Никто словно и не заметил Удриса. Приближаясь, он услышал
лишь последние слова Зутиса о том, что все послевоенные богачи пойдут ко дну, и не понял, к чему это, собственно, относится. Если бы кто-нибудь ответил Зу-тису, то из дальнейшего разговора все стало бы ясно. Всеобщее же молчание показалось Удрису подозрительным.
— Большинство разбогатело только после войны. Разве теперь так легко пустить всех их ко дну? — не дожидаясь, пока ответят другие, попытался он возразить Зутису — больше для того, чтобы заглушить томившее его чувство страха. Однако ему тоже никто не ответил, все продолжали есть, со столь молчаливым ожесточением, что, глядя на них, становилось жутко.
— Господа, не отправимся ли мы все вместе пообедать? — обратился Цеплис к молчаливо жующим гостям. Его предложение пришлось всем по душе. Другие участники собрания давно разошлись, и остались лишь объединившиеся вокруг Цеплиса. Никем не замеченные, в последний раз выпив на дорожку, исчезли и Нагайнис с Сескисом. Только Удрис торчал тут, как отколовшаяся щепка, и не мог как следует приклеиться к гладко обструганным друзьям Цеплиса. Однако развеселившийся Цеплис не хотел сегодня никого огорчать и с нагло-любезной миной обратился к одинокому отщепенцу:
— Вам, господин Удрис, как старому холостяку, тоже ведь некуда приткнуться. Пошли с нами, перекусим все вместе.
Удрис почувствовал яд в этой чрезмерной любезности, но ему было все равно. Пусть говорят, что угодно, лишь бы не оставаться одному.' На людях все-таки легче и веселее. Удрис почувствовал также, насколько преобразился Цеплис после счастливого исхода собрания. Он относился презрительно уже не только к Нагайнису и Сескису, но смотрел свысока и на Уд-риса. Вначале Цеплис нуждался в нем, как в приверженце и стороннике, на случай, если бы на собрании у него обнаружились противники. Когда же все сошло неожиданно гладко и у Цеплиса оказались столь мощные сторонники, как Дзилюпетис, Лейман, Заринь, Осис и Цирулис, появилась возможность безнаказанно
посмеяться: не только над Нагайнисом и Сескисом, но отпихнуть в сторонку также и Удриса, сочтя его мелким и ничтожным. Все это Удрис видел и понимал, однако же принял приглашение на обед и охотно пошел вместе с теми, что делили, золото и сами казались как бы облепленными золотой чешуей.
Наутро, около шести часов, Цеплис, с тяжелой головой, петляющими шагами поднимался по лестнице своего дома. Голову его раскачивали французский коньяк и шампанское, а сердце сотрясали приторно-острые латвийские ликеры и кофе. Ноги одеревенели от долгого бездействия и теперь не хотели повиноваться, заплетаясь и не соблюдая установленного обычного ритма ходьбы. Однако бодрость и мысли о будущем, еще обитавшие в Цеплисе, вознесли по ступенькам его тело, отяжелевшее после весело проведенной ночи. У дверей Цеплис долго шарил, разыскивая кнопку звонка, — с утра пораньше она куда-то исчезла, переместившись в неуказанное место. Найдя ее, он зазвонил с такой яростью, словно желал отомстить за свои долгие поиски и вместе с тем показать Берте, что ее муж является домой не пристыженным грешником, а смелым повелителем, свершившим великие дела и готовым к свершению еще более великих. В ут-. ренней тишине взбесившийся звонок задребезжал по всем комнатам, вырвав из объятий сна не только прислугу, но и Берту, так что она испуганно села в постели. Все должны были чувствовать, что домой идет победитель, совершивший давно задуманный подвиг.
Эльза впопыхах хватала одежду: барин еще никогда не звонил так громко. Но ей не везло. Все путалось и цеплялось, необходимые части туалета никак не найти было в потемках. А звонок залился, вторично и теперь уже без перерыва, сплошным звоном. Эльза сломя голову бросилась к дверям с одной лишь мыслью — как бы от такого трезвона не проснулась
барыня. Цеплис ворвался в отпертую дверь, почти одновременно ударившись об оба косяка.
— Вот дрыхнут, никак домой не попасть! — яростно рявкнул Цеплис.
— Я сразу, бегом... — оправдывалась перепуганная Эльза.
— Надо не бегом, а шагом, было бы скорее. Летит, как угорелая, и заставляет меня ждать за дверьми!
— Барин будет кушать ужин? Я разогрею.
— Сама себя разогрей! Что я, из голодного края, чтобы есть разогретый ужин? Сейчас же подать завтрак! — вскричал Цеплис и, шатаясь, вломился в кабинет. Рухнув в мягкое кресло, он забыл свою злость, и все его тело охватила блаженная усталость. Портрет в золотой рамке напомнил о Берте, и ему захотелось узнать, спит ли она или уже проснулась. Но усталость была сильнее всех желаний, и Цеплис даже не шевельнулся. В голове еще мелькнуло, что следовало бы пойти поздороваться и рассказать о вчерашних блистательных достижениях, но сон навалился так неотступно, что Цеплис больше не мог сопротивляться. В следующее мгновение он уже сопел и храпел с раскрытым ртом, откинув голову над спинкой кресла. Так отдыхал будущий крупный промышленник, которого ожидало блестящее будущее и золотая рама не только вокруг портрета, но и вокруг всей его особы.
Когда наспех приготовленный завтрак уже дымился на столе, Эльза робко постучала в дверь кабинета, но ей никто не ответил. Прислушавшись, Эльза услыхала лишь мощный храп и сопение барина. Она в нерешительности стояла у дверей кабинета, не зная, будить ли барина к завтраку, или не беспокоить и оставить спать. Если разбудишь, барин будет сердиться, что не дают спокойно поспать, а не разбудишь — выбранит, когда встанет, что остался без завтрака. Как тут быть?
Из этого трудного положения Эльзу выручила Берта. Выйдя в халатике из спальни, ока тихонько промолвила:
— Не будите, Эльзочка, пусть спит. В таких случаях сон — лучшее лекарство. А кофейник поставьте в духовку, чтоб не остыл. Мне тоже еще не хочется кушать.
Эльза с облегчением поспешила в столовую убирать кофе. Хорошо, что барыня встала, иначе она бы действительно не знала, что делать.
После вчерашних треволнений и бессонной ночи Берта выглядела совсем бледной. Едва она уснула, уже под утро, как ее всполошил отчаянный звонок Цеплиса. Поэтому Берта чувствовала себя разбитой, ломило в висках. Обычно она спала всю ночь крепким здоровым сном и вставала веселая, не раньше девяти часов. А теперь ее потревожили чуть свет, да к тому же Цеплис громким голосом бранил прислугу. Все это напугало Берту, и она быстро оделась, чтобы муж не застал ее в постели. Но Цеплис вовсе и не пришел в спальню, уснув в кабинете. Это еще больше разобидело Берту. Она собиралась быть строгой и не пускать мужа к себе в постель. Но то, что Цеплис вовсе не явился к ней, задело ее еще больше, чем если бы он вошел, применив грубую силу. Неужели он все еще злится за вчерашнее и, даже пропьянствовав всю ночь, не смог утопить в вине свою злость?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
лишь последние слова Зутиса о том, что все послевоенные богачи пойдут ко дну, и не понял, к чему это, собственно, относится. Если бы кто-нибудь ответил Зу-тису, то из дальнейшего разговора все стало бы ясно. Всеобщее же молчание показалось Удрису подозрительным.
— Большинство разбогатело только после войны. Разве теперь так легко пустить всех их ко дну? — не дожидаясь, пока ответят другие, попытался он возразить Зутису — больше для того, чтобы заглушить томившее его чувство страха. Однако ему тоже никто не ответил, все продолжали есть, со столь молчаливым ожесточением, что, глядя на них, становилось жутко.
— Господа, не отправимся ли мы все вместе пообедать? — обратился Цеплис к молчаливо жующим гостям. Его предложение пришлось всем по душе. Другие участники собрания давно разошлись, и остались лишь объединившиеся вокруг Цеплиса. Никем не замеченные, в последний раз выпив на дорожку, исчезли и Нагайнис с Сескисом. Только Удрис торчал тут, как отколовшаяся щепка, и не мог как следует приклеиться к гладко обструганным друзьям Цеплиса. Однако развеселившийся Цеплис не хотел сегодня никого огорчать и с нагло-любезной миной обратился к одинокому отщепенцу:
— Вам, господин Удрис, как старому холостяку, тоже ведь некуда приткнуться. Пошли с нами, перекусим все вместе.
Удрис почувствовал яд в этой чрезмерной любезности, но ему было все равно. Пусть говорят, что угодно, лишь бы не оставаться одному.' На людях все-таки легче и веселее. Удрис почувствовал также, насколько преобразился Цеплис после счастливого исхода собрания. Он относился презрительно уже не только к Нагайнису и Сескису, но смотрел свысока и на Уд-риса. Вначале Цеплис нуждался в нем, как в приверженце и стороннике, на случай, если бы на собрании у него обнаружились противники. Когда же все сошло неожиданно гладко и у Цеплиса оказались столь мощные сторонники, как Дзилюпетис, Лейман, Заринь, Осис и Цирулис, появилась возможность безнаказанно
посмеяться: не только над Нагайнисом и Сескисом, но отпихнуть в сторонку также и Удриса, сочтя его мелким и ничтожным. Все это Удрис видел и понимал, однако же принял приглашение на обед и охотно пошел вместе с теми, что делили, золото и сами казались как бы облепленными золотой чешуей.
Наутро, около шести часов, Цеплис, с тяжелой головой, петляющими шагами поднимался по лестнице своего дома. Голову его раскачивали французский коньяк и шампанское, а сердце сотрясали приторно-острые латвийские ликеры и кофе. Ноги одеревенели от долгого бездействия и теперь не хотели повиноваться, заплетаясь и не соблюдая установленного обычного ритма ходьбы. Однако бодрость и мысли о будущем, еще обитавшие в Цеплисе, вознесли по ступенькам его тело, отяжелевшее после весело проведенной ночи. У дверей Цеплис долго шарил, разыскивая кнопку звонка, — с утра пораньше она куда-то исчезла, переместившись в неуказанное место. Найдя ее, он зазвонил с такой яростью, словно желал отомстить за свои долгие поиски и вместе с тем показать Берте, что ее муж является домой не пристыженным грешником, а смелым повелителем, свершившим великие дела и готовым к свершению еще более великих. В ут-. ренней тишине взбесившийся звонок задребезжал по всем комнатам, вырвав из объятий сна не только прислугу, но и Берту, так что она испуганно села в постели. Все должны были чувствовать, что домой идет победитель, совершивший давно задуманный подвиг.
Эльза впопыхах хватала одежду: барин еще никогда не звонил так громко. Но ей не везло. Все путалось и цеплялось, необходимые части туалета никак не найти было в потемках. А звонок залился, вторично и теперь уже без перерыва, сплошным звоном. Эльза сломя голову бросилась к дверям с одной лишь мыслью — как бы от такого трезвона не проснулась
барыня. Цеплис ворвался в отпертую дверь, почти одновременно ударившись об оба косяка.
— Вот дрыхнут, никак домой не попасть! — яростно рявкнул Цеплис.
— Я сразу, бегом... — оправдывалась перепуганная Эльза.
— Надо не бегом, а шагом, было бы скорее. Летит, как угорелая, и заставляет меня ждать за дверьми!
— Барин будет кушать ужин? Я разогрею.
— Сама себя разогрей! Что я, из голодного края, чтобы есть разогретый ужин? Сейчас же подать завтрак! — вскричал Цеплис и, шатаясь, вломился в кабинет. Рухнув в мягкое кресло, он забыл свою злость, и все его тело охватила блаженная усталость. Портрет в золотой рамке напомнил о Берте, и ему захотелось узнать, спит ли она или уже проснулась. Но усталость была сильнее всех желаний, и Цеплис даже не шевельнулся. В голове еще мелькнуло, что следовало бы пойти поздороваться и рассказать о вчерашних блистательных достижениях, но сон навалился так неотступно, что Цеплис больше не мог сопротивляться. В следующее мгновение он уже сопел и храпел с раскрытым ртом, откинув голову над спинкой кресла. Так отдыхал будущий крупный промышленник, которого ожидало блестящее будущее и золотая рама не только вокруг портрета, но и вокруг всей его особы.
Когда наспех приготовленный завтрак уже дымился на столе, Эльза робко постучала в дверь кабинета, но ей никто не ответил. Прислушавшись, Эльза услыхала лишь мощный храп и сопение барина. Она в нерешительности стояла у дверей кабинета, не зная, будить ли барина к завтраку, или не беспокоить и оставить спать. Если разбудишь, барин будет сердиться, что не дают спокойно поспать, а не разбудишь — выбранит, когда встанет, что остался без завтрака. Как тут быть?
Из этого трудного положения Эльзу выручила Берта. Выйдя в халатике из спальни, ока тихонько промолвила:
— Не будите, Эльзочка, пусть спит. В таких случаях сон — лучшее лекарство. А кофейник поставьте в духовку, чтоб не остыл. Мне тоже еще не хочется кушать.
Эльза с облегчением поспешила в столовую убирать кофе. Хорошо, что барыня встала, иначе она бы действительно не знала, что делать.
После вчерашних треволнений и бессонной ночи Берта выглядела совсем бледной. Едва она уснула, уже под утро, как ее всполошил отчаянный звонок Цеплиса. Поэтому Берта чувствовала себя разбитой, ломило в висках. Обычно она спала всю ночь крепким здоровым сном и вставала веселая, не раньше девяти часов. А теперь ее потревожили чуть свет, да к тому же Цеплис громким голосом бранил прислугу. Все это напугало Берту, и она быстро оделась, чтобы муж не застал ее в постели. Но Цеплис вовсе и не пришел в спальню, уснув в кабинете. Это еще больше разобидело Берту. Она собиралась быть строгой и не пускать мужа к себе в постель. Но то, что Цеплис вовсе не явился к ней, задело ее еще больше, чем если бы он вошел, применив грубую силу. Неужели он все еще злится за вчерашнее и, даже пропьянствовав всю ночь, не смог утопить в вине свою злость?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111