенным и между собой называли их пожирателями государственных средств, не знающими меры ни в еде, ни в питье. Это была так называемая борьба вокруг государственного пирога.
И вот времена изменились. Лат стабилизировался, однако заработать его стало очень трудно. Даже самые недоверчивые начинали верить, что жизнь сделалась устойчивой, хотя пр-и этом и очень тяжелой. Старые' долги надо платить, налоги взыскивают, а шансы на легкий заработок рассеялись, как дым. Нигде уже больше не отхватишь приличный куш, потому что нигде нет денег. Поэтому люди стали бережливее, больше не транжирят деньги по ресторанам. Пивоварам и винокурам тоже стало труднее, приходится ломать голову над тем, как продать, дорогие напитки. Они вынуждены давать в кредит, месяцами и даже годами ожидая уплаты, а часто вовсе не получая ничего. Это-то обстоятельство использовал Нагайнис и не скупился, устраивая Валентине свадьбу.
— Бери все, что нужно, чтобы свадьба вышла солидной. Потом рассчитаемся из приданого. Мне самому некогда распоряжаться, нужно присматривать за предприятиями, — говорил Нагайнис, когда будущий зять обращался к нему. И, конечно, Саусайсу не надо было повторять дважды. Он ведь женится на дочери мультимиллионера с миллионным приданым — пусть это почувствует вся Рига. Но в первую очередь пусть это почувствуют товарищи Саусайса; они постоянно острят: «Ну, сухой *, смотри не оставь нас на свадьбе сухими!» Да как же можно оставить сухими боевых соратников? Тогда они вовсе не поверят, что за Валентиной даются миллионы! К тому же необходимо испробовать сорта заготовленных к свадьбе напитков. И Саусайс с друзьями еще задолго до свадьбы начал
орошать поля будущего супружества. Друзья подзадоривали его:
— Покажи старику, что ты тоже видал деньги и умеешь жить! Тогда он не попытается зажилить часть приданого, а еще подкинет к обещанному. Таким жмотам нравятся широкие натуры. Ты поистине рожден для того, чтобы стать зятем миллионера!
И у Эдмунда действительно была широкая натура. Он любил всех девиц, жен или вдов, попадавшихся на его пути. Его симпатий не мог счесть никто в Риге, в том числе и он сам. Валентина понравилась ему только благодаря приданому, а после свадьбы он намеревался вернуться к своему обычному образу жизни. Понятно, сейчас надо на время остепениться; ведь даже богатой женщине хочется, чтобы мужчина жил на свете только ради нее. Эдмунд клялся Валентине в любви и вместе с друзьями опустошал за ее здоровье заготовленные к свадьбе бутылки.
Для свадебного пира сняли просторное помещение Гильдии, так как ни одна квартира не вместила бы всех приглашенных. В убранных лавровыми деревьями и цветами залах можно было не только есть и пить, но и танцевать до упаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111