Пусть-ка кто-нибудь попробует заставить вас или меня — увидит, что из этого получится!
— Ну, а какие у вас могли быть коммерческие дела с вашими рабочими и служащими?
— Я уже сказал, что с рабочими и служащими у меня никаких коммерческих дел не было. Что же касается наших частных отношений, то это взаимная тайна, которую я не имею права односторонне разглашать. Я твердо держу свое слово и никогда его не нарушаю.
— А рабочие и служащие разглашают ваши отношения и заявляют, что вы вымогали у них векселя.
— Это только доказывает, что люди нечестны и на них нельзя полагаться. Конечно, нарушение слова — их личное дело, но я, со своей стороны, ручаюсь, что в их заявлении нет ни на иоту правды. Надеюсь, вы мне поверите скорее, чем всему этому сброду. Они подрывают основы государства и хотят уничтожить нашу промышленность. Они все подкуплены на иностранные деньги! С чего же они живут, если я, как они уверяют, не плачу им жалованья?
— Возможно ли, чтобы сотни людей одновременно были подкуплены?
— Я чистокровный латыш, и мне вы можете верить. Вы себе не представляете, что это за люди! За деньги они готовы на все. Они только о том и мечтают, чтобы разрушить наше государство! Их всех надо отправить на принудительные работы, а не рассматривать тут. их заявления. Они хуже разбойников с большой дороги: своими беспрестанными требованиями они сталкивают нас, промышленников, прямо в пропасть! До чего мы дойдем, если правительство еще станет поддерживать такую сволочь? Тогда честному человеку в Латвии уж не станет житья! Бросай все на произвол судьбы и беги за границу. — Нагайнис так разошелся, что не мог уже остановиться.
— Ну, что касается бегства за границу, то еще неизвестно, что из этого получится. У нас в Латвии тоже есть надежное местечко, где после великих трудов можно отдохнуть и поразмыслить на досуге. —
Следователь иронизировал — его забавляли рассуждения Нагайниса. Такое приходится слышать не каждый день.
— Да я же не о себе говорю! Неужели ж я, бедный человек, брошу все нажитое и куда-то поеду? — Нагайнис сразу сбавил тон: ему показались подозрительными слова следователя насчет надежного местечка, великих трудов и отдыха.
— Куда же вы девали миллионы, выкачанные из банков?
— От банковской помощи еще никто не разбогател. Высокие проценты пожирают всю прибыль.
— А зачем вы так много набрали из банков, что не можете уплатить даже процентов?
— Кто в наше время не берет денег, если дают? Кто больше набрал, тот и умнее.
— Чего же тут умного, если вас душат проценты, а о погашении долга не может быть и речи?
— Ну, а если курс лата упадет и с долгами можно будет расплатиться ящиком подковных гвоздей? Тогда что?
— Он же не падает, а держится.
— Вот в этом-то вся беда. Но не век же он будет держаться, когда-нибудь да упадет. — Нагайнис с видимым облегчением вздохнул и глянул на следователя веселее.
— А это разве не значит — подрывать основы государства? — коварно спросил следователь.
— Да какие там основы государства! Вам легко говорить — вы сидите на жалованье. А мы сами должны пробивать себе дорогу. Это не то, что получать первого и пятнадцатого твердый оклад! Вообще в Латвии чиновники живут припеваючи, оттого они так и стоят за государство. Какая польза от высокого курса лата? Все теперь, в долгу у государства и вряд ли когда-нибудь расплатятся. Если же курс упадет, каждый постарается уплатить долг государству как можно скорее. Кто от этого потерпит убытки? Никто! Латыши только станут зажиточнее, не будут погрязать по уши в долгах. В наше время каждый сознательный латыш должен нажить себе состояние, а государство обязано
помогать ему, облегчая возврат кредитов или же вовсе списывая их. Мы сами господа и хозяева в своем государстве!
— Таких хозяев называют казнокрадами, и их преследует закон.
— Но мы же можем по своему усмотрению изменять эти законы! Тогда не будет никакого казнокрадства, и закон никого не будет преследовать. Полиция — это ведь тоже наши люди.
— Именно поэтому нужно иметь совесть и беречь наше общее государственное имущество.
— Никакой коммуны и никакого общего имущества я не признаю! Прошло времечко... Я должен беречь свое собственное имущество, а полиция обязана помогать мне! Иначе всякий сброд нас моментально обчистит. Этого мы не можем допустить. Таких преступников надо брать в ежовые рукавицы.
Следователь слушал Нагайниса и не мог постичь: кто же он, этот кругленький, жирный фабрикант, — дурак, или уж очень хитрый мошенник? Во всяком случае, надо взять его под надзор уголовного розыска и собрать о нем самые подробные сведения. Сейчас для ареста нет оснований. Надо предоставить ему свободу действий, тогда из него вылупится настоящий преступник, которого можно посадить на приличный срок. А теперь он может выкарабкаться и вовсе отделаться вчистую. Интересно, много ли в Латвии таких типов, рассуждающих наподобие Нагайниса? Надо полагать, он далеко не единственный. Видимо, у него есть друзья, какая-то среда, где он чувствует себя среди своих.
— Неужели вы не стыдитесь перед обществом своих поступков и суждений? — спросил следователь, как бы ища подтверждения своим мыслям. Нагайнис добродушно улыбнулся ему, как улыбаются ребенку, задавшему наивный и несуразный вопрос.
— Да чего же тут стыдиться? — в его голосе прозвучало удивление. — Общество, наоборот, считало бы меня дураком, если бы я не умел наживаться! Теперь людей оценивают не по смешней и никому не нужной честности, а по богатству. Не зря говорится, что чест-
ный нищий не попадет ни в рай, ни в ад, а перед богатым мошенником распахнуты все двери. Разве заклейменные и осужденные в свое время казнокрады не живут теперь припеваючи, если у них есть деньги? Все их уважают, даже завидуют им и дружат с ними. Общество никогда не изгонит из своих рядов богатого человека! Взять наших богачей, сколотивших себе состояния за время войны и беженства. Кто спросит' у них, как они разбогатели? Деньги не пахнут, и никого не интересует их источник. Поэтому я и вам скажу — никогда не упускайте удобных случаев, а хватайте, где можно, чтоб потом не пришлось жалеть!
Следователя прямо-таки испугали слова Нагайниса. Он говорит, как пророк своей эпохи! Ему нельзя возражать, и его невозможно посадить за решетку. Само общество распахнет перед ним тюремную дверь и торжественно вернет его в свое лоно, как героя, достойного преклонения. Разве не так поступили с Дзи-люпетиеом, причинившим государству столь большие убытки? Не золотой ли ключ отворил ему тюремную дверь, чтобы он, может быть уже в скором времени, воссел бы на прежнее место? Да, Дзилюпетиса уж давным-давно, как невинно пострадавшего, с превеликими почестями водворили бы на насиженное место, — если б только не побаивались народного возмущения на предстоящих выборах в сейм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Ну, а какие у вас могли быть коммерческие дела с вашими рабочими и служащими?
— Я уже сказал, что с рабочими и служащими у меня никаких коммерческих дел не было. Что же касается наших частных отношений, то это взаимная тайна, которую я не имею права односторонне разглашать. Я твердо держу свое слово и никогда его не нарушаю.
— А рабочие и служащие разглашают ваши отношения и заявляют, что вы вымогали у них векселя.
— Это только доказывает, что люди нечестны и на них нельзя полагаться. Конечно, нарушение слова — их личное дело, но я, со своей стороны, ручаюсь, что в их заявлении нет ни на иоту правды. Надеюсь, вы мне поверите скорее, чем всему этому сброду. Они подрывают основы государства и хотят уничтожить нашу промышленность. Они все подкуплены на иностранные деньги! С чего же они живут, если я, как они уверяют, не плачу им жалованья?
— Возможно ли, чтобы сотни людей одновременно были подкуплены?
— Я чистокровный латыш, и мне вы можете верить. Вы себе не представляете, что это за люди! За деньги они готовы на все. Они только о том и мечтают, чтобы разрушить наше государство! Их всех надо отправить на принудительные работы, а не рассматривать тут. их заявления. Они хуже разбойников с большой дороги: своими беспрестанными требованиями они сталкивают нас, промышленников, прямо в пропасть! До чего мы дойдем, если правительство еще станет поддерживать такую сволочь? Тогда честному человеку в Латвии уж не станет житья! Бросай все на произвол судьбы и беги за границу. — Нагайнис так разошелся, что не мог уже остановиться.
— Ну, что касается бегства за границу, то еще неизвестно, что из этого получится. У нас в Латвии тоже есть надежное местечко, где после великих трудов можно отдохнуть и поразмыслить на досуге. —
Следователь иронизировал — его забавляли рассуждения Нагайниса. Такое приходится слышать не каждый день.
— Да я же не о себе говорю! Неужели ж я, бедный человек, брошу все нажитое и куда-то поеду? — Нагайнис сразу сбавил тон: ему показались подозрительными слова следователя насчет надежного местечка, великих трудов и отдыха.
— Куда же вы девали миллионы, выкачанные из банков?
— От банковской помощи еще никто не разбогател. Высокие проценты пожирают всю прибыль.
— А зачем вы так много набрали из банков, что не можете уплатить даже процентов?
— Кто в наше время не берет денег, если дают? Кто больше набрал, тот и умнее.
— Чего же тут умного, если вас душат проценты, а о погашении долга не может быть и речи?
— Ну, а если курс лата упадет и с долгами можно будет расплатиться ящиком подковных гвоздей? Тогда что?
— Он же не падает, а держится.
— Вот в этом-то вся беда. Но не век же он будет держаться, когда-нибудь да упадет. — Нагайнис с видимым облегчением вздохнул и глянул на следователя веселее.
— А это разве не значит — подрывать основы государства? — коварно спросил следователь.
— Да какие там основы государства! Вам легко говорить — вы сидите на жалованье. А мы сами должны пробивать себе дорогу. Это не то, что получать первого и пятнадцатого твердый оклад! Вообще в Латвии чиновники живут припеваючи, оттого они так и стоят за государство. Какая польза от высокого курса лата? Все теперь, в долгу у государства и вряд ли когда-нибудь расплатятся. Если же курс упадет, каждый постарается уплатить долг государству как можно скорее. Кто от этого потерпит убытки? Никто! Латыши только станут зажиточнее, не будут погрязать по уши в долгах. В наше время каждый сознательный латыш должен нажить себе состояние, а государство обязано
помогать ему, облегчая возврат кредитов или же вовсе списывая их. Мы сами господа и хозяева в своем государстве!
— Таких хозяев называют казнокрадами, и их преследует закон.
— Но мы же можем по своему усмотрению изменять эти законы! Тогда не будет никакого казнокрадства, и закон никого не будет преследовать. Полиция — это ведь тоже наши люди.
— Именно поэтому нужно иметь совесть и беречь наше общее государственное имущество.
— Никакой коммуны и никакого общего имущества я не признаю! Прошло времечко... Я должен беречь свое собственное имущество, а полиция обязана помогать мне! Иначе всякий сброд нас моментально обчистит. Этого мы не можем допустить. Таких преступников надо брать в ежовые рукавицы.
Следователь слушал Нагайниса и не мог постичь: кто же он, этот кругленький, жирный фабрикант, — дурак, или уж очень хитрый мошенник? Во всяком случае, надо взять его под надзор уголовного розыска и собрать о нем самые подробные сведения. Сейчас для ареста нет оснований. Надо предоставить ему свободу действий, тогда из него вылупится настоящий преступник, которого можно посадить на приличный срок. А теперь он может выкарабкаться и вовсе отделаться вчистую. Интересно, много ли в Латвии таких типов, рассуждающих наподобие Нагайниса? Надо полагать, он далеко не единственный. Видимо, у него есть друзья, какая-то среда, где он чувствует себя среди своих.
— Неужели вы не стыдитесь перед обществом своих поступков и суждений? — спросил следователь, как бы ища подтверждения своим мыслям. Нагайнис добродушно улыбнулся ему, как улыбаются ребенку, задавшему наивный и несуразный вопрос.
— Да чего же тут стыдиться? — в его голосе прозвучало удивление. — Общество, наоборот, считало бы меня дураком, если бы я не умел наживаться! Теперь людей оценивают не по смешней и никому не нужной честности, а по богатству. Не зря говорится, что чест-
ный нищий не попадет ни в рай, ни в ад, а перед богатым мошенником распахнуты все двери. Разве заклейменные и осужденные в свое время казнокрады не живут теперь припеваючи, если у них есть деньги? Все их уважают, даже завидуют им и дружат с ними. Общество никогда не изгонит из своих рядов богатого человека! Взять наших богачей, сколотивших себе состояния за время войны и беженства. Кто спросит' у них, как они разбогатели? Деньги не пахнут, и никого не интересует их источник. Поэтому я и вам скажу — никогда не упускайте удобных случаев, а хватайте, где можно, чтоб потом не пришлось жалеть!
Следователя прямо-таки испугали слова Нагайниса. Он говорит, как пророк своей эпохи! Ему нельзя возражать, и его невозможно посадить за решетку. Само общество распахнет перед ним тюремную дверь и торжественно вернет его в свое лоно, как героя, достойного преклонения. Разве не так поступили с Дзи-люпетиеом, причинившим государству столь большие убытки? Не золотой ли ключ отворил ему тюремную дверь, чтобы он, может быть уже в скором времени, воссел бы на прежнее место? Да, Дзилюпетиса уж давным-давно, как невинно пострадавшего, с превеликими почестями водворили бы на насиженное место, — если б только не побаивались народного возмущения на предстоящих выборах в сейм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111