Едва войдя во двор, вы сразу же замечали заботливую руку хозяина.
С фасада на второй этаж вела широкая мозаичная лестница, с пузатыми, в грузинском стиле, балясинами бетонных перил. Поднявшись по этой лестнице, вы попадали на открытый балкон, поражавший своей шириной. Балконные столбы, соединяясь с потолком ажурными арками, образовывали изящную аркаду, придавая всему зданию древнегрузинский колорит. Окна и двери также были арочные.
От ворот к дому вела широкая дорожка метров сорок длиной, вымощенная ломаными мраморными плитами. Вдоль дорожки по обе ее стороны в землю врыты были металлические полые столбы, выкрашенные в различные цвета, наверху на равном расстоянии они соединялись поперечными перекладинами, и все это сооружение было увито виноградной лозой. Лоза разрослась так густо, и ветви ее так переплелись меж собой, что образовывали сплошной шатер, сквозь который вы не могли бы увидеть неба.
А по обе стороны этой беседки-аллеи тянулись газоны, на редкость ухоженные и красивые. Разнообразные цветы, высаженные в определенном порядке, радовали глаз. Больше всего здесь было роз. Розы всевозможных расцветок, ранние и поздние, крупные, пышные, и мелкие, вьющиеся, благоухали, источая пьянящий аромат. Казалось, вы попали в некий волшебный сад.
Злые языки (а их всегда хватает!) утверждали, будто за этим очаровательным цветником ухаживали не сам Сандра и члены его семьи, а старик колхозник, который ежедневно бывал у него в доме, присматривал за фруктовыми деревьями, за виноградом, делал вино, а жалованье за всю эту работу получал из колхозной казны. За день работы у Сандры ему записывалось иной раз полтора-два трудодня. Так говорили...
Человека этого звали Сандала. Однорукий инвалид войны, был он настолько работящий и трудолюбивый, что, пожалуй, два человека едва бы справились с работой, которую выполнял он один.
Но и Сандра не оставался в долгу у Сандалы: он помогал своему «управителю», ничего для него не жалел. Словом, «управитель» имел свои причины быть столь преданным слугой Сандре...
После прихода нового секретаря райкома Сандра водворил «управителя» снова в колхоз. Однако недели не проходило, чтобы Сандала не явился к Сандре — привести в порядок запущенные за его отсутствие хозяйственные дела. Сандала, если бы его спросили, и сам толком не знал, где была его основная работа — в колхозе или у Сандры...
Новобрачным Сандра выделил из пяти комнат верхнего этажа две самые светлые, глядевшие на Триалетский хребет. Эти комнаты имели небольшой висячий балкон.
Утреннее солнце сюда лишь заглядывало, не беспокоя, зато к исходу дня ало-золотые закатные лучи вливались в окна безудержным потоком, играя всеми красками и оттенками на зеркалах и полированных поверхностях мебели. В эти предвечерние часы здесь было особенно хорошо, душа радовалась щедрости света и тепла.
В одной из комнат находилась спальня супругов, другая одновременно служила гостиной и кабинетом. В доме, разумеется, была гостиная, но Сандра сказал зятю: кто знает, может, придет к тебе кто-то, кого ты не захочешь принимать в общей гостиной, вот и примешь у себя. Предусмотрительным и разумным был председатель колхоза.
В гостиной-кабинете в простенке между окнами стоял полированный письменный стол, разумеется, импортный. За этот стол пока что ни разу не садились, ни муж, ни жена, не до того было: либо у них бывали гости, либо сами уходили к кому-нибудь.
В ящики этого стола секретарь колхозной конторы по повелению Сандры уложил массу всяких нужных и ненужных предметов, как-то: вечные ручки знаменитых заграничных фирм — «Паркер», «Олимпик», «Руаз», которые Сандра раздобыл где-то с помощью каких-то знакомых; бесчисленные блокноты, записные книжки, писчая бумага различного цвета, качества и формата, альбомы с заграничными и советскими художественными открытками, пузырьки с клеем, разноцветные импортные резинки для стирания, наборы фломастеров. Следует заметить, что, помимо заботы о зяте, Сандрой в этом случае двигало еще одно: находясь в довольно скверных отношениях с образованием, он с детства питал слабость к цветным карандашам и всяким письменным и канцелярским принадлежностям.
Малхазу более всего полюбился изящный висячий балкон. Здесь он проводил долгие часы в одиночестве, когда удавалось избавиться от бесконечных визитеров. Балкон для него стал единственным местом во всем доме, где он чувствовал себя спокойно и находил желанное отдохновение. Проведенные здесь часы сделали таким любимым этот ажурный, словно парящий в воздухе балкон с резными деревянными столбиками и резными же пузатенькими балясинами перил, что эта тихая обитель была ему дороже и милее всего огромного дома тестя.
На второе утро свадьбы Сандра пригласил на хаши председателя райисполкома. После того как было выпито два-три стаканчика «тлашои», председатель потребовал тишины и торжественно объявил присутствующим, что заместитель председателя самебского райисполкома Малхаз Зенклишвили за хорошую работу премирован двухнедельным отпуском, считая со вчерашнего дня, а осенью — двадцатичетырехдневной путевкой в Сочи: хочет, пусть сам едет, хочет — пусть жену посылает (к тому времени и медовый месяц кончится), а хочет — пусть они с женой делят путевку пополам и отправляются вместе. Засим, под восторженные аплодисменты присутствующих, он заключил Малхаза в объятия и долго лобызал его жирными от хаши губами.
Последовавшие за свадьбой две недели превратились для молодого зятя в сплошное мученье.
То и дело приходили родственники, знакомые, соседи, поздравляли новобрачных. Зять обязан был встретить каждого, сесть с ним за стол, побеседовать, проявить гостеприимство и свое умение пить.
У Сандры и его супруги оказалось столь многочисленное родство, что все эти сумасшедшие послесвадебные две недели обедать садилось не меньше двадцати — тридцати человек.
В целом Самебском районе не было ни одной более или менее большой деревни, в которой бы у Сандры не оказалось родственника либо крестника, свата, друга-приятеля либо близкого дому человека.
И шли они к Эдишерашвили непрерывным потоком. Приходили утром, приходили в полдень, и вечером приходили, и поздней ночью. Не раз бывало, что и за полночь нагрянут, с музыкой, с песнями. Несколько раз и на рассвете будили: дудукисты играли «Саари» — «Утреннюю зарю», зурна заливалась до тех пор, пока солнце не взошло,— только тогда унялись, угомонились.
Утренний завтрак,, который Сандра, согласно старинной пословице, «предпочитал приданому жены», сменялся полдником, полдник — обедом, обед — ужином, за ужином следовало новое, уже и вовсе безымянное застолье, и дни так бежали, так переплетались друг с другом, как побеги пышно разросшегося плюща.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127