А когда Малхаз исполнил коронный номер своего репертуара — старинный русский романс «Мы вышли в сад», жена большого человека пустила слезу, супруга академика в восторге захлопала в ладоши, а Виола и Лика подсели к нему и стали подпевать.
У матери и дочери оказались недурные голоса и хороший слух, они с Малхазом составили великолепное трио. Вахтанг Петрович отбил себе ладони, хлопая им, и все кричал «бис» и «браво». К концу вечера Вахтанг Петрович с большим почетом выпил тост за здоровье Малхаза и будто между прочим сказал: Малхаз-де прекрасно знает местные памятники старины, давайте попросим его при первой же возможности поехать с нами на экскурсию, пусть он покажет нам достопримечательности нашего района, а заодно и к себе домой пригласит, говорят, у его отца отличное тавквери...
— Если он будет петь и играть на гитаре, я поеду, а нет — так нет! — с видом повелительницы заявила Лика и, глубоко затянувшись сигаретой, выпустила клуб дыма.
— Я тоже! — подхватила за ней Виола и подправила рукой прическу.
— Дело за вами, а я, если вы пожелаете, хоть у каждого храма, у каждой молельни петь буду! — пообещал сияющий Малхаз и пригубил коньяк.
— Нет, он мне определенно нравится! — тихонько прогнусавила по-русски жена большого человека.
— Да, есть в нем какое-то обаяние,— подтвердила супруга академика.
— И непорочная деревенская сила! — многозначительно добавила жена большого человека и, потянувшись к Виоле, без всякой видимой причины чмокнула ее в щеку.
Виола в ответ приятно улыбнулась подруге и, запустив свои точеные пальцы в волосы, опять стала их теребить.
Вопреки опасениям Малхаза, заседание бюро райкома прошло не только что благополучно, но даже с особым благорасположением к молодому Зенклишвили.
Вахтанг Петрович так стройно изложил суть дела, так обстоятельно ознакомил присутствующих с биографией Малхаза, так умно осветил «некоторые стороны» его общественно полезной деятельности и личные, чисто человеческие качества, так высоко оценил его «незаурядные заслуги в деле развития»... сперва в министерстве, затем в самебской школе, что приезд Малхаза в родное село представился слушателям подлинно патриотическим шагом, «высшим проявлением партийного и гражданского долга».
Говорил он и о широте эрудиции Малхаза как историка и на диссертации его остановился довольно подробно, особенно одобрил тему. Не преминул упомянуть и о том, что Малхаз состоял членом партбюро министерства, подчеркнул необходимость воспитания и роста местных кадров и после всего этого с таким энтузиазмом призвал бюро назначить заведующим отделом агитации и пропаганды Малхаза Зенклишвили, что все члены бюро в ответ на пламенный призыв первого секретаря готовы были поднять не одну, а две руки за то, чтобы назначить завотделом столь выдающегося, растущего молодого человека и, что главное, коренного самебца.
Прогремевшее на весь район событие это произошло в среду, после полудня.
В организационный отдел Центрального Комитета Грузии Малхаз был вызван в пятницу. Там его благополучно утвердили.
Окрыленный вернулся в Самеба отпрыск славного рода Зенклишвили и на радостях заключил в объятия не только мать, но и отца.
У Годердзи слезы выступили на глаза — он не помнил, чтобы сын хоть когда-нибудь пожелал его поцеловать.
Через день, ранним утром, едва взошло солнце, Малало и Годердзи стали укладывать в присланный из райкома «виллис» провизию для участников «экскурсии».
Испеченные накануне вечером каду и назуки Малало завернула в белоснежные, не употребленные еще чайные полотенца и уложила в старинный ковровый мафраш. Надежно упакованы были куры, отварные и жареные «табака», окорок домашнего копчения, отварной сом с подливой из уксуса и киндзы, бастурма для шашлыка и целая головка знаменитого сыра «гуда». В плетеные корзины были поставлены банки со всевозможными маринадами и соленьями, поверх них — глиняные горшки, в которых были лобио с орехами, портулак в уксусе, спаржа с яйцами, приправленная черемшой. Между банками и горшками, как прокладка, были уложены лаваши, шоти и мчади.
Всей этой снедью свободно можно было накормить по меньшей мере двадцать человек, но Малало все казалось мало.
Ведь именно за вкусные яства, за гостеприимность и радушие любил секретарь райкома Малало. Стряпуха она и вправду была замечательная. Она так искусно пользовалась бесчисленными травами, специями и приправами грузинской кухни, что даже самая заурядная крестьянская пища — лобио — превращалась у нее во вкуснейшее, изысканное блюдо.
— Ты что же думаешь, они утробы ненасытные? — почесывая затылок, спрашивал наблюдавший за ее приготовлениями Годердзи,— Недалеко ведь едут, в Самцевриси только, к вечеру вернутся.
— Куда бы ни ехали, провизию мы должны с ними отправить самую лучшую, это не простая поездка, поверь ты мне...
— Что не простая, это и я смекнул. Где ж у секретаря райкома столько свободного времени, чтобы со своими подчиненными по экскурсиям шманаться!..
Когда вся эта возня подошла к концу, Годердзи вынес из дому бурдюк со своим хваленым тавквери и бережно уложил его на переднее сиденье, рядом с шофером. Потом на крючок-вешалку над окном внутри кабины повесил холщовый мешок с рогами, кубками и серебряными азарпешами. В большой карман на спинке сиденья поставил старинную зеленого стекла четверть с водкой.
— Мальчик,— чуть сдвинув брови, назидательно обратился он к сыну. Последний не принимал никакого участия в приготовлениях и только сейчас спустился во двор.— Когда дойдет до питья, начинайте с водки, на природе так следует... после того хоть голым задом на голой земле сиди, не простынешь.
— Родной ты мой,— вмешалась Малало,— смотри, чтобы горшки не перевернулись и чтобы ничего не позабыли там, в поле...
— Ну, ешьте, пейте на здоровье,— Годердзи похлопал сына по плечу,— ни пуха ни пера! — И крикнул шоферу: — Давай, в добрый час!
Погруженные каждый в свои мысли, супруги долго смотрели вслед удалявшейся зеленой машине, подпрыгивающей на ухабах неровной дороги.
— У меня такое чувство, что этот твой Петрович наметил нашего сына себе в зятья. Что ты скажешь, а? — Малало продолжала глядеть туда, где меж зеленых изгородей скрылся «виллис».
— Так оно, вероятно, и есть, только не ахти какая это радость...
— Отчего же, отчего же, человек он надежный, Малхаза на дорогу выведет, подсобит во всем. Он многое может, вот только если сама девица годна...
— Вот и я о том же. Ежели девка годится! Меня спросить, так я предпочитаю всякой вертихвостке нашу, самебскую, крепкую да здоровую девчонку. И птенцов добрых вырастит и хорошей хозяйкой будет. Городские-то редко когда в деревне приживаются, они работы боятся, наш труд им не по плечу, да это ты и сама не хуже меня знаешь, чего мне тебя учить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127